Жара
Жара
То ли листья сухие шуршат, то ли дождь, наконец, пролился. Дед, кряхтя, выглянул в окно своей покосившейся лавки. Нет, листья. Растения высохли, трава выжжена, желтая земля, бледное небо и без устали палящее солнце.
Деда зовут Ваня. Ему сто лет в обед, он сидит в своей лавке и починяет туфли. Туфли на починку носят все меньше, а в основном стоптанные башмаки да шлепанцы прошитые-перешитые заскрузлой рукой дед Вани.
У деда Вани все померли. Жена, детки Санечка и Валечка, собака Шустра, пес Валет, кошак подворотный и даже ежик безымянный - все сдохли по этой страшной жаре, иссушившей землю, лавку и деда Ваню.
Иногда ночами погромыхивает в чернющем небе да клокочет где-то там на том свете. Поселок ждет дождя, а его все нет, и не родится кукуруза, пшеница и картофель.
Мимо ковыляет старая Машка.
- Сидишь?
- Сижу.
- Шо ж ты там теперь чинишь? Народу ни души.
- Мы с тобой, Машуня, живем ведь. Авось еще кто остался.
- Остался, где там. Сын не езжает третий год.
- Иди себе, Маш, не мешай человеку работу делать.
- Гляди ты! Работает он! Покажи, шо ж ты там работаешь-то?
Дед Ваня смиренно протягивает через окошко ботинок и для наглядности постукивает по нему молотком.
- Вишь?
- Вижу.
- Молодец.
- Ну тя старого.
Дед Ваня кивает Маше и провожает ее взглядом.
И вдруг пришла девушка. Девушки в поселке редкость. Молодежь подалась на учебу-работу в областной центр, остались замужние лет по 40, дети малые да старики.
Девушка ладная, кареглазая, волосы льняные, зубы большие, рот. Принесла черные туфли с бантиком, давно таких деду не носили.
- Сделаете?
- А что ж, доченька, не сделать. Не бревна таскать.
- Сколько возьмете?
- Десятку и авось.
Деда Ваня специально заломил цену - проверить, здешняя ли.
- Да помилуйте, за что ж такие деньги?! - вскинулась барышня.
Поторговались, сошлись на трех рублях и бидоне молока.
Потянулись часы жаркие, не продохнуть. Дед Ваня стучит молоточком, да сердце стучит быстрее, сильнее и глуше. Смерть? - удивился дед Ваня. Организм у него крепкий - потому и зажился на земле. А тут вдруг стучит-стучит молотком, а сердце йок, и молоток из рук валится, ищи его потом под стулом скрипучим.
Ночью не спалось. Старуха противная явилась во сне, пальцем погрозила. Старуху ту дед хорошо знал - жена то была его, с того света пожаловала. Дед встал, включил лампочку. Посидел на кровати, поводил рукой по груди - колотится бешено. Покряхтывая, встал, направился к окну, отворил форточку, чтобы воздух какой зашел. На дворе трескотня - кузнечики и всякая ночная живность разговаривает. Пошел в кухню, выпил воды, вернулся - а по комнате тварь носится, шуршит крыльями, скалится, о стены бьется, выхода ищет. Присмотрелся дед Ваня - летучая мышь. Зубы у нее какие… Бррр. Мышь поносилась по комнате да притихла на занавеске. Думал деда Ваня одеялом ее смахнуть да с порога выпустить. А она всполохнется, кинется на него и смотрит прямо в глаза, клыки выставив. Испугался дед Ваня не на шутку, заметался по комнате, стряхнул уродца и шмяк мышу газетой - чтобы не рыпалась. Тварь затихла, крыло болтается, другим пошевеливает. Смотрит внимательно, изучает. Дед Ваня в охапку ее полотенцем и скорее в форточку. Постоял, посмотрел в окно, свет погасил и заснул неспокойно со сновидениями разными до восхода солнца.
На другой день девушка пришла за туфлями. Смотрит дед Ваня - а у барышни глаз подбит, рука болтается на повязочке… И в глаза не смотрит. Отдал ей туфли, бидон молока и три рубля принял и скорее лавку закрывать - испугался старый.
Побежал домой, дьявольские три рубля закопал под кустиком, а молоко отдал Маше - пускай кормится.
Бормоча «ведьма-ведьма», дед Ваня заперся дома, окна закрыл наглухо - и давай молиться, хоть не поминал Господа бесчисленное количество лет. Молился-молился, молился-молился. Да и помер, дурак.
Лавку его разобрали и на ней порешили магазин строить. Но потом помозговали - зачем же поселку другой магазин, да и жарко, не до стройки. Так доски и остались лежать разобранные, их вскоре мальчишки растащили на поделки разные и в войнушку играть.
А девушка кареглазая, Катей зовется, собрала на скорую руку вещички, запаковала в торбу большую, отправилась в город прямиком на вокзал, купила билет до областного центра и уехала, никому ни слова не говоря, подальше от мужа своего алкоголика и убивца, мутузившего ее почем зря вот уже долгих несколько лет. И тогда пошел дождь.
То ли листья сухие шуршат, то ли дождь, наконец, пролился. Дед, кряхтя, выглянул в окно своей покосившейся лавки. Нет, листья. Растения высохли, трава выжжена, желтая земля, бледное небо и без устали палящее солнце.
Деда зовут Ваня. Ему сто лет в обед, он сидит в своей лавке и починяет туфли. Туфли на починку носят все меньше, а в основном стоптанные башмаки да шлепанцы прошитые-перешитые заскрузлой рукой дед Вани.
У деда Вани все померли. Жена, детки Санечка и Валечка, собака Шустра, пес Валет, кошак подворотный и даже ежик безымянный - все сдохли по этой страшной жаре, иссушившей землю, лавку и деда Ваню.
Иногда ночами погромыхивает в чернющем небе да клокочет где-то там на том свете. Поселок ждет дождя, а его все нет, и не родится кукуруза, пшеница и картофель.
Мимо ковыляет старая Машка.
- Сидишь?
- Сижу.
- Шо ж ты там теперь чинишь? Народу ни души.
- Мы с тобой, Машуня, живем ведь. Авось еще кто остался.
- Остался, где там. Сын не езжает третий год.
- Иди себе, Маш, не мешай человеку работу делать.
- Гляди ты! Работает он! Покажи, шо ж ты там работаешь-то?
Дед Ваня смиренно протягивает через окошко ботинок и для наглядности постукивает по нему молотком.
- Вишь?
- Вижу.
- Молодец.
- Ну тя старого.
Дед Ваня кивает Маше и провожает ее взглядом.
И вдруг пришла девушка. Девушки в поселке редкость. Молодежь подалась на учебу-работу в областной центр, остались замужние лет по 40, дети малые да старики.
Девушка ладная, кареглазая, волосы льняные, зубы большие, рот. Принесла черные туфли с бантиком, давно таких деду не носили.
- Сделаете?
- А что ж, доченька, не сделать. Не бревна таскать.
- Сколько возьмете?
- Десятку и авось.
Деда Ваня специально заломил цену - проверить, здешняя ли.
- Да помилуйте, за что ж такие деньги?! - вскинулась барышня.
Поторговались, сошлись на трех рублях и бидоне молока.
Потянулись часы жаркие, не продохнуть. Дед Ваня стучит молоточком, да сердце стучит быстрее, сильнее и глуше. Смерть? - удивился дед Ваня. Организм у него крепкий - потому и зажился на земле. А тут вдруг стучит-стучит молотком, а сердце йок, и молоток из рук валится, ищи его потом под стулом скрипучим.
Ночью не спалось. Старуха противная явилась во сне, пальцем погрозила. Старуху ту дед хорошо знал - жена то была его, с того света пожаловала. Дед встал, включил лампочку. Посидел на кровати, поводил рукой по груди - колотится бешено. Покряхтывая, встал, направился к окну, отворил форточку, чтобы воздух какой зашел. На дворе трескотня - кузнечики и всякая ночная живность разговаривает. Пошел в кухню, выпил воды, вернулся - а по комнате тварь носится, шуршит крыльями, скалится, о стены бьется, выхода ищет. Присмотрелся дед Ваня - летучая мышь. Зубы у нее какие… Бррр. Мышь поносилась по комнате да притихла на занавеске. Думал деда Ваня одеялом ее смахнуть да с порога выпустить. А она всполохнется, кинется на него и смотрит прямо в глаза, клыки выставив. Испугался дед Ваня не на шутку, заметался по комнате, стряхнул уродца и шмяк мышу газетой - чтобы не рыпалась. Тварь затихла, крыло болтается, другим пошевеливает. Смотрит внимательно, изучает. Дед Ваня в охапку ее полотенцем и скорее в форточку. Постоял, посмотрел в окно, свет погасил и заснул неспокойно со сновидениями разными до восхода солнца.
На другой день девушка пришла за туфлями. Смотрит дед Ваня - а у барышни глаз подбит, рука болтается на повязочке… И в глаза не смотрит. Отдал ей туфли, бидон молока и три рубля принял и скорее лавку закрывать - испугался старый.
Побежал домой, дьявольские три рубля закопал под кустиком, а молоко отдал Маше - пускай кормится.
Бормоча «ведьма-ведьма», дед Ваня заперся дома, окна закрыл наглухо - и давай молиться, хоть не поминал Господа бесчисленное количество лет. Молился-молился, молился-молился. Да и помер, дурак.
Лавку его разобрали и на ней порешили магазин строить. Но потом помозговали - зачем же поселку другой магазин, да и жарко, не до стройки. Так доски и остались лежать разобранные, их вскоре мальчишки растащили на поделки разные и в войнушку играть.
А девушка кареглазая, Катей зовется, собрала на скорую руку вещички, запаковала в торбу большую, отправилась в город прямиком на вокзал, купила билет до областного центра и уехала, никому ни слова не говоря, подальше от мужа своего алкоголика и убивца, мутузившего ее почем зря вот уже долгих несколько лет. И тогда пошел дождь.