Вся болею. День полон невыносимых страданий.
Они начались еще вчера, когда в половине одиннадцатого на почту пришла радостная весть: завтра вместо обычного семинара будет рисунок, при себе иметь три варианта прошлого задания в разных техниках. А у меня и один-то не закончен.
Сделала английский, который был (был бы) второй парой, но не смогла уснуть. До четырех утра не смогла. Пришлось взять и отменить себе английский. Ну и рисование вот это заодно. Но на русский я строго решила идти. Потому что я так строго решаю уже два месяца. И каждый раз - апокалипсис. Мир рушится. Окровавленные люди бегут и несут на руках плачущих детей. Я их всех спасаю. Ну, это если вкратце.
Проснулась в час дня. Лениво собиралась в университет, не обращая внимания на организм, подающий сигнал, что, мол, Настя, нам сегодня пиздец! Никуда не ходи, оставайся дома!
Какой там. Я же сказала, что иду, значит, иду! Подъезжая к Шаболовской, я поняла, что не все, что я сказала, можно расценивать как абсолютную истину. По крайней мере, как абсолютную необходимость. Из глубин подсознания тоненьким голоском кто-то умолял: "Ну может уже домой, а?"
Нет, я была непреклонна. Да ведь уже на Шаболовской, боже мой! Что тут осталось-то, каких-то жалких три станции. И всего одна пара. Нет, это положительно можно вытерпеть. Тем более, я выпила дома баралгин.
Пересекая Манежную, я проклинала того, кто когда-то выдумал "Пацан сказал - пацан сделал". Когда я доползла до факультета то степень моей решимость была минус сто пятьдесят. Я понимала, что полтора часа пары я просижу только если предварительно меня застрелить. Падла баралгин не действовал от слова "вообще".
На факультете я посидела в туалете, поплакала от боли и огорчения и побрела обратно. В метро было много людей и мало места (то есть, совсем мало, даже в стоячем положении). От расстройства и от всего такого я как грустный котик уперлась головой во впереди стоящую куртку. Куртка с недовольным видом оглянулась, а потом, увидев заплаканную меня, улыбнулась и молчаливым согласием позволила мне так стоять дальше. На выходе куртка мне кокетливо подмигнула. Куртка решила, что я с ней заигрываю. Еще бы, такая плечистая блондинистая куртка. Как тут можно устоять.
Хотя мне, конечно, было плевать. Это был мой самый длинный путь домой из университета. Хотелось выбросить водителя из маршрутки, сесть за руль самой и показать, с какой скоростью нужно везти к дому больную грустную девочку. Даже если учесть, что я совсем не умею водить.
Дома я легла в кроватку и лежу. И так уже весь вечер. Шлю грустные смайлы Джулаю. Мол, чего он мне не пишет утешений. Он говорит, что немного занят и тоже шлет грустные смайлы. А я тогда - молотки и пистолеты. Это я так злюсь и казню всех обидчиков. Джулая в том числе. Как можно не пожалеть апельсиновую карамельку? Нужно совсем не обладать сердцем.
Кстати о карамельке. Это мне однажды приснился сон, что я - апельсиновая карамелька и встречаюсь с Джонни Деппом, который перманентный Джек Воробей. Мы с ним тайно встречаемся на корабле к огромной зависти королевы карамельной страны, и она отправляет на поиски меня огромные грибы с зелеными шляпками, которые меня поймают и казнят. Тогда Депп-Воробей предлагает мне выпрыгнуть прямо из трюма корабля (а что такое трюм, кстати? очень плохо себе представляю) и уплывать морем. Я прыгаю, грибы - за мной. Но я ведь хитрая карамелька! Поэтому прячусь в стайке анчоусов. Грибы меня совсем из виду упустили, я почти спасена, но... Начинаю таять! Море же, вода, все дела. Тут меня, к счастью, Наташа разбудила. А то бы быть беде конечно. Джулай говорит, что я вполне себе карамелька. Даже апельсиновая. Я ему верю.