Первый Лжедмитрий - загадка личности и царствования. Часть 2
.sergeytsvetkov.. Первый Лжедмитрий - загадка личности и царствования. Часть 2..
Царствие Бориса
В январе 1598 года на сорок первом году жизни скончался царь Фёдор. С его смертью пресеклась династия Калиты на московском престоле (царевна Федосья, - единственный ребёнок, появившийся от брака Фёдора с Ириной, - умерла вскоре после своего рождения в 1592 году). Бояре присягнули было царице Ирине, но она через девять дней после смерти мужа постриглась в монахини. Тогда собравшийся в феврале Земский собор под председательством патриарха Иова избрал на царство Бориса Годунова.
Хорошо известно, какой политический спектакль был при этом разыгран. Борис удалился к сестре в Новодевичий монастырь, будто бы сторонясь всего мирского. Стрельцы и приставы силой согнали народ под окна царицы-инокини бить ей челом и просить её брата на царство. Народные вопли и рыдания не стихали много дней (слезы составляли важную часть древнерусского ритуала, поэтому за неимением их некоторые челобитчики мазали луком глаза или просто мочили веки слюной). Когда царица подходила к окну, народ с волчьим воем падал ниц, устилая живым ковром монастырский двор; замешкавшихся приставы пинками в шею гнули к земле. От натужного вопля, говорит очевидец, багровели лица, расседались утробы кричавших, невозможно было находиться рядом с ними, не зажав ушей. Царица, тронутая зрелищем народной преданности, благословила брата на царство. Патриарх от имени земских людей несколько раз приходил в келью Бориса и упрашивал его принять державу, грозя даже в случае отказа отлучить его от церкви и прекратить отправление богослужения по всей стране. Наконец добились его согласия. С видом великой скорби Борис залился слезами и, подняв глаза к небу, сказал: «Господи боже мой, я твой раб; да будет воля Твоя!»
Венчание на царство состоялось 1 сентября. В церкви Борис громко сказал патриарху поразившие всех слова: «Бог свидетель, отче, в моем царстве не будет нищих и бедных». Затем, дёрнув ворот рубашки, он добавил: «И эту последнюю разделю со всеми!»
И действительно, царствование Бориса открылось невиданными щедротами и милостями. Крестьяне были освобождены на один год от уплаты податей, а инородцы - от ясачного платежа; купцы получили право беспошлинной торговли сроком на два года, служилым людям выдали разом годовое жалованье. Закрылись кабаки, где народ пропивался до исподнего, сидевшие в тюрьмах вышли на свободу, опальные получили прощение, казни прекратились совсем, вдовы, сироты и нищие получили вспоможение. Царь строил новые города - Цивильск, Уржум, Царёво-Кокшайск, Саратов, Царицын, укреплял старые, украшал Москву, «как невесту», по выражению патриарха Иова1. Даже недоброжелатели Бориса отмечали, что он «всем любезен бысть» и что в первые два года его царствования Россия цвела всеми благами.
Бескнижный, то есть неграмотный Борис испытывал истинную тягу к просвещению и науке. Своему сыну Фёдору он дал блестящее образование, которое позволило ему между прочим составить первую карту Российского государства. Именно Борис, а не Пётр I, направил заграницу первую дюжину русских студентов. Правда, спустя много лет на родину возвратился лишь один школяр. Остальные, вкусив пресловутых плодов свободы и просвещения, предпочли остаться там, куда их так неосмотрительно отпустили.
Кроме того, Борис серьёзно намеревался упрочить свободу и благосостояние крестьянского сословия. Незадолго до смерти он готовил указ, который бы точно определил оброки и повинности крестьян в пользу помещиков. Чтобы вполне оценить революционное значение этой меры, надо помнить, что русское правительство так и не решилось воплотить в жизнь Борисов замысел до самого освобождения крестьян от крепостной неволи в 1861 году.
И вдруг все изменилось. В 1600 году возобновились опалы. Особое ожесточение Борис проявил по отношению к Бельскому и семье Романовых. Царицу Марфу Нагую, вдову Грозного, которой в последние годы царствования Фёдора было разрешено жить в Москве, отослали в дальний монастырь, верст за 600 от столицы. Впрочем, приставам, назначенным следить за ссыльными, было приказано заботиться о безопасности поднадзорных и их безбедном содержании, но в то же время строжайше предписывалось следить, чтобы они не общались ни с одной живой душой и ни с кем не переписывались, словно Борис стремился пресечь тайные сношения бояр с кем-то. Тогда же Годунов распорядился сделать перепись монахов по монастырям.
На этом царь не успокоился. Шпионство и доносы приобрели необыкновенный размах, сопровождаясь пытками, казнями и разорением домов. Стало страшно упоминать само имя Бориса - за одно это царёвы соглядатаи хватали людей и тащили в пыточную. Сам царь спрятался во дворце и почти не появлялся перед народом.
Сначала никто не мог понять причину этих погромов. Было ясно, что Борис кого-то ищет, и этот неведомый кто-то, представляет большую угрозу для царя. Потом распространился слух, что около 1600 года в Литву ушёл некий юноша, и будто бы это не кто иной, как царевич Дмитрий, чудесно спасшийся от убийц, подосланных Годуновым. Это известие, как молния, осветило умы людей, тайная причина гонений стала ясной. Француз Жак Маржерет, служивший тогда в иноземной гвардии Бориса, определенно говорит в своих записках, что пытки и доносы начались из-за «распространившихся в народе слухов о живом Дмитрии».
Напомню два важных момента. Первый из них - стопроцентный факт: этот человек не был Григорием Отрепьевым. Второй момент - вероятный: скорее всего это был подлинный сын Грозного. Поэтому в дальнейшем мы будем называть его не Самозванцем и не Лжедмитрием, а просто Дмитрием. Последуем за ним по лабиринту его необыкновенной судьбы.
Дмитрий рассказывал сам, что после того, как в 1591 году его тайно вывезли из Углича, он несколько лет скрывался в северных монастырях до тех пор, пока не умерли его покровители. Тогда в 1600 году он бежал в Литву. Там он пытался найти убежище при дворе какого-нибудь вельможи, и в конце концов поступил в «оршак» (придворную челядь) князя Адама Вишневецкого. Однажды Дмитрий открыл князю свою тайну, предъявив некие доказательства своего высокого происхождения - настолько веские, что Вишневецкий (между прочим потомственный Рюрикович) поверил ему и окружил царским почётом.
Вскоре Дмитрий познакомился с Мариной, дочерью польского пана Юрия Мнишека, и безоглядно влюбился в неё. Писаной красавицей Марина не была. Но она принадлежала к тем редким женщинам, которые вдохновляют мужчин на великие дела, а не видят в них домашнюю скотину, обязанную встать в семейное стойло «не позже 11-ти». Между тем Дмитрий как раз и собирался совершить невозможное: стать московским царём.
В конце августа 1604 года Дмитрий выступил в свой фантастический поход. Польский сейм не согласился предоставить в его распоряжение войска Речи Посполитой, но с молчаливого согласия короля Сигизмунда III к Дмитрию примкнули две тысячи польских шляхтичей. Да ещё в его стан перекочевало тысяч пять запорожских и донских казаков. С такими силами не всякий решился бы напасть на пограничную крепость, не то, что идти на Москву. Однако Дмитрий не сомневался, что как только он перейдёт русскую границу, народ на руках донесёт его до Москвы. Его стратегией была отвага, союзниками - обстоятельства.
И действительно, города на его пути открывали перед ним ворота без единого выстрела. Войско Дмитрия росло как на дрожжах и одерживало над царскими воеводами одну победу за другой. Но в зимнем сражении под Добрыничами подоспевшая 70-тысячная московская рать нанесла Дмитрию полное поражение. Под ним самим была убита лошадь, он пересел на другую, которая тоже была ранена, но все-таки вынесла своего седока из боя. Казалось, все кончено: прощай, Москва, прощай Марина!
Но 13 апреля 1605 года скоропостижно скончался Борис Годунов.
Последние месяцы жизни Годунов был сам не свой. Он мог бы сказать о себе то же, что говорил один известный городничий: «... не знаешь, что и делается в голове; просто, как будто стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить». Под влиянием страха и чувства собственного бессилия он потерял своё обычное политическое здравомыслие и пытался бороться против Дмитрия двумя противоречащими друг другу способами: с одной стороны, скрывая от народа пришествие страшного выходца с того света и отгораживаясь от Литвы заставами, с другой - распространяя во стране грамоту патриарха Иова и анафемствуя самозванца. И то, и другое было только на руку Дмитрию. Народ не верил ни Борису, ни патриарху.
Мучая, казня и ссылая в Сибирь недовольных, Борис одновременно обнаруживал свой страх перед подданными. Он заперся во дворце и даже не выходил на крыльцо, чтобы по царскому обычаю в определенные дни лично принимать челобитные; стража гнала просителей в шею.
Порой Годунов совсем терял голову, обуреваемый сомнениями, с кем же он воюет: с самозванцем или настоящим сыном Грозного? Однажды, терзаемый этими мыслями, он распорядился привезти в Новодевичий монастырь царицу Марфу, мать царевича. Летописец так повествует об этой драматической встрече.
Ночью Марфу тайно привели в спальню Бориса, где он находился вместе со своей женой, царицей Марьей, дочерью Малюты Скуратова.
- Говори правду, жив ли твой сын или нет? - спросил царь.
Марфа ответила, что не знает.
Жена Годунова в ярости схватила с туалетного столика зажжённую свечу.
- Ах ты, б...! - крикнула она. - Смеешь говорить: не знаю - коли верно знаешь!
С этими словами она хотела ткнуть свечой в глаза инокине, но Борис удержал её руку. Марфа испуганно отшатнулась от разъярённой женщины и сказала:
- Мне говорили, что сына моего тайно увезли из Русской земли без моего ведома, а те, кто мне так говорили, уже умерли.
Большего от неё не могли добиться. Борис велел увезти ее подальше от Москвы и держать в строгости и нужде.
Начался Великий пост. Измученный страхами и подозрениями, Борис совсем потерял сон и здоровье. Но 13 апреля 1605 года, во время недели жён-мироносиц, он почувствовал себя бодрее обыкновенного. Отстояв службу, он весело сел за праздничную трапезу в Золотой палате и ел с таким аппетитом, что встал из-за стола с сильной тяжестью в желудке. После обеда царь поднялся на вышку, с которой часто любовался Москвой. Вдруг он пошатнулся, быстро сошёл вниз и закричал, чтобы позвали лекарей, так как у него страшно колотится сердце и ему дурно. Когда прибежали иноземные врачи, Борис был уже так плох, что бояре сочли нужным заговорить с ним о наследнике.
- Как угодно Богу и земству! - равнодушно отвечал царь.
Вслед за этими словами кровь рекой хлынула у него изо рта, носа и ушей, и он бессильно откинулся на руки врачей. Патриарх Иов с духовенством наскоро соборовали умирающего царя и совершили над ним обряд пострижения. Борис, наречённый Боголепом, умер около трех часов пополудни, успев ещё благословить сына на царство; лицо его, искажённое предсмертными судорогами, почернело.
Внезапная смерть Годунова привела бояр и духовенство в полнейшую растерянность. Они не решились сразу объявить новость народу, боясь волнений. Москвичи узнали о случившемся лишь на следующий день. 15 апреля тело Бориса погребли в Архангельском соборе; 70 тысяч рублей из царской казны было роздано в течение сорокоуста за упокоение беспорочной и праведной души его, мирно отошедшей к Богу.
Немногие искренне пожалели о нем. Столь любимые им иностранцы почтили его память следующими словами: «Вошёл, как лисица, царствовал, как лев, умер, как собака» (К. Буссов). Для большинства же русских Борис уже давно стал «рабоцарем», то есть царём из рабов, холопов, искусным и коварным лицедеем, хищником на престоле законных государей. В народе шептались, что царь-злодей сам отравил себя, не вынеся мучений совести. Впрочем, немало людей считало, что его отравили бояре.
Узнав о смерти Бориса, огромное московское войско в одночасье растаяло как дым: большая часть перекинулась к Дмитрию, другие разбежались. Путь на Москву был открыт.
Царствие Димитрия
20 июня Дмитрий торжественно въехал в столицу. За несколько дней до этого толпа его сторонников разгромила дворец Бориса, зверски убив его сына Фёдора. А спустя ещё месяц патриарх венчал Дмитрия и приехавшую в Москву Марину на царство. Кстати, над супругой царя эта церемония была проделана впервые в российской истории. Началось короткое царствие Дмитрия.
Оно продолжалось с июня 1605 по май 1606 года, и вписало весьма необычную страницу в историю Московского государства. Все дела и начинания нового царя несли на себе отпечаток его яркой и своеобразной личности, которой было тесно в рамках старомосковских традиций.
Царь часто повторял, что не хочет преследовать недругов. «У меня есть два способа царствовать и укрепляться на престоле, - говорил он, - или милосердием и щедростью, или суровостью и казнями. Я избрал первый способ, так как я в сердце своём дал обет Богу не проливать крови подданных, и я исполню его». Недурные слова для «самозванца», не правда ли? И действительно, он прощал заговорщиков и не казнил ни одного человека.
Что касается его щедрости, то она в самом деле не знала границ. Ни один проситель не уходил от него с пустыми руками, он покупал любую вещь, которую ему предлагали. Он удвоил жалованье всем служилым людям и значительно увеличил помещичьи наделы земли. За год своего царствования Дмитрий истратил пять годовых бюджетов Московского государства! Впрочем, кремлёвская казна, обогащённая конфискациями, производимыми во времена Грозного и Годунова, безболезненно перенесла эту расточительность.
В думе, переименованной им на польский манер в сенат, шла кипучая деятельность. Что ни день принимались новые законы и указы. Дмитрий ежедневно присутствовал на заседаниях, лично вникая во все подробности представляемых на рассмотрение дел.
Среди немногих дошедших до нас государственных распоряжений Дмитрия стоит отметить следующие. Он освободил крестьян из-под власти тех помещиков, которые не заботились о них во время голода; ограничил сыск беглых крепостных крестьян пятью годами; ввёл бесплатное судопроизводство и строго преследовал чиновных и приказных людей за взятки (вместе с тем карательные меры были уравновешены двойным повышением чиновничьего жалованья).
Дмитрий провозгласил свободу торговли в Московском государстве - для всех русских и иностранцев без исключения. Каждому было разрешено заниматься любыми видами промышленной, торговой и ремесленной деятельности. Были убраны все стеснения к въезду и выезду из России, а также к перемещениям внутри государства.
Дмитрий был первый русский царь, который считал Россию частью Европы. Он часто говорил боярам, что они ничего не знают, ничего не видали, ничему не учились и объявил, что позволяет всем путешествовать по Европе, советовал посылать туда детей для получения образования и воспитания. Вот и говорите после этого, что первым российским преобразователем был Пётр I!
Привыкшие к московской замкнутости иностранцы не могли надивиться на перемены. Один польский автор писал, что если раньше «птицам было трудно залететь в Московское государство», то теперь в него стали ездить не только купцы, но и простые шинкари. А англичанин Томас Смит свидетельствовал, что Дмитрий стал первым монархом в Европе, который сделал своё государство до такой степени свободным.
Многие бояре высказывали опасения, что эти меры приведут к разорению государства, на что царь возражал: «Напротив, я обогащу свободной торговлей мою страну, и везде разнесётся добрая слава о моем имени и моем государстве».
Экономические нововведения Дмитрия не могли принести немедленной выгоды - они были рассчитаны на долгий срок. Огромные средства, потраченные царём, должны были в конце концов вернуться в государственную казну в результате развития промышленности, ремесла и торговли. Дмитрий смотрел в будущее, мечтая когда-нибудь увидеть Россию свободной и процветающей страной. Но, увы! Ни одному реформатору не было отпущено так мало времени, как ему.
Смерть
17 мая 1606 года на Москве случилось невиданное: впервые русские люди подняли руку на своего царя. Жертвой возмущения москвичей стал Дмитрий, которому суждено было открыть длинный список убиенных русских государей.
Восторженно приняв Дмитрия в июне 1605 года, москвичи быстро охладели к новому царю. Их раздражало явное пренебрежение Дмитрия к старомосковским обычаям и традициям. Царь брил усы и бороду, любил щеголять в иноземном платье, не спал после обеда, не проявлял даже внешней набожности и с презрением относился к монахам.
Но больше всего москвичи были недовольны присутствием в Москве нескольких тысяч поляков, которые вели себя чуть ли не как в завоёванном городе.
Брожением в народе решило воспользоваться родовитое боярство во главе со старейшим Рюриковичем - Василием Шуйским. Заговорщики привлекли на свою сторону всех начальников московских полков, убедив их в том, что на престоле сидит самозванец, а не настоящий сын Ивана Грозного. В ночь с 16 на 17 мая, когда во дворце шумела очередная пирушка, Шуйский отпустил в казармы почти всю дворцовую охрану. Перед рассветом ничего не подозревавший Дмитрий отправился спать. Ему оставалось жить не больше четырёх часов.
С первым лучом солнца заговорщики ударили в набат. Скоро Красная площадь оказалась запружена встревоженными москвичами. Шуйский кричал им, что поляки собираются убить государя и бояр. Рассвирепевшая толпа повалила громить те дворы, где расположились польские паны. Теперь помощи Дмитрию ожидать было неоткуда.
Шуйский повёл своих людей в царский дворец. Заговорщики вмиг обложили все входы и выходы и кинулись внутрь - за главной добычей. Разбуженный шумом Дмитрий только и успел крикнуть Марине, высунувшись из окна своих покоев: «Сердце моё, измена!» - и сиганул вниз с 10-метровой высоты. Прыжок был неудачный: царь разбил грудь, вывихнул ногу и ударился головой о землю. Зато он очутился поблизости от отряда стрельцов из дворцовой стражи, которые тут же окружили его.
Подоспевшие мятежники попытались силой вырвать Дмитрия из кольца охраны, однако стрельцы стояли крепко. Тогда заговорщики стали кричать, что если те не отдадут им «самозванца и злого еретика», то они пойдут в Стрелецкую слободу и побьют их стрельчих и стрельчат. Это решило дело. Обеспокоенные за жизнь своих родных стрельцы выдали Дмитрия. Его отволокли во дворец и после зверских издевательств убили. Обезображенный труп выбросили на Красную площадь. Очевидцы насчитали на теле Дмитрия 21 колотую рану. Как у Цезаря.
Труп Дмитрия отвезли за Серпуховские ворота, разрубили на части, кремировали, зарядили останками пушку и выстрелили в сторону Литвы. Москвичи с облегчением вздохнули: «Ну вот, теперь он не встанет!»
Но в этом они ошибались. В самом скором времени им суждено было увидеть не менее полудюжины новых Дмитриев. На Россию надвигалась Великая Смута.
В 1960-х годах, во время реставрации Архангельского собора и вскрытия захоронений Ивана Грозного и его сыновей - царевича Ивана и царя Фёдора, - в присутствии церковной комиссии была обследована также и могила царевича Дмитрия. Результаты работы комиссии не опубликованы до сих пор (я опираюсь на устное свидетельство одного из осведомлённых священников Русской Православной Церкви).
Сегодня у историков появился отличный способ внести ясность в вопрос о личности названого Дмитрия, а именно: провести генетическую экспертизу скелета Ивана Грозного и останков угличского младенца, которые считаются мощами царевича Дмитрия. Надеюсь, что эта книга подвигнет Московскую Патриархию дать согласие на это исследование.
Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек, Цветков С. Э. купить и скачать в PDF, EPUB, FB2 на Direct-Media (directmedia.ru)
Царствие Бориса
В январе 1598 года на сорок первом году жизни скончался царь Фёдор. С его смертью пресеклась династия Калиты на московском престоле (царевна Федосья, - единственный ребёнок, появившийся от брака Фёдора с Ириной, - умерла вскоре после своего рождения в 1592 году). Бояре присягнули было царице Ирине, но она через девять дней после смерти мужа постриглась в монахини. Тогда собравшийся в феврале Земский собор под председательством патриарха Иова избрал на царство Бориса Годунова.
Хорошо известно, какой политический спектакль был при этом разыгран. Борис удалился к сестре в Новодевичий монастырь, будто бы сторонясь всего мирского. Стрельцы и приставы силой согнали народ под окна царицы-инокини бить ей челом и просить её брата на царство. Народные вопли и рыдания не стихали много дней (слезы составляли важную часть древнерусского ритуала, поэтому за неимением их некоторые челобитчики мазали луком глаза или просто мочили веки слюной). Когда царица подходила к окну, народ с волчьим воем падал ниц, устилая живым ковром монастырский двор; замешкавшихся приставы пинками в шею гнули к земле. От натужного вопля, говорит очевидец, багровели лица, расседались утробы кричавших, невозможно было находиться рядом с ними, не зажав ушей. Царица, тронутая зрелищем народной преданности, благословила брата на царство. Патриарх от имени земских людей несколько раз приходил в келью Бориса и упрашивал его принять державу, грозя даже в случае отказа отлучить его от церкви и прекратить отправление богослужения по всей стране. Наконец добились его согласия. С видом великой скорби Борис залился слезами и, подняв глаза к небу, сказал: «Господи боже мой, я твой раб; да будет воля Твоя!»
Венчание на царство состоялось 1 сентября. В церкви Борис громко сказал патриарху поразившие всех слова: «Бог свидетель, отче, в моем царстве не будет нищих и бедных». Затем, дёрнув ворот рубашки, он добавил: «И эту последнюю разделю со всеми!»
И действительно, царствование Бориса открылось невиданными щедротами и милостями. Крестьяне были освобождены на один год от уплаты податей, а инородцы - от ясачного платежа; купцы получили право беспошлинной торговли сроком на два года, служилым людям выдали разом годовое жалованье. Закрылись кабаки, где народ пропивался до исподнего, сидевшие в тюрьмах вышли на свободу, опальные получили прощение, казни прекратились совсем, вдовы, сироты и нищие получили вспоможение. Царь строил новые города - Цивильск, Уржум, Царёво-Кокшайск, Саратов, Царицын, укреплял старые, украшал Москву, «как невесту», по выражению патриарха Иова1. Даже недоброжелатели Бориса отмечали, что он «всем любезен бысть» и что в первые два года его царствования Россия цвела всеми благами.
Бескнижный, то есть неграмотный Борис испытывал истинную тягу к просвещению и науке. Своему сыну Фёдору он дал блестящее образование, которое позволило ему между прочим составить первую карту Российского государства. Именно Борис, а не Пётр I, направил заграницу первую дюжину русских студентов. Правда, спустя много лет на родину возвратился лишь один школяр. Остальные, вкусив пресловутых плодов свободы и просвещения, предпочли остаться там, куда их так неосмотрительно отпустили.
Кроме того, Борис серьёзно намеревался упрочить свободу и благосостояние крестьянского сословия. Незадолго до смерти он готовил указ, который бы точно определил оброки и повинности крестьян в пользу помещиков. Чтобы вполне оценить революционное значение этой меры, надо помнить, что русское правительство так и не решилось воплотить в жизнь Борисов замысел до самого освобождения крестьян от крепостной неволи в 1861 году.
И вдруг все изменилось. В 1600 году возобновились опалы. Особое ожесточение Борис проявил по отношению к Бельскому и семье Романовых. Царицу Марфу Нагую, вдову Грозного, которой в последние годы царствования Фёдора было разрешено жить в Москве, отослали в дальний монастырь, верст за 600 от столицы. Впрочем, приставам, назначенным следить за ссыльными, было приказано заботиться о безопасности поднадзорных и их безбедном содержании, но в то же время строжайше предписывалось следить, чтобы они не общались ни с одной живой душой и ни с кем не переписывались, словно Борис стремился пресечь тайные сношения бояр с кем-то. Тогда же Годунов распорядился сделать перепись монахов по монастырям.
На этом царь не успокоился. Шпионство и доносы приобрели необыкновенный размах, сопровождаясь пытками, казнями и разорением домов. Стало страшно упоминать само имя Бориса - за одно это царёвы соглядатаи хватали людей и тащили в пыточную. Сам царь спрятался во дворце и почти не появлялся перед народом.
Сначала никто не мог понять причину этих погромов. Было ясно, что Борис кого-то ищет, и этот неведомый кто-то, представляет большую угрозу для царя. Потом распространился слух, что около 1600 года в Литву ушёл некий юноша, и будто бы это не кто иной, как царевич Дмитрий, чудесно спасшийся от убийц, подосланных Годуновым. Это известие, как молния, осветило умы людей, тайная причина гонений стала ясной. Француз Жак Маржерет, служивший тогда в иноземной гвардии Бориса, определенно говорит в своих записках, что пытки и доносы начались из-за «распространившихся в народе слухов о живом Дмитрии».
Напомню два важных момента. Первый из них - стопроцентный факт: этот человек не был Григорием Отрепьевым. Второй момент - вероятный: скорее всего это был подлинный сын Грозного. Поэтому в дальнейшем мы будем называть его не Самозванцем и не Лжедмитрием, а просто Дмитрием. Последуем за ним по лабиринту его необыкновенной судьбы.
Дмитрий рассказывал сам, что после того, как в 1591 году его тайно вывезли из Углича, он несколько лет скрывался в северных монастырях до тех пор, пока не умерли его покровители. Тогда в 1600 году он бежал в Литву. Там он пытался найти убежище при дворе какого-нибудь вельможи, и в конце концов поступил в «оршак» (придворную челядь) князя Адама Вишневецкого. Однажды Дмитрий открыл князю свою тайну, предъявив некие доказательства своего высокого происхождения - настолько веские, что Вишневецкий (между прочим потомственный Рюрикович) поверил ему и окружил царским почётом.
Вскоре Дмитрий познакомился с Мариной, дочерью польского пана Юрия Мнишека, и безоглядно влюбился в неё. Писаной красавицей Марина не была. Но она принадлежала к тем редким женщинам, которые вдохновляют мужчин на великие дела, а не видят в них домашнюю скотину, обязанную встать в семейное стойло «не позже 11-ти». Между тем Дмитрий как раз и собирался совершить невозможное: стать московским царём.
В конце августа 1604 года Дмитрий выступил в свой фантастический поход. Польский сейм не согласился предоставить в его распоряжение войска Речи Посполитой, но с молчаливого согласия короля Сигизмунда III к Дмитрию примкнули две тысячи польских шляхтичей. Да ещё в его стан перекочевало тысяч пять запорожских и донских казаков. С такими силами не всякий решился бы напасть на пограничную крепость, не то, что идти на Москву. Однако Дмитрий не сомневался, что как только он перейдёт русскую границу, народ на руках донесёт его до Москвы. Его стратегией была отвага, союзниками - обстоятельства.
И действительно, города на его пути открывали перед ним ворота без единого выстрела. Войско Дмитрия росло как на дрожжах и одерживало над царскими воеводами одну победу за другой. Но в зимнем сражении под Добрыничами подоспевшая 70-тысячная московская рать нанесла Дмитрию полное поражение. Под ним самим была убита лошадь, он пересел на другую, которая тоже была ранена, но все-таки вынесла своего седока из боя. Казалось, все кончено: прощай, Москва, прощай Марина!
Но 13 апреля 1605 года скоропостижно скончался Борис Годунов.
Последние месяцы жизни Годунов был сам не свой. Он мог бы сказать о себе то же, что говорил один известный городничий: «... не знаешь, что и делается в голове; просто, как будто стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить». Под влиянием страха и чувства собственного бессилия он потерял своё обычное политическое здравомыслие и пытался бороться против Дмитрия двумя противоречащими друг другу способами: с одной стороны, скрывая от народа пришествие страшного выходца с того света и отгораживаясь от Литвы заставами, с другой - распространяя во стране грамоту патриарха Иова и анафемствуя самозванца. И то, и другое было только на руку Дмитрию. Народ не верил ни Борису, ни патриарху.
Мучая, казня и ссылая в Сибирь недовольных, Борис одновременно обнаруживал свой страх перед подданными. Он заперся во дворце и даже не выходил на крыльцо, чтобы по царскому обычаю в определенные дни лично принимать челобитные; стража гнала просителей в шею.
Порой Годунов совсем терял голову, обуреваемый сомнениями, с кем же он воюет: с самозванцем или настоящим сыном Грозного? Однажды, терзаемый этими мыслями, он распорядился привезти в Новодевичий монастырь царицу Марфу, мать царевича. Летописец так повествует об этой драматической встрече.
Ночью Марфу тайно привели в спальню Бориса, где он находился вместе со своей женой, царицей Марьей, дочерью Малюты Скуратова.
- Говори правду, жив ли твой сын или нет? - спросил царь.
Марфа ответила, что не знает.
Жена Годунова в ярости схватила с туалетного столика зажжённую свечу.
- Ах ты, б...! - крикнула она. - Смеешь говорить: не знаю - коли верно знаешь!
С этими словами она хотела ткнуть свечой в глаза инокине, но Борис удержал её руку. Марфа испуганно отшатнулась от разъярённой женщины и сказала:
- Мне говорили, что сына моего тайно увезли из Русской земли без моего ведома, а те, кто мне так говорили, уже умерли.
Большего от неё не могли добиться. Борис велел увезти ее подальше от Москвы и держать в строгости и нужде.
Начался Великий пост. Измученный страхами и подозрениями, Борис совсем потерял сон и здоровье. Но 13 апреля 1605 года, во время недели жён-мироносиц, он почувствовал себя бодрее обыкновенного. Отстояв службу, он весело сел за праздничную трапезу в Золотой палате и ел с таким аппетитом, что встал из-за стола с сильной тяжестью в желудке. После обеда царь поднялся на вышку, с которой часто любовался Москвой. Вдруг он пошатнулся, быстро сошёл вниз и закричал, чтобы позвали лекарей, так как у него страшно колотится сердце и ему дурно. Когда прибежали иноземные врачи, Борис был уже так плох, что бояре сочли нужным заговорить с ним о наследнике.
- Как угодно Богу и земству! - равнодушно отвечал царь.
Вслед за этими словами кровь рекой хлынула у него изо рта, носа и ушей, и он бессильно откинулся на руки врачей. Патриарх Иов с духовенством наскоро соборовали умирающего царя и совершили над ним обряд пострижения. Борис, наречённый Боголепом, умер около трех часов пополудни, успев ещё благословить сына на царство; лицо его, искажённое предсмертными судорогами, почернело.
Внезапная смерть Годунова привела бояр и духовенство в полнейшую растерянность. Они не решились сразу объявить новость народу, боясь волнений. Москвичи узнали о случившемся лишь на следующий день. 15 апреля тело Бориса погребли в Архангельском соборе; 70 тысяч рублей из царской казны было роздано в течение сорокоуста за упокоение беспорочной и праведной души его, мирно отошедшей к Богу.
Немногие искренне пожалели о нем. Столь любимые им иностранцы почтили его память следующими словами: «Вошёл, как лисица, царствовал, как лев, умер, как собака» (К. Буссов). Для большинства же русских Борис уже давно стал «рабоцарем», то есть царём из рабов, холопов, искусным и коварным лицедеем, хищником на престоле законных государей. В народе шептались, что царь-злодей сам отравил себя, не вынеся мучений совести. Впрочем, немало людей считало, что его отравили бояре.
Узнав о смерти Бориса, огромное московское войско в одночасье растаяло как дым: большая часть перекинулась к Дмитрию, другие разбежались. Путь на Москву был открыт.
Царствие Димитрия
20 июня Дмитрий торжественно въехал в столицу. За несколько дней до этого толпа его сторонников разгромила дворец Бориса, зверски убив его сына Фёдора. А спустя ещё месяц патриарх венчал Дмитрия и приехавшую в Москву Марину на царство. Кстати, над супругой царя эта церемония была проделана впервые в российской истории. Началось короткое царствие Дмитрия.
Оно продолжалось с июня 1605 по май 1606 года, и вписало весьма необычную страницу в историю Московского государства. Все дела и начинания нового царя несли на себе отпечаток его яркой и своеобразной личности, которой было тесно в рамках старомосковских традиций.
Царь часто повторял, что не хочет преследовать недругов. «У меня есть два способа царствовать и укрепляться на престоле, - говорил он, - или милосердием и щедростью, или суровостью и казнями. Я избрал первый способ, так как я в сердце своём дал обет Богу не проливать крови подданных, и я исполню его». Недурные слова для «самозванца», не правда ли? И действительно, он прощал заговорщиков и не казнил ни одного человека.
Что касается его щедрости, то она в самом деле не знала границ. Ни один проситель не уходил от него с пустыми руками, он покупал любую вещь, которую ему предлагали. Он удвоил жалованье всем служилым людям и значительно увеличил помещичьи наделы земли. За год своего царствования Дмитрий истратил пять годовых бюджетов Московского государства! Впрочем, кремлёвская казна, обогащённая конфискациями, производимыми во времена Грозного и Годунова, безболезненно перенесла эту расточительность.
В думе, переименованной им на польский манер в сенат, шла кипучая деятельность. Что ни день принимались новые законы и указы. Дмитрий ежедневно присутствовал на заседаниях, лично вникая во все подробности представляемых на рассмотрение дел.
Среди немногих дошедших до нас государственных распоряжений Дмитрия стоит отметить следующие. Он освободил крестьян из-под власти тех помещиков, которые не заботились о них во время голода; ограничил сыск беглых крепостных крестьян пятью годами; ввёл бесплатное судопроизводство и строго преследовал чиновных и приказных людей за взятки (вместе с тем карательные меры были уравновешены двойным повышением чиновничьего жалованья).
Дмитрий провозгласил свободу торговли в Московском государстве - для всех русских и иностранцев без исключения. Каждому было разрешено заниматься любыми видами промышленной, торговой и ремесленной деятельности. Были убраны все стеснения к въезду и выезду из России, а также к перемещениям внутри государства.
Дмитрий был первый русский царь, который считал Россию частью Европы. Он часто говорил боярам, что они ничего не знают, ничего не видали, ничему не учились и объявил, что позволяет всем путешествовать по Европе, советовал посылать туда детей для получения образования и воспитания. Вот и говорите после этого, что первым российским преобразователем был Пётр I!
Привыкшие к московской замкнутости иностранцы не могли надивиться на перемены. Один польский автор писал, что если раньше «птицам было трудно залететь в Московское государство», то теперь в него стали ездить не только купцы, но и простые шинкари. А англичанин Томас Смит свидетельствовал, что Дмитрий стал первым монархом в Европе, который сделал своё государство до такой степени свободным.
Многие бояре высказывали опасения, что эти меры приведут к разорению государства, на что царь возражал: «Напротив, я обогащу свободной торговлей мою страну, и везде разнесётся добрая слава о моем имени и моем государстве».
Экономические нововведения Дмитрия не могли принести немедленной выгоды - они были рассчитаны на долгий срок. Огромные средства, потраченные царём, должны были в конце концов вернуться в государственную казну в результате развития промышленности, ремесла и торговли. Дмитрий смотрел в будущее, мечтая когда-нибудь увидеть Россию свободной и процветающей страной. Но, увы! Ни одному реформатору не было отпущено так мало времени, как ему.
Смерть
17 мая 1606 года на Москве случилось невиданное: впервые русские люди подняли руку на своего царя. Жертвой возмущения москвичей стал Дмитрий, которому суждено было открыть длинный список убиенных русских государей.
Восторженно приняв Дмитрия в июне 1605 года, москвичи быстро охладели к новому царю. Их раздражало явное пренебрежение Дмитрия к старомосковским обычаям и традициям. Царь брил усы и бороду, любил щеголять в иноземном платье, не спал после обеда, не проявлял даже внешней набожности и с презрением относился к монахам.
Но больше всего москвичи были недовольны присутствием в Москве нескольких тысяч поляков, которые вели себя чуть ли не как в завоёванном городе.
Брожением в народе решило воспользоваться родовитое боярство во главе со старейшим Рюриковичем - Василием Шуйским. Заговорщики привлекли на свою сторону всех начальников московских полков, убедив их в том, что на престоле сидит самозванец, а не настоящий сын Ивана Грозного. В ночь с 16 на 17 мая, когда во дворце шумела очередная пирушка, Шуйский отпустил в казармы почти всю дворцовую охрану. Перед рассветом ничего не подозревавший Дмитрий отправился спать. Ему оставалось жить не больше четырёх часов.
С первым лучом солнца заговорщики ударили в набат. Скоро Красная площадь оказалась запружена встревоженными москвичами. Шуйский кричал им, что поляки собираются убить государя и бояр. Рассвирепевшая толпа повалила громить те дворы, где расположились польские паны. Теперь помощи Дмитрию ожидать было неоткуда.
Шуйский повёл своих людей в царский дворец. Заговорщики вмиг обложили все входы и выходы и кинулись внутрь - за главной добычей. Разбуженный шумом Дмитрий только и успел крикнуть Марине, высунувшись из окна своих покоев: «Сердце моё, измена!» - и сиганул вниз с 10-метровой высоты. Прыжок был неудачный: царь разбил грудь, вывихнул ногу и ударился головой о землю. Зато он очутился поблизости от отряда стрельцов из дворцовой стражи, которые тут же окружили его.
Подоспевшие мятежники попытались силой вырвать Дмитрия из кольца охраны, однако стрельцы стояли крепко. Тогда заговорщики стали кричать, что если те не отдадут им «самозванца и злого еретика», то они пойдут в Стрелецкую слободу и побьют их стрельчих и стрельчат. Это решило дело. Обеспокоенные за жизнь своих родных стрельцы выдали Дмитрия. Его отволокли во дворец и после зверских издевательств убили. Обезображенный труп выбросили на Красную площадь. Очевидцы насчитали на теле Дмитрия 21 колотую рану. Как у Цезаря.
Труп Дмитрия отвезли за Серпуховские ворота, разрубили на части, кремировали, зарядили останками пушку и выстрелили в сторону Литвы. Москвичи с облегчением вздохнули: «Ну вот, теперь он не встанет!»
Но в этом они ошибались. В самом скором времени им суждено было увидеть не менее полудюжины новых Дмитриев. На Россию надвигалась Великая Смута.
В 1960-х годах, во время реставрации Архангельского собора и вскрытия захоронений Ивана Грозного и его сыновей - царевича Ивана и царя Фёдора, - в присутствии церковной комиссии была обследована также и могила царевича Дмитрия. Результаты работы комиссии не опубликованы до сих пор (я опираюсь на устное свидетельство одного из осведомлённых священников Русской Православной Церкви).
Сегодня у историков появился отличный способ внести ясность в вопрос о личности названого Дмитрия, а именно: провести генетическую экспертизу скелета Ивана Грозного и останков угличского младенца, которые считаются мощами царевича Дмитрия. Надеюсь, что эта книга подвигнет Московскую Патриархию дать согласие на это исследование.
Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек, Цветков С. Э. купить и скачать в PDF, EPUB, FB2 на Direct-Media (directmedia.ru)