Сама не знаю, почему я то и дело вспоминаю последнее время этот оборот
.larmiller.. «Всё будет сказано!».
***
Весна просторная, сырая.
Опять не сплю часов с пяти.
Всё думаю с какого края
К весенней яви подойти,
И есть ли у неё секреты
Или секретов вовсе нет.
Тогда откуда столько света,
В котором ультрафиолет?
Тогда откуда эта тяга
Невесть к чему все дни подряд?
Тогда откуда эта влага,
Что затуманивает взгляд?
***
И бросилось утро меня утешать.
Пускай утешает. Не буду мешать.
Пускай всё, что светится, в дело пускает,
Капелью и трелями слух мой ласкает,
И красками, что на рассвете нежны.
Мне все его доводы очень нужны,
Поскольку свои я уже исчерпала
И даже в тоску понемножечку впала.
Я на всю жизнь запомнила обычную дворовую присловочку: «Всё будет сказано!». Так говорили дети, когда хотели пожаловаться на обидчика. Не знаю всем ли знаком этот оборот, но тем, чье детство пришлось на конец сороковых, начало пятидесятых, думаю, знаком. Я сама так не говорила, но слышала постоянно. Это была странная фраза. Хотя бы тем, что она употреблялась только в страдательном залоге. И произносилась с плаксивой, обиженной или угрожающей интонацией. Но главное - с абсолютной уверенностью в том, что есть, куда обратиться, кому пожаловаться и от кого ждать защиты.
Была ли она свидетельством того, что детство - это защищенность, а, значит, уют, зыбкий, необходимый и стремительно исчезающий с годами?
Ответил на обиду лаконичным и привычным «все будет сказано!» и облегчил душу. А кому будет сказано? Ну маме, бабушке. Папа - роскошь; его почти ни у кого из детей не было. Но зато у меня был дедушка, который легко мог догнать моего обидчика, сорвать с него кепку, вынуждая тем самым прийти с кем-нибудь из взрослых вечером объясняться.
Но есть в этой говорилке и что-то зловещее. От нее немного отдает не просто простодушным детским ябедничеством, а каким-то зловещим, характерным для того времени, доносительством. Так и мерещится некая инстанция, где принимают к рассмотрению жалобы. Не потому ли она и звучит так канцелярски безлично: «Всё будет сказано!». Кем? Кому?
Сама не знаю, почему я то и дело вспоминаю последнее время этот оборот. То ли он - сладкое свидетельство детской защищенности, то ли клише, на котором лежит зловещий отблеск времени.
Но для меня то время - это коммуналка на Полянке, оранжевый абажур с кистями над столом, а за столом - гаранты моей безопасности: мама, бабушка и дед, которого я всегда ласково называла деденя. И я, никогда не употребляя расхожей фразы «всё будет сказано!», несла им все свои обиды. А если бы еще и папа был жив...
24.03.2021
Лариса Миллер
Органы чувств поэта настроены на Вселенную - у него вселенское восприятие. Вот потому ВСЕГДА поэт в России больше чем поэт. Цивилизация МИР - цивилизация разума раннего первоначального цивилизационного детсва подошла к своему завершению - завершению, где, Всё будет сказано!
Просто поэт, который больше чем поэт своими чувствами-сенсорами способен одним из первых не только ЭТО ОЩУТИТЬ, но и облечь в доступную словесную форму, и, выразить, в понятном развитому большинству ключе. И многие многие души на это трезвонят в ответ.
***
Весна просторная, сырая.
Опять не сплю часов с пяти.
Всё думаю с какого края
К весенней яви подойти,
И есть ли у неё секреты
Или секретов вовсе нет.
Тогда откуда столько света,
В котором ультрафиолет?
Тогда откуда эта тяга
Невесть к чему все дни подряд?
Тогда откуда эта влага,
Что затуманивает взгляд?
***
И бросилось утро меня утешать.
Пускай утешает. Не буду мешать.
Пускай всё, что светится, в дело пускает,
Капелью и трелями слух мой ласкает,
И красками, что на рассвете нежны.
Мне все его доводы очень нужны,
Поскольку свои я уже исчерпала
И даже в тоску понемножечку впала.
Я на всю жизнь запомнила обычную дворовую присловочку: «Всё будет сказано!». Так говорили дети, когда хотели пожаловаться на обидчика. Не знаю всем ли знаком этот оборот, но тем, чье детство пришлось на конец сороковых, начало пятидесятых, думаю, знаком. Я сама так не говорила, но слышала постоянно. Это была странная фраза. Хотя бы тем, что она употреблялась только в страдательном залоге. И произносилась с плаксивой, обиженной или угрожающей интонацией. Но главное - с абсолютной уверенностью в том, что есть, куда обратиться, кому пожаловаться и от кого ждать защиты.
Была ли она свидетельством того, что детство - это защищенность, а, значит, уют, зыбкий, необходимый и стремительно исчезающий с годами?
Ответил на обиду лаконичным и привычным «все будет сказано!» и облегчил душу. А кому будет сказано? Ну маме, бабушке. Папа - роскошь; его почти ни у кого из детей не было. Но зато у меня был дедушка, который легко мог догнать моего обидчика, сорвать с него кепку, вынуждая тем самым прийти с кем-нибудь из взрослых вечером объясняться.
Но есть в этой говорилке и что-то зловещее. От нее немного отдает не просто простодушным детским ябедничеством, а каким-то зловещим, характерным для того времени, доносительством. Так и мерещится некая инстанция, где принимают к рассмотрению жалобы. Не потому ли она и звучит так канцелярски безлично: «Всё будет сказано!». Кем? Кому?
Сама не знаю, почему я то и дело вспоминаю последнее время этот оборот. То ли он - сладкое свидетельство детской защищенности, то ли клише, на котором лежит зловещий отблеск времени.
Но для меня то время - это коммуналка на Полянке, оранжевый абажур с кистями над столом, а за столом - гаранты моей безопасности: мама, бабушка и дед, которого я всегда ласково называла деденя. И я, никогда не употребляя расхожей фразы «всё будет сказано!», несла им все свои обиды. А если бы еще и папа был жив...
24.03.2021
Лариса Миллер
Органы чувств поэта настроены на Вселенную - у него вселенское восприятие. Вот потому ВСЕГДА поэт в России больше чем поэт. Цивилизация МИР - цивилизация разума раннего первоначального цивилизационного детсва подошла к своему завершению - завершению, где, Всё будет сказано!
Просто поэт, который больше чем поэт своими чувствами-сенсорами способен одним из первых не только ЭТО ОЩУТИТЬ, но и облечь в доступную словесную форму, и, выразить, в понятном развитому большинству ключе. И многие многие души на это трезвонят в ответ.