.
otshelnik_1..
От какого наследства мы отказываемся?.
В результате сложилась шизофреническая конструкция.
«Вхождение» и «противостояние» в одном флаконе.
У нас появились новые модные мемы - «пассионарность» и «генетический код».
В дополнение к «патриотизму».
Слышатся общие правильные слова.
Время покажет, является ли это признаком понимания сложившейся ситуации, или это очередные словесные «погремушки», прикрывающие идеологическую пустоту.
Дьявол кроется в деталях.
Вспомните, как в «Хождении по мукам» подполковник Тетькин вопрошал разъяренного полковника Рощина: «Великая Россия! А в чьем, собственно, понимании?»
Вот и мы спросим: «пассионарность» и «генетический код»? А в чьем, собственно, понимании?
«Патриотизм» - в понимании-то чьем?
И речь вовсе не о классовом подходе. В этом журнале нет, строго говоря, ни классового подхода, ни марксизма-ленинизма.
Подход в этом журнале чисто цивилизационный, я бы даже сказал - национальный.
Для начала цитата.
Свои воспоминания в «Архиве Русской революции» один из ближайших сподвижников А. Деникина генерал А. Лукомский заканчивает выдержкой из статьи видного деятеля Белого движения, известного кадета, князя Е.Трубецкого, между прочим, профессора (не путать с евразийцем Н.С. Трубецким):
«Главное отличие Добровольческой армии от большевистской - диаметрально противоположный жизненный уклад… у них (добровольцев) есть то, чего нет у большевиков. Есть воинская честь и несокрушимая сила духа.
В дни всеобщего унижения и разложения Добровольческая армия явила эту силу… В дни национального упадка самое ужасное - это тот духовный паралич, который наступает, когда народ утрачивает веру в себя…
Чем спасаются в такие времена? Конечно, не какими-либо великими делами масс, которые всегда серы, бесцветны и малодушны, а героическими подвигами избранных, лучших людей…
А народ был тогда, как и теперь, все та же колеблющаяся, изменчивая масса, которая, то звереет и неистовствует, то кается в своих грехах и подчиняется национальному инстинкту, то коснеет в тупом равнодушии. Не масса делает историю, а личность.
Она зажигает массы, от нее рождается стихийные, неудержимые народные движения.
Вот почему нам так бесконечно дороги те героические подвиги, которые были явлены на Кубани и на Тереке.»
То, что это не частное мнение - сомнений не вызывает. Статья программная, а генерал А. Лукомский, бывший даже и председателем деникинского правительства, венчает ею свои воспоминания, то есть подтверждает ее программный характер.
Итак, согласно идеологии Белого движения перед нами два «диаметрально противоположных жизненных уклада».
Именно «жизненных уклада»!
С одной стороны, «массы» - «серые, бесцветные и малодушные».
С другой стороны, «личности», «лучшие люди», «избранные», «героические подвижники».
Массы, оказывается, не являются носителями «национального инстинкта». Его носителями являются «избранные подвижники». Массы лишь порой подчиняются «национальному инстинкту», привносимому «подвижниками» извне.
Избранные личности «зажигают массы». Даже «стихийные неудержимые народные движения» рождаются от этих «личностей».
И здесь поневоле напрашиваются язвительные воландовские интонации.
«Ведь Вы профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали, оно ведь может быть и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут.»
«И вот какой вопрос меня беспокоит, ежели» носителями «национального инстинкта» являются не «массы», а «избранные личности», то каким образом этот инстинкт в этих личностях образуется?
Как он попадает к ним туда, «вовнутрь».
Посредством Откровения, что ли?
Получается, некое сообщество избранных, «мозг нации» улавливает от некоего «Архитектора вселенной» «национальные смыслы» и далее транслирует их в народ?
А народ - это пассивная масса, которая занимается тем, что бессмысленно «звереет и неистовствует» в эпоху перемен (исключительно бессмысленно!), или «малодушно коснеет» в обычные эпохи. То есть, получается, что народ - это «масса», которая не является субъектом истории. В данной трактовке народ - это фикция. А «народом» является «мозг нации»?
Ну, что же - это тоже… концепция.
Концепция «инверсной истории» нам известна.
Должна же быть и «инверсная философия истории».
Как бы ни была примитивна «инверсная история», она не может висеть в воздухе. Она должна опираться на соответствующую «философию».
И эта «философия» должна иметь свою «традицию» и непосредственное отношение к современности.
И она должна быть, безусловно, «инверсной».
Казалось бы, все просто.
Народ в течение столетий борется за свое выживание в своих уникальных объективных условиях бытия. И при этом народ вырабатывает определенное, только ему свойственное отношение к миру. То отношение, которое позволяет социуму быть максимально успешным в его уникальных обстоятельствах бытия. Это народное отношение к миру и есть «национальный инстинкт» в самом широком смысле этого слова.
Этот «национальный инстинкт» есть по определению продукт общественный, причем максимально общественный, т. е. народный.
При этом объективные условия становления народа (прежде всего, климатические и географические) могут быть таковы, что:
- с одной стороны, он становится весьма непохожим на другие, казалось бы, изначально родственные ему в седой древности народы,
- с другой стороны, он по объективным условиям существования не может достичь такого же успеха в сфере материального бытия и материальной культуры, какого достигли западные соседи.
В результате рождается ИНАЯ, отличная от западных соседей цивилизация.
И эта цивилизация в сфере материального развития может перманентно «отставать» от богатых соседей.
Цивилизация эта беднее соседей вовсе не потому, что она «иная», напротив, она и существует только потому, что она иная! Перестав быть иной, она станет еще беднее и еще слабее, а, возможно, и просто перестанет существовать.
И главные вызовы заключаются даже не в «коварстве богатого Запада».
Сама ситуация не может не порождать у какой-то части русского социума сомнение в необходимости быть иными, нежели сообщества Запад.
Периодически не могут не появляться «умники», у которых возникает соблазн полагать, будто относительная материальная бедность нашей цивилизации это следствием ее «иночества», ее особого характера, ее «русскости». Это совсем не обязательно должно выражаться в лобовом отрицании русского «национального инстинкта». Это может быть выражено и через его подмену. Причем по законам жанра такие подмены внешне всегда должны выглядеть, как явления «суперрусские».
Хотя в основном, конечно, имеет место обычное, прямолинейное чужебесие, кондовая русофобия, традиционная смердяковщина.
И это явление неизбывно, как неизбежно подтаивание ледяной глыбы, находящейся рядом с горячей жаровней.
Мы, дескать, бедные именно потому, что мы иные. И нам нужно от своего цивилизационного «иночества» отречься, стать, как соседи, и тогда мы будем такими же цивилизованными и богатыми, как и они. Нужно, наконец-то, войти в «семью цивилизованных народов».
Такая «гениальная» мысль не может зародиться в недрах «серых масс».
Ни при каких обстоятельствах.
«Массы» слишком погружены в битву за свое существование, они слишком «заземлены» своими бедными суглинками и супесями, длинной зимой и коротким летом, а также неподъемной тяжестью Государства Российского, без которого эти «массы» уже не народ, а пыль на ветру. Именно поэтому «массы» в России никогда не разрушают свое государство, как это сделали, например, либералы-февралисты весной 1917 года, они же организаторы Белого движения.
Такие «светлые мысли» могут рождаться только в головах «избранных», не заземленных материальным производством, «лучших людей», сформировавшихся в оазисах материального благополучия. Особенно если эти люди еще и находятся в постоянном контакте с более богатым и «цивилизованным» Западом.
Кстати, профессор Евгений Трубецкой был официальным оппонентом на защите диссертации Ивана Ильина, посвященной философии Гегеля. Ильин считается признанным специалистом в этой сфере.
Вот только народ наш диалектику не по Гегелю учил. Поучения по гегелевской диалектике вполне можно принять для рассмотрения. А вот поучения по поводу патриотизма от Ивана Ильина - это уж извините. Тем более, после Победы.
Дескать, «советский патриотизм» - это не патриотизм. Патриотизм не может иметь ограничивающего прилагательного.
Вообще-то, это верно. А вот конкретно исторически - нет.
Получается, что «Антисоветский патриотизм» в союзе с кем угодно (да с тем же Гитлером) имеет право быть, а отрицающий его патриотизм не может иметь уточняющего определения. «Советский» - это определение, уточняющее факт отрицания «патриотизма» Е.Трубецкого и А. Лукомского.
Казалось бы, «правильный несоветский патриотизм» должен предельно объединять «пламенных белых патриотов». Особенно, если учесть, что их так мало перед лицом страшной «большевистской опасности».
Но что же мы видим!
Даже перед лицом общей смертельной для них опасности, эти «патриоты» не могли договориться друг с другом. Они разбивались на непримиримые «ориентации»: на германскую, на англосаксонскую, на французскую, на японскую, на польскую. При этом даже англосаксонская «ориентация» разбивалась на английскую и на американскую. Складывается впечатление, что «вертикальная» сила притяжения, например, Краснова, Деникина или Врангеля к Германии, Англии или Франции была больше той «горизонтальной силы», которая их объединяла.
А происходило это оттого, что их «национальный инстинкт» пришел не «снизу», как и положено, не от «почвы народной», а был им нашептан «сверху» каким-нибудь «Архитектором вселенной». Примерно так же, как Воланд нашептал Мастеру свое оригинальное «евангелие». Образованный ум, он такой, он гордый.
А уж наши западные партнеры «нашептывать-то» умеют.
Концепция, выраженная Е.Трубецким - концепция не русская. Это концепция западноевропейских элит, прежде всего, англосаксонской. Причем именно элит. Ведь изрек же мудрый английский классик:
«Моя вера в людей, которые правят, в общем, ничтожна.
Моя вера в народ, которым правят, в общем, беспредельна».
И с ним трудно не согласиться.
Конфликт белых и красных был конфликтом, прежде всего, цивилизационным, хотя выглядел целиком и полностью как сословно-классовый. Происходило это потому, что на тот момент имела место сильная корреляция между внутренними западниками («внутренними иностранцами») и интеллигентно-буржуазным классом. В глазах основной массы народа они практически совпадали.
Конфликт буквально тонул во взаимной ненависти, выраженной языком сословно-классовой розни, к тому же языком, сильно сдобренным марксизмом, который к этому конфликту, вообще-то, не имел прямого отношения.
Как там у Ф.М. Достоевского-то…
«Одна из характерных черт русского либерализма - это страшное презрение к народу. Русскому народу ни за что в мире не простят желания быть самим собою... Для либералов русский народ «косная масса, немая и глухая, устроенная к платежу податей и к содержанию интеллигенции.»
Кстати, первый памятник Достоевскому в России поставили именно большевики. Они торжественно открыли его в Москве в годовщину Октябрьского переворота 7 ноября 1918 года (по новому стилю).
Да, они относились к Достоевскому двойственно.
С одной стороны, изначально они были радикальной частью либеральной интеллигенции (которая Достоевского терпеть не могла). И было бы недобросовестно отрицать наличие противоречий между большевиками и народом.
С другой стороны, они были изменниками «заветам Освободительного движения», ибо с апреля 1917 года окончательно перешли на сторону «темных масс».
Большевики в 1921 году еще и столетие со дня рождения «архискверного» писателя торжественно отметили, несмотря на разруху, голод, и продолжавшуюся кое-где Гражданскую войну. (И даже несмотря на его взгляды по «еврейскому вопросу».)
Впрочем, это отдельная тема.
Запад против России - вот главное противоречие эпохи.
Неизменное и неизбывное.
Не единственное, но главное.
Меняются лишь формы.
Впрочем, и они меняются не сильно.
Прошло семь десятилетий. И в обществе уже эгалитарном, бесклассовом, образовались новые «февралисты», теперь уже отнюдь не аристократического происхождения. В массе своей они были из рабочих и крестьян. Но как только новые управленцы и «инженеры человеческих душ» оторвались от «земли», как только ощутили себя «избранными» на фоне «серых советских масс», не понимающих, что материальное преуспеяние Запада есть неопровержимое доказательство его, Запада, правоты во всем, так и произошел крах советской империи, причем на пике ее могущества. Ибо против предательства управляющего класса Русская государственность не имеет иммунитета.
Так что по большому счету не в классах здесь дело. Хотя и классово-сословную предрасположенность к определенному типу поведения, «сословную похоть», как сказал историк, нельзя сбрасывать со счетов.
Так как же мы дальше-то жить будем?
Я имею в виду идеологию наших верхов, которую они усиленно транслируют на все общество уже более 30 лет. Как дальше будем жить, «дорогие товарищи», «утомленные солнцем»?
Так и будем косить под дурачков, делая вид, будто разрушение РИ было делом рук большевиков, а не их оппонентов либералов-западников?
Типа: до боли жалко Бастилию, разрушенную парижскими коммунарами.
Основная логика Русской Истории проста.
Попытка слома Русского мира - и его восстановление.
Февраль 1917 года - слом.
Октябрь 1917 года - начало восстановления.
Очередная попытка самоубийственного слома - 1991 год.
И вроде бы спустя два десятилетия произошло осознание катастрофичности произошедшего, вроде бы это осознала даже элита.
Осознала?
Но что же дальше?
Конечно, ломать - не строить. На восстановление разрушенного в 90-е в геополитике, в экономике, в культуре у общества сил не хватает. Сил, похоже, хватает только на то, чтобы остановить процесс деструкции, начатый в 1991 году, «зафиксировать» убытки.
Но, главное, мы наблюдаем отчаянную попытку по-прежнему представить дело так, будто Октябрь 1917-го - это и есть основной слом Русской Истории. И в этом случае 1991 год можно выдать за начало ее «восстановления», за начало ликвидации «чужеродного вывиха». Так, кстати, и было изначально задумано и проделано на рубеже 80-90-х.
Выдать не напрямую, конечно, а с оговорками.
Но в любом случае это неизбежно ведет к обессмысливанию Истории.
История такого не прощает.
Такая хитрая «несознанка» не пройдет.
История все равно заставит «колоться». Вот только - как бы не было поздно.
Ведь уже сегодня приходится признавать события 1991 года, в качестве событий «неоднозначных», впрочем «неоднозначность» тоже используется хитро.
- Когда надо, 1991-й можно проклинать и списывать нашу нынешнюю несостоятельность на 90-е годы. И это будет во многом соответствовать истине, ибо изрядная часть того, что утрачено в 90-е, восстановлению практически не подлежит, по крайней мере, в обозримом будущем. (Учитывая нынешнее состояние общества.)
- Но при этом легитимность свою можно вести именно от 1991 года, от «освобождения России» из «застенков» неправильного «изма». Типа: мы продолжили Русскую историю после 74 лет «безвременья».
Если дело представить так, то мы уже почти все сделали, и можно особо не напрягаться.
Мы и так «на подъеме».
Мы, вообще, молодцы!
(И цена на нефть вверх пошла.)
Прямо, как в анекдоте: выпил коньячку, закурил - «А жизнь-то налаживается!»
Важно только умело крутиться между возникающими при этом противоречиями. Умело манипулировать «смыслами».
И все бы, казалось, ничего, но одна беда - «смыслы» при этом превращаются в химеру.
И эта химера оказывается в основании общественного устройства.
Сначала легитимация власти базировалась на вхождении в «семью цивилизованных народов» (1991 год).
А потом сюда добавилось решительное противостояние этой дегенеративной «семейке Адамс».
«Противостояние» не заместило «вхождение», а именно добавилось.
В результате сложилась шизофреническая конструкция.
«Вхождение» и «противостояние» в одном флаконе.
Если - речь идет о «вхождении», то демонтаж русской истории, начатый более трех десятилетий назад, естественен и даже необходим. И, прежде всего, необходим полный демонтаж самого успешного периода нашей истории - советского, который и доставил Западу неприятностей и страхов столько, сколько не доставила, пожалуй, вся история дореволюционной России.
В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Если наступил «конец истории», то первым делом «конец» этот должен был наступить для истории русской.
Но если - речь идет о «противостоянии», то тогда необходима защита своей истории. Противостоять можно только стоя на чем-то. Нельзя противостоять, повиснув в воздухе.
Складывается ощущение, что, начав «противостоять», начав, так сказать, «защищать свою историю», наверху забыли отдать приказ о прекращение ее демонтажа.
И «забыли» отдать этот приказ, прежде всего, самим себе.
Говорят - это компромисс.
Шизофрения - это не компромисс, господа!
Это совсем не компромисс.
Печально, если наверху не понимают разницы между компромиссом и шизофренией.
Такие «компромиссы» порождают не богатство смыслов, и даже не полное их отсутствие (это было бы еще полбеды), они способствуют шизофренизации масс.
Шизофрения в качестве национальной идеи?
Это плохая идея, ребята...
Впрочем, мы слишком удалились от темы «двух армий», обозначенной проф. Е. Трубецким и ген. А. Лукомским. А она к историческому наследию имеет самое непосредственное отношение.
Собственно Добровольческая армия (без казачества) так и не вышла за пределы чисто офицерского отряда «избранных личностей». На конец 1918 года - порядка 10-15 тыс. человек. Меньше дивизии.
Взаимная неприязнь Краснова и Деникина позволяет нам получить представление о Добровольческой армии, лишенное той восторженности, которая свойственна представлениям интеллигенции о самой себе.
Генерал П. Краснов прямо писал, что Добровольческая армия была «армией, не народной, а офицерской, интеллигентской…».
Впрочем, Деникин в главе «Черные страницы» своих «Очерков…» во многом подтверждает диагноз Краснова.
В данном случае речь идет как раз о периоде «героических подвигов, которые были явлены на Кубани и на Тереке.».
«Деникин опирался на… офицерские добровольческие полки. Солдатам он не верил, и солдаты не верили ему. Армия не имела правильного снабжения, не имела точных штатов, не имела уставов. От нее все еще веяло духом партизанщины, а партизанщина при возникновении красной, почти регулярной армии, была неуместна…
…Добровольцы были плохо одеты, плохо дисциплинированы, они не были войском, и хотя Деникин уже владел тремя громадными губерниями, он ничего не создал…»
АРР. Т.7, С. 278-279.
«Генерал Деникин борьбе с большевиками придавал классовый, а не народный характер… Боролись добровольцы и офицеры, то есть - господа, буржуи, против крестьян и рабочих, пролетариата (выделено Красновым - otshelnik_1), и, конечно, за крестьянами стоял народ, стояла сила, за офицерами только доблесть. И сила должна была сломить доблесть.»
АРР. Т.7,С. 279.
(Когда Антанта начнет отбирать у Краснова Донскую армию в пользу Деникина, тогда даже сам Краснов начнет лепить правду-матку.)
И опять поражает предвидение Достоевского.
«Западничество - это партия, готовая к бою против народа. Она стала над народом как опекующая интеллигенция, она отрицает народ. Она гнушается идеей солидарности народа с царем. Русскому, ставшему действительным европейцем, нельзя не сделаться в то же время естественным врагом России.»
Необходимо только уточнить, что во втором десятилетии ХХ века уже и солидарность народа с царем была разрушена. И не по вине народа. Последним аккордом разрушения был односторонний акт разрыва царя с народом от 2 марта 1917 года, царя, уже фактически арестованного «опекующей интеллигенцией».
И еще добавим.
«Шляхетскую доблесть» народ никогда не уважал.
Не надо путать пассионарность с интеллигентской истеричностью. Еще Л.Толстой отмечал, что бессмысленные с простонародной точки зрения героические выверты офицеров-дворян на народ впечатления не производили.
Понимаем, что описание Добровольческой армии периода конца 1918 года, сделанное Красновым, кому-то может ломать «шаблоны». Но это всего лишь «шаблоны», созданные советским кинематографом. Не надо «Адъютанта его превосходительства» или «Новые приключения неуловимых» принимать «близко к сердцу». Действительность была намного сложнее и страшнее, причем это касается всех боровшихся лагерей.
Просто либеральная интеллигенция в принципе не способна созидать. А Добровольческая армия - была армией интеллигентской.
«Шляхетская доблесть» и прочие «рыцарские» качества - это свойства, вполне совместимые с инфантильно-эгоистическим самолюбием, на котором ни армию, ни государственность не построишь.
Белые не продолжили Русской истории, ибо они и не могли ее продолжить.
Они, строго говоря, к ней и отношения-то не имели.
Русская армия - это, прежде всего, «массы». Но не только, конечно.
Напомним впечатление эмигранта-интеллигента от вхождения Красной армии в Екатеринослав в начале 1919 года.
«После пестрых шаровар петлюровских «добродиев»… по улицам города стройными рядами прошли русские люди, в русских шинелях, с русскими винтовками на плечах, заливисто распевая «Соловья».
А впереди советских рот нормальным пехотным шагом шли наши русские поручики и капитаны, усталые и хмурые».
АРР. Т12. Стр. 88
Это впечатления либерального интеллигента, ненавидевшего все советское, но он не мог не отметить, что в Красной армии - все русское. И все в нужной пропорции. Это и было продолжением Русской истории.
И наши русские поручики и капитаны, шагавшие во главе советских рот, были усталыми и хмурыми. Ибо война - это тяжелая работа, а не поприще для демонстрации «шляхетской доблести». Это работа профессиональная.
«Есть, взводный, такая профессия - Родину защищать…»
Итак, Февраль и Октябрь.
Так от какого наследства мы отказываемся?
Наследство - это, строго говоря, не то, что нужно восстанавливать.
В этом мире никуда нельзя вернуться
В этом быстроменяющемся мире мыслить реставрационно - контпродуктивно.
Нужно идти вперед, но... «с учетом».
Наследство - это всего лишь… наследство.
Наследие. Не более того.
Но и не менее.
Ссылки по теме.
Добровольческая армия - «Суп из топора»:
Часть 1
https://otshelnik-1.livejournal.com/7800.htmlЧасть 2
https://otshelnik-1.livejournal.com/8116.htmlЧасть 3
https://otshelnik-1.livejournal.com/8447.htmlЧасть 4
https://otshelnik-1.livejournal.com/8459.htmlНепобедимая и легендарная. Пролог
https://otshelnik-1.livejournal.com/3052.htmlНепобедимая и легендарная. Начало
https://otshelnik-1.livejournal.com/3162.html «Никто нас не любит…»
https://otshelnik-1.livejournal.com/3463.htmlКадры решают все
https://otshelnik-1.livejournal.com/3600.html ++++ ***** ++++ Такими текстами душеполезно взрыхлять своё душевное умосозерцание тем, у кого есть что рыхлить, тот образованный поверхностный плодородный рождающий слой оцивилизованной росской души.