3хПасхальное моление русское императорское в Париже 29 марта 1814 за французское цареубийство
.sergey_v_fomin.. СОКРУШЕНИЕ «КОРОНОВАННОЙ РЕВОЛЮЦИИ» (9)..
СОКРУШЕНИЕ «КОРОНОВАННОЙ РЕВОЛЮЦИИ» (9)
РЕГИЦИД
«…И ненавидящим нас простим вся воскресением!» (окончание)
Но вернемся в освобожденную французскую столицу. «Наше вхождение в Париж, - рассказывал Государь Обер-Прокурору Св. Синода князю А.Н. Голицыну, - было великолепное. Всё спешило обнимать Мои колена, всё стремилось прикасаться ко Мне, народ бросался целовать Мои руки, ноги, хватались даже за стремена, оглашали воздух радостными криками, поздравлениями. Но душа Моя зазнавала тогда в себе другую радость. Она, так сказать, таяла в безпредельной преданности к Господу, сотворившему чудо Своего милосердия; она, эта душа, жаждала уединения, желала субботствования, сердце мое порывалось пролить пред Господом все чувствования мои.
Словом, Мне хотелось говеть и приобщиться Святых Таин, но в Париже не было русской церкви. Милующий Промысл, когда начнет благодетельствовать, тогда бывает всегда безмерен в своей изобретательности; и вот, к крайнему Моему изумлению, вдруг приходят ко Мне с донесением, что столь желанная Мною русская церковь нашлась в Париже: последний наш посол, выезжая из столицы Франции, передал свою посольскую церковь на сохранение в дом американского посланника. [Посольская походная церковь Святых Первоверховных Апостолов Петра и Павла была отправлена в Париж Св. Синодом еще в 1757 г. Впоследствии утварь и ризница этого храма были вывезены в Россию и составили основу домовой церкви Александровского Дворца в Царском Селе. - С.Ф.]
И вот сейчас же насупротив Меня французы наняли чей-то дом, и церковь русская в то же время была устроена, а от дома Моего, в котором Я жил уединенно, в тот же раз французы сделали переход для удобного посещения церкви […] И вот в самом начале Моего говения добровольное отречение Наполеона от престола, как будто нарочно, поспешило в радостном для Меня благовести, чтобы совершенно уже успокоить Меня и доставить Мне все средства начать и продолжать Мое хождение в церковь» (Ю.Н. Бартенев «Рассказы князя А.Н. Голицына. Из записок Ю.Н. Бартенева» // «Русский Архив». 1886. Кн. 2. С. 97-99).
25 марта, в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы Государь исповедовался после всенощной. Свидетели этого вспоминали после, что Александр I просил у всех «прощения с великим, трогательным смирением». На следующий день был Великий Четверг. «Император, - по словам свитского офицера С.Г. Хомутова, - подошел к алтарю, приложился к местным образам, поклонился всем и принял Святое Причастие с таким благоговением, с такою теплою верою, что лицо Его казалось еще прекраснее; счастье, небесная радость блестели в Его глазах, а кротость и доброта, сияющие в Его чертах, делали лицо Его, всю Особу Его каким-то неземным видением» (С.Г. Хомутов «Из дневника свитского офицера» // «Русский Архив». 1870. № 1/3. С. 166-167).
«Государь Император, - говорилось в приказе русского военного губернатора Парижа, изданном 23 марта, - надеется и уверен, что ни один из русских офицеров, в противность церковным постановлениям, во всё время продолжения Страстной недели спектаклями пользоваться не будет, о чем войскам даю знать. А кто явится из русских в спектакль, о том будет известно Его Императорскому Величеству» (Н.Д. Тальберг «Русская быль». С. 235-236).
Серебряная медаль в память пребывания Императора Александра I в Париже. Выпущена Парижским монетным двором в 1814 г.
Помянутый нами офицер Государевой Свиты С.Г. Хомутов описал первый день Святой Пасхи 29 марта, празднуемой в том году одновременно (так совпало!) православными, католиками и протестантами:
«После заутрени и обедни, отслуженной ночью в походной церкви, где присутствовали Король Прусский, князь Шварценберг, баварец генерал Вреде и множество генералов всех наций, “в 12 часов дня был большой парад и войска, прошед мимо Императора, стали на площади Людовика XV, или Конкорд, где кончил жизнь несчастный Людовик XVI. На этом амвоне совершено было молебствие за последние победы, за взятие Парижа и возвращение Престола Бурбонам. Пушки выпалили сто один раз, радостные восклицания слышались со всех сторон: ‘Да здравствует Александр Первый! Да здравствует Людовик XVIII!’ У всех зрителей были слезы на глазах, и все единодушно преклонили колена перед милостивым Богом, Единым подателем все благ. После молебна Император обнял французских маршалов, сказав им, что русские в этот день всегда христосуются со своими друзьями”» (Там же. С. 236).
До нас дошли и впечатления от того дня Самого Государя, высказанные Им в свое время князю А.Н. Голицыну: «“Еще скажу тебе о новой и отрадной для Меня минуте в продолжение всей жизни Моей, - промолвил Государь. - Я живо тогда ощущал, так сказать, апофеоз Русской славы между иноплеменниками; Я даже их самих увлек и заставил разделить с нами национальное торжество наше. Это вот как случилось. На то место, где пал кроткий и добрый Людовик XVI, Я привел и поставил Своих воинов; по Моему приказанию сделан был амвон; созваны были все русские священники, которых только найти было можно; и вот, при безчисленных толпах парижан, всех состояний и возрастов, живая гекатомба наша вдруг огласилась громким и стройным русским пением… Всё замолкло, всё внимало!..
Торжественна была эта минута для Моего сердца, умилителен, но и страшен был для Меня момент этот. Вот, думал Я, по неисповедимой воле Провидения, из холодной отчизны Севера привел Я Православное Мое Русское воинство для того, чтоб в земле иноплеменников, столь недавно еще нагло наступавших на Россию, в их знаменитой столице, на том самом месте, где пала Царственная Жертва от буйства народного, принести совокупную, очистительную и вместе торжественную молитву Господу. Сыны Севера совершили как бы тризну по Короле Французском. Русский Царь по ритуалу православному всенародно молился вместе со Своим народом и тем как бы очищал окровавленное место поражения невинной Царственной Жертвы.
Духовное наше торжество, продолжал Царь, в полноте достигнуло своей цели; оно невольно втолкнуло благоговение и в самые сердца французские. Не могу не сказать тебе, Голицын, хотя это и не совместно в теперешнем рассказе, что Мне даже было забавно тогда видеть, как французские маршалы, как многочисленная фаланга генералов французских теснилась возле Русского креста и друг друга толкала, чтоб иметь возможность скорее к нему приложиться. Так обаяние было повсеместно: так оторопели французы от духовного торжества Русских!..» (Ю.Н. Бартенев «Рассказы князя А.Н. Голицына». С. 99-100).
Запечатлелся тот незабвенный день в памяти многих очевидцев.
«Вчера, в Светлый праздник, - записал в дневник 30 марта 1814 г. Н.И. Тургенев, - был я свидетелем славнейшего праздника, кот[орому] когда-либо бывало что подобное: парад Русской гвардии на palace Lois XV или de la Revolution! За 25 лет народ, пренебрегший религию, святость нравов и законов, казнил тут невинного Короля своего. Теперь сильнейший Государь в свете, более всех прочих почитающий Религию, на той же самой площади, окруженный Своим воинством, благодарит Творца вселенной за ниспослание силы и крепости оружию Его; на месте казни курится фимиам благодарности, и дым, возлетающий к небесам, примиряя наконец небо с землею, показует знак совершенного избавления и свободы света.
Религия и свобода восторжествовали. Провидение более, нежели когда-либо, явило действие Свое. Париж, исполненный благодарности, восклицает и с восторгом произносит имя избавителя; воины радуются, видя своего истинного Повелителя. А Он, Он - о! Провидение, готовив Его на сии славные и благодетельные подвиги, зная слабость человеческого сердца, расположенного к гордости и высокомерию, - снабдило душу Его ангельскою кротостию; величие и скромность изображены на челе Его; Он благодарит Небо, благодарит Своих сподвижников, о Себе не мыслит. О, скромность, венец всех великих деяний! никогда не озаряла ты лица смертного с большею блистательностью, с большей прелестию» («Архив братьев Тургеневых». Вып. 3. СПб. 1913. С. 251).
«Незабвенным торжеством, - вспоминал флигель-адъютант Государя генерал А.И. Михайловский-Данилевский, - было молебствие, совершенное в Светлое Воскресенье, на площади Лудовика XV. Для богослужения соорудили престол на месте мученической смерти последнего Короля Французского. От раннего, прекрасного утра расставлены были Русские войска по улицам и на площади, ограждаемой Тюльерийским садом и Елисейскими полями. Император Александр, сопровождаемый множеством иностранцев, французскими маршалами и генералами, и при стечении несчетного числа зрителей, объехав войска, прибыл на площадь. Он слушал молебен, и со всеми окружавшими Его преклонил колена на месте, где за двадцать лет перед тем пролита была кровь добродетельного Монарха. Молитва всегда возвышает душу, но она исполняла нас неизъяснимыми чувствованиями, когда мы изливали благодарение наше Всемогущему посреди Парижа.
День сей был торжеством благочестия Александрова. В древние и новые времена покоряли царства, но не бывало примеров, чтобы среди плененной столицы победитель именовал Себя только орудием Провидения и воздавал успехи Свои Богу. При возгласе многолетия, гул русских пушек раздался по Парижу. Гром орудий, заступивший место тишины во время служения, потряс глубину сердец наших!» («Описание похода во Франции в 1814 году, генерал-лейтенанта Михайловского-Данилевского, бывшего флигель-адъютантом Государя Императора Александра Павловича». Изд. 3. СПб. 1845. С. 462).
Молебен на месте убийства Короля Людовика XVI в Париже. Пасха 1814 г. Гравюра Ческого.
«На самом месте казни Лудвига XVI, - писал другой очевидец, - был сделан амвон, на котором придворный протоиерей отец Иван отпел благодарственный молебен. Более 30 тысяч гвардии стояли на площади под ружьем. Государь был с Прусским Королем. Народ не переставал кричать Vive Alexandre le Magnanime, vive notre deliberateur! Я смотрел на это с балкона и душевно радовался, что труды Государя Российского вознаграждены наконец в полной мере» («Декабрист Н.И. Тургенев. Письма к брату С.И. Тургеневу». М.-Л. 1936. С. 121-122).
Ты предстоишь благий семьи врагов отец
И первый их с землей и с небом примиритель.
О незабвенный день! смотрите - победитель,
С обезоруженным от ужаса челом,
Коленопреклонен, на страшном месте том,
Где царский мученик под острием секиры,
В виду разорванной отцев своих порфиры,
Молил всевышнего за бедный свой народ,
Где на дымящийся убийством эшафот
Злодейство бледную Свободу возводило
И бога поразить своей хулою мнило, -
На страшном месте том смиренный вождь царей
Пред миротворною святыней алтарей
Велит своим полкам склонить знамена мщенья
И жертву небесам приносит очищенья.
В.А. Жуковский «Императору Александру» Послание. 10-24 ноября 1814 г.
К последнему стиху в отдельном издании послания Жуковский сделал примечание: «Известно, что торжественное молебствие Российской армии совершено было в день Светлого Воскресения на той площади, где погиб Людовик XVI».
Французская медаль «Людовик XVI, Король Франции принесен в жертву мятежникам».
«На Пасху, - вспоминал граф А.Х. Бенкендорф, - король Пруссии, принцы, все генералы различных союзных армий и французские маршалы, находившиеся в Париже, собрались у Императора Александра и составили его свиту в тот момент, когда он сел на лошадь, чтобы произвести смотр войскам, выстроившимся вдоль бульваров от Мадлен (церкви Святой Магдалины) до ворот Сен-Мартен. Все полки встречали его радостными криками “ура”, на которые безчисленные горожане, стоявшие по сторонам аллей и украшавшие все окна, отвечали возгласами “Да здравствует Император Александр!” Казалось, все население этого огромного города пришло в движение, можно было подумать, что они встречают воскресшего Генриха IV. Сад Тюильри, Елисейские поля, набережные и все дома, даже самые отдаленные, были заполнены любопытными. Самые красивые женщины спорили за удобные места и махали платочками в ответ на крики наших солдат и народа. На площади Революции, неподалеку от того места, где под неумолимым ножом гильотины упала голова несчастного Людовика XVI, был возведен помост, обитый красной материей, на котором был сооружен алтарь. Прибытия Императора ожидали русские священники в богатых одеяниях и придворные певчие в лучших нарядах. Это святилище было оцеплено парижской национальной гвардией. Войска проходили перед государями и выстраивались густой колонной вокруг этого возвышения, образуя подобие широкого каре.
Император спешился и со всей своей свитой поднялся наверх, войска обнажили головы и слушали обедню в самом почтительном религиозном молчании. Во время благодарственной молитвы все пали ниц, так что русские священники посреди Парижа поставили на колени представителей всей Европы. Даже Рим времен наивысшей славы никогда не знал столь гордого триумфа. Это было настолько красиво, настолько проникнуто религиозным духом, что в тот момент никого не шокировало. Казалось, что происходящее событие сближало все нации и скрепляло их союз. Каждый русский гренадер чувствовал величие этого момента, ставшего самым прекрасным воздаянием Императору и его армии. Он навеки останется вписанным в скрижали славы России» (А.Х. Бенкендорф «Воспоминания. 1802-1837». М. 2012. С. 266-267).
Медаль На восстановления Династии Бурбонов. На лицевой стороне изображение Людовика XVIII. На оборотной - Французский Король приносящий присягу перед находящейся на алтаре хартией в окружении Российского и Австрийского Императоров, Прусского и Английского Королей. 1814 г.
Русскую публику о Пасхальном молебствие уведомили в специальном летучем листке журнала «Сын Отечества» в апреле 1814 г. («Первое прибавление к XVII книжке журнала Сын Отечества». 1814. С. 1-2).
Случившееся на Пасху в Париже в 1814 г. было закреплено в новогоднем Манифесте 1816 г.: «…О чудное зрелище! - там, на том самом месте, где изрыгнутое адом злочестие свирепствовало и ругалось над верою, над властию Царей, над духовенством, над добродетелию и человечеством; где оно воздвигало жертвенник и курило фимиам злодейству; где нещастный Король Людовик XVI был жертвою буйства и безначалия; где, в страх добронравию и в ободрение неистовству, повсюду лилася кровь невинности: там, на той самой площади, посреди покрывавших оную в благоустройстве различных Держав войск, и при стечении безчисленного множества народа, российскими священнослужителями, на российском языке, по обрядам православной нашей веры приносится торжественное песнопение Богу, и те самые, которые оказали себя явными от Него отступниками, вместе с благочестивыми сынами Церкви, преклоняют перед Ним свои колена, во изъявление благодарности за посрамление дел их и низвержение их власти! Тако водворяется на землю мир, кровавые реки престают течь, вражда всего Царства превращается в любовь и благодарность, злоба обезоруживается великодушием и пожар Москвы потухает в стенах Парижа» («Записки, мнения и переписка адмирала А.С. Шишкова». Т. 1. Berlin. 1870. С. 475-476).
Наиболее, пожалуй, глубокое истолкование того, что произошло в Париже в дни Православной Пасхи в 1814 г., принадлежало участнику заграничных походов Русской Армии и очевидцу этого молебна поэту и офицеру Ф.Н. Глинке: «Исступленное буйство одною рукою сорвало Трон, а другою воздвигло эшафот. - Здесь, на площади Людовика XV, возвышалось сие ужасное орудие гибели добродетельнейшего из Государей. Сюда столпился безчисленный народ, сюда привели невинную Жертву. Сын Людовика Святого, иди на небо! - сказал пастырь Церкви, благословивший Людовика XVI в последнюю минуту жизни Его. Блеснула секира, пала глава священная, небо приняло добродетель, и порочные французы уже не видали с тех пор прелестного образа ее. На них и на чад их пала кровь Порфирородного Страдальца! - Огнем и кровию очищался народ сей!.. Поколение преступников исчезло в бурях мятежей. - Кто напишет чудесную картину неслыханных превратностей!.. На самой этой площади, где беснующийся Париж, окунув руки в крови Короля, дерзкими стопами попирал величие Трона Его, на сей самой площади Александр I, Государь отдаленного Севера, заставил гордый град сей с уничиженным смирением преклонить колена и лобызать следы пролитой им крови! - Нет, ничего не может быть разительнее дивного стечения сих великих и небывалых обстоятельств!..» (Ф.Н. Глинка «Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции». Ч. VIII. М. 1816. С. 69-71).
Общее настроение лета 1814 года передаёт письмо Н. М. Карамзина, написанное им брату 13 июня: «…Сколько счастливых перемен в Европе! Настал другой век. Дай Бог тишины и благоденствия для остальных дней наших! По крайней мере, имеем право надеяться. Пора людям быть умнее, но от них ли это зависит?»
А 16-летний Пушкин в стихотворении «Александру» высказался так:
И ветхую главу Европа преклонила,
Царя-спасителя колена окружила
Освобожденною от рабских уз рукой,
И власть мятежная исчезла пред Тобой!
Стихи впервые были опубликованы в 1817-м в «Трудах Общества любителей российской словесности при Московском университете», без ведома автора, под названием «На возвращение Государя Императора из Парижа в 1815 году» для предполагавшейся торжественной встречи Александра I, которая, по распоряжению Монарха, однако, не состоялась.
Тем не менее, момент этот остался в памяти Александра Сергеевича навсегда:
Вы помните, как наш Агамемнон
Из пленного Парижа к нам примчался.
Какой восторг тогда пред Ним раздался!
А.С. Пушкин «Была пора, наш праздник молодой…» (1836).
Серебряная медаль «За взятие Парижа 19 марта 1814 года», учрежденная 18 августа 1814 г. Высочайшим Манифестом Императора Александра I. Предназначалась она для всех участников взятие французской столицы - от солдата до генерала. Однако по этическим соображениям (с восстановлением Королевской власти неправильным было бы, считал Государь, напоминать о пленении столицы). Лишь спустя 12 лет, по воле нового Императора Николая Павловича, эта награда была роздана. Причем освятили ее на могиле Императора Александра I.
«Славный год сей минул, но не пройдут содеянные в нем подвиги» -- эти слова на наградной медали, отчеканенной по повелению Императора Николая II были взяты из Высочайшего Манифеста Александра Благословенного, выпушенного им 25 декабря 1812 г. по случаю освобождения России от неприятельского нашествия.
Однако было и то, о чем открыто не говорили, что постарались предать забвению, решительно вычеркнув из истории…
«…Вы кровию своею, - обращался Император Александр Павлович с Своим поданным и прежде всего воинам - спасли Отечество от многих совокупившихся против него народов и Царств».
Но, как оказалось, после освобождения Европы и взятия Парижа, далеко не все воины-освободители пожелали вернуться в свое Отечество.
Русские в Париже. Акварели немецкого художника Георга Эммануила Опица (1775-1841), приехавшего в Париж в 1813 г. и бывшего свидетелем сценок, которые он запечатлел в 1814-м:
https://www.livejournal.com/go.bml?journal=humus&itemid=4427545&dir=next
Бывший московский генерал-губернатор граф Ф.В. Ростопчин сообщал в одном из своих писем жене в 1814 г. (тогда он уже осел в Париже): «Суди сама, до какого падения дошла наша армия, если старик унтер-офицер и простой солдат остаются во Франции, а из конно-гвардейского полка в одну ночь дезертировало 60 человек с оружием в руках и лошадьми. Они уходят к фермерам, которые не только хорошо платят им, но ещё отдают за них своих дочерей» («Русский Архив». М. 1901. С. 491).
Последнюю информацию подтверждал и приведенный в третьем томе (с. 430-431) авторитетной «Истории Кавалергардского полка» С.А. Панчулидзева разговор о дезертирах: «В Конной гвардии их всего более было». - «Неправда, сударь, - ответил Цесаревич, - в Конной гвардии менее всего бежало, чем в других полках, а из Кавалергардского полка бежало 60 человек».
Число беглецов было весьма ощутимым Согласно запискам артиллерийского офицера А.М. Барановича «Русские солдаты во Франции в 1813-1814 годах», опубликованным в 1916 г. историком С.П. Мельгуновым в «Голосе Минувшего»: «…Осталось во Франции до сорока тысяч нижних чинов, о возврате которых Государь Александр и просил Короля Людовика XVIII под условием, что возвращающийся в отечество наказанию не подлежит, если добровольно явится в полк на службу или в домашнее свое семейство, и путевые издержки Государь приемлет на Свой счет».
Приведенная цифра, конечно, явно фантастическая (численность всей Русской армии в 1814-1815 гг. составляла, по разным подсчетам от 120 до 200 тысяч), справедливо вызывающая споры:
http://www.reenactor.ru/index.php?showtopic=89989&st=0
Однако, как полагают, о 8-10 тысячах вполне можно говорить. Но и этого ведь тоже вполне достаточно для понимания того, что это всё вовсе не досадная случайность, а серьезная проблема.
Как бы то ни было, а тысячи современных французов, считают, что среди предков их были русские - потомки тех солдат, унтер-офицеров и казаков, оставшихся в 1814 г. во Франции, работавших по найму у французских крестьян, а потом и женившихся на француженках. (Среди них, между прочим, есть люди известные, такие, например, как писатель Жорж Сименон...)
Речь таким образом - еще раз подчеркнем это - шла не о дворянах, нахватавшихся от их иностранных гувернеров, в пансионах, во время зарубежных вояжей и из французской литературы развратного революционного духа, совращенных вольнодумцами, католиками и масонами, а о вчерашних простых мужиках, в Европе побывать и не мечтавших, книг (и уж тем более иностранных) никогда не читавших, не «фармазонах» каких-нибудь или «езуитах», а самых что ни на есть русских, православных, вчерашних крестьянах.
Всё это указывает на неблагополучие «в датском королевстве»…
Луи Гарнери «Большая удача казаков». Карикатура 1815 г.
И еще одно неожиданное последствие: победа оказалась неполной, а ее последствия - во многом сомнительны. В ней, как и в любом Рождении веяло дыхание Смерти.
«С сей вечнопамятной и плачевной эпохи, - замечал А.С. Стурдза, - Россия, охраняемая Провидением, выступила на поприще борьбы долговременной с промежутками продолжающейся и доныне. […] Полнота времен настала, и вечность явила мiру дивный событиями 1812 год. Покоренная воле одного могущественного гения, всеразрушающая сила революции сокрушилась о твердый оплот России. Исполинское нападение произвело равносильное, и Европа, подавленная гигантскою пятою завоевателя, единодушно воспрянула, ополчилась на Францию и совершила над преступною, гордою, страною суд Божий, смягченный духом кротости и Христианского братолюбия.
Но поражению вещественных враждебных сил, воскресив в Европе благородное стремление к особной самобытности каждого народа, не возмогло однако ж одним и тем же ударом искоренить всех давно посеянных всюду плевел безбожия и строптивого противления властям. Ибо худые законы легко заменить лучшими, но целые поколения, однажды растленные превратным воспитанием, неудержимо свершают свое земное поприще и мгновенным чудодействием возрождены быть не могут. Посему революция, посрамленная во Франции, пребыла живою и действенною в прочих странах Евпропы, вихрем перенеслась в Южную Америку, питала на Востоке справедливое негодование Христиан, утомленных игом турецким и присудила Венценосцев не отлагать меча, при всех признаках глубокого мира. Таково было положение Европы с 1815 до 1820 года. […]
Вопреки стараниям семена революции прозябли, возросли и принесли плоды горькие. Испания и Италия запылали; искры необъятного пожара, летая из края в край Европы, грозили опустошением всемiрным; наконец с 1821 годом, предуготовленное причинами местными, восстание греков поставило Россию в необходимость учинить тягостный, роковой выбор, между собственною пользою и спокойствием целого мiра. […]
Понятия о законности смешались, поборники верховной власти вступились за Султана, истребителя Христиан, а провозвестники необузданной вольности возликовали, нашед в тиранстве мусульман вожделенный повод к охуждению Монархических правил. Те и другие погрешали в своих суждениях и выводах, основанных на применении совершенно случайном и произвольном. […]
Конечно, Россия в течение полувека не всегда умела избегать погрешностей в выборе средств, времени и действующих орудий и соображений, но Венценосцы наши постоянно отвращались всякой порочной цели в направлении деятельности государственной и народной. […]
О России то же можно сказать, что древле повторяли истинные философы всем любимцам счастия, достигшим высшей степени земного благополучия и славы: “Вам более некого страшиться; страшитесь страстей, пороков и заблуждений собственных; страшитесь самих себя!”» (А.С. Стурдза «Воспоминания о жизни и деяниях графа И.А. Каподистрии». М. 1864. С. 189-192).
Давно ли ветхая Европа свирепела?
Надеждой новою Германия кипела,
Шаталась Австрия, Неаполь восставал,
За Пиренеями давно ль судьбой народа
Уж правила свобода,
И самовластие лишь север укрывал?
А.С. Пушкин «Недвижный страж дремал на царственном пороге» (1824).
Обо всем этом, еще раз повторимся, старались не говорить, и - что еще хуже - не пытались осмыслить...
Продолжение следует.
104 года спустя в России без суда и следствия НОЧЬЮ казнят того же самго короля-императора с той же самой королевой-царицей и еще со всей их семьей и прислугой 11 в Екатеринбурге (№ НОЧНОЙ лиги ...). Вот и весь пафос.
СОКРУШЕНИЕ «КОРОНОВАННОЙ РЕВОЛЮЦИИ» (9)
РЕГИЦИД
«…И ненавидящим нас простим вся воскресением!» (окончание)
Но вернемся в освобожденную французскую столицу. «Наше вхождение в Париж, - рассказывал Государь Обер-Прокурору Св. Синода князю А.Н. Голицыну, - было великолепное. Всё спешило обнимать Мои колена, всё стремилось прикасаться ко Мне, народ бросался целовать Мои руки, ноги, хватались даже за стремена, оглашали воздух радостными криками, поздравлениями. Но душа Моя зазнавала тогда в себе другую радость. Она, так сказать, таяла в безпредельной преданности к Господу, сотворившему чудо Своего милосердия; она, эта душа, жаждала уединения, желала субботствования, сердце мое порывалось пролить пред Господом все чувствования мои.
Словом, Мне хотелось говеть и приобщиться Святых Таин, но в Париже не было русской церкви. Милующий Промысл, когда начнет благодетельствовать, тогда бывает всегда безмерен в своей изобретательности; и вот, к крайнему Моему изумлению, вдруг приходят ко Мне с донесением, что столь желанная Мною русская церковь нашлась в Париже: последний наш посол, выезжая из столицы Франции, передал свою посольскую церковь на сохранение в дом американского посланника. [Посольская походная церковь Святых Первоверховных Апостолов Петра и Павла была отправлена в Париж Св. Синодом еще в 1757 г. Впоследствии утварь и ризница этого храма были вывезены в Россию и составили основу домовой церкви Александровского Дворца в Царском Селе. - С.Ф.]
И вот сейчас же насупротив Меня французы наняли чей-то дом, и церковь русская в то же время была устроена, а от дома Моего, в котором Я жил уединенно, в тот же раз французы сделали переход для удобного посещения церкви […] И вот в самом начале Моего говения добровольное отречение Наполеона от престола, как будто нарочно, поспешило в радостном для Меня благовести, чтобы совершенно уже успокоить Меня и доставить Мне все средства начать и продолжать Мое хождение в церковь» (Ю.Н. Бартенев «Рассказы князя А.Н. Голицына. Из записок Ю.Н. Бартенева» // «Русский Архив». 1886. Кн. 2. С. 97-99).
25 марта, в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы Государь исповедовался после всенощной. Свидетели этого вспоминали после, что Александр I просил у всех «прощения с великим, трогательным смирением». На следующий день был Великий Четверг. «Император, - по словам свитского офицера С.Г. Хомутова, - подошел к алтарю, приложился к местным образам, поклонился всем и принял Святое Причастие с таким благоговением, с такою теплою верою, что лицо Его казалось еще прекраснее; счастье, небесная радость блестели в Его глазах, а кротость и доброта, сияющие в Его чертах, делали лицо Его, всю Особу Его каким-то неземным видением» (С.Г. Хомутов «Из дневника свитского офицера» // «Русский Архив». 1870. № 1/3. С. 166-167).
«Государь Император, - говорилось в приказе русского военного губернатора Парижа, изданном 23 марта, - надеется и уверен, что ни один из русских офицеров, в противность церковным постановлениям, во всё время продолжения Страстной недели спектаклями пользоваться не будет, о чем войскам даю знать. А кто явится из русских в спектакль, о том будет известно Его Императорскому Величеству» (Н.Д. Тальберг «Русская быль». С. 235-236).
Серебряная медаль в память пребывания Императора Александра I в Париже. Выпущена Парижским монетным двором в 1814 г.
Помянутый нами офицер Государевой Свиты С.Г. Хомутов описал первый день Святой Пасхи 29 марта, празднуемой в том году одновременно (так совпало!) православными, католиками и протестантами:
«После заутрени и обедни, отслуженной ночью в походной церкви, где присутствовали Король Прусский, князь Шварценберг, баварец генерал Вреде и множество генералов всех наций, “в 12 часов дня был большой парад и войска, прошед мимо Императора, стали на площади Людовика XV, или Конкорд, где кончил жизнь несчастный Людовик XVI. На этом амвоне совершено было молебствие за последние победы, за взятие Парижа и возвращение Престола Бурбонам. Пушки выпалили сто один раз, радостные восклицания слышались со всех сторон: ‘Да здравствует Александр Первый! Да здравствует Людовик XVIII!’ У всех зрителей были слезы на глазах, и все единодушно преклонили колена перед милостивым Богом, Единым подателем все благ. После молебна Император обнял французских маршалов, сказав им, что русские в этот день всегда христосуются со своими друзьями”» (Там же. С. 236).
До нас дошли и впечатления от того дня Самого Государя, высказанные Им в свое время князю А.Н. Голицыну: «“Еще скажу тебе о новой и отрадной для Меня минуте в продолжение всей жизни Моей, - промолвил Государь. - Я живо тогда ощущал, так сказать, апофеоз Русской славы между иноплеменниками; Я даже их самих увлек и заставил разделить с нами национальное торжество наше. Это вот как случилось. На то место, где пал кроткий и добрый Людовик XVI, Я привел и поставил Своих воинов; по Моему приказанию сделан был амвон; созваны были все русские священники, которых только найти было можно; и вот, при безчисленных толпах парижан, всех состояний и возрастов, живая гекатомба наша вдруг огласилась громким и стройным русским пением… Всё замолкло, всё внимало!..
Торжественна была эта минута для Моего сердца, умилителен, но и страшен был для Меня момент этот. Вот, думал Я, по неисповедимой воле Провидения, из холодной отчизны Севера привел Я Православное Мое Русское воинство для того, чтоб в земле иноплеменников, столь недавно еще нагло наступавших на Россию, в их знаменитой столице, на том самом месте, где пала Царственная Жертва от буйства народного, принести совокупную, очистительную и вместе торжественную молитву Господу. Сыны Севера совершили как бы тризну по Короле Французском. Русский Царь по ритуалу православному всенародно молился вместе со Своим народом и тем как бы очищал окровавленное место поражения невинной Царственной Жертвы.
Духовное наше торжество, продолжал Царь, в полноте достигнуло своей цели; оно невольно втолкнуло благоговение и в самые сердца французские. Не могу не сказать тебе, Голицын, хотя это и не совместно в теперешнем рассказе, что Мне даже было забавно тогда видеть, как французские маршалы, как многочисленная фаланга генералов французских теснилась возле Русского креста и друг друга толкала, чтоб иметь возможность скорее к нему приложиться. Так обаяние было повсеместно: так оторопели французы от духовного торжества Русских!..» (Ю.Н. Бартенев «Рассказы князя А.Н. Голицына». С. 99-100).
Запечатлелся тот незабвенный день в памяти многих очевидцев.
«Вчера, в Светлый праздник, - записал в дневник 30 марта 1814 г. Н.И. Тургенев, - был я свидетелем славнейшего праздника, кот[орому] когда-либо бывало что подобное: парад Русской гвардии на palace Lois XV или de la Revolution! За 25 лет народ, пренебрегший религию, святость нравов и законов, казнил тут невинного Короля своего. Теперь сильнейший Государь в свете, более всех прочих почитающий Религию, на той же самой площади, окруженный Своим воинством, благодарит Творца вселенной за ниспослание силы и крепости оружию Его; на месте казни курится фимиам благодарности, и дым, возлетающий к небесам, примиряя наконец небо с землею, показует знак совершенного избавления и свободы света.
Религия и свобода восторжествовали. Провидение более, нежели когда-либо, явило действие Свое. Париж, исполненный благодарности, восклицает и с восторгом произносит имя избавителя; воины радуются, видя своего истинного Повелителя. А Он, Он - о! Провидение, готовив Его на сии славные и благодетельные подвиги, зная слабость человеческого сердца, расположенного к гордости и высокомерию, - снабдило душу Его ангельскою кротостию; величие и скромность изображены на челе Его; Он благодарит Небо, благодарит Своих сподвижников, о Себе не мыслит. О, скромность, венец всех великих деяний! никогда не озаряла ты лица смертного с большею блистательностью, с большей прелестию» («Архив братьев Тургеневых». Вып. 3. СПб. 1913. С. 251).
«Незабвенным торжеством, - вспоминал флигель-адъютант Государя генерал А.И. Михайловский-Данилевский, - было молебствие, совершенное в Светлое Воскресенье, на площади Лудовика XV. Для богослужения соорудили престол на месте мученической смерти последнего Короля Французского. От раннего, прекрасного утра расставлены были Русские войска по улицам и на площади, ограждаемой Тюльерийским садом и Елисейскими полями. Император Александр, сопровождаемый множеством иностранцев, французскими маршалами и генералами, и при стечении несчетного числа зрителей, объехав войска, прибыл на площадь. Он слушал молебен, и со всеми окружавшими Его преклонил колена на месте, где за двадцать лет перед тем пролита была кровь добродетельного Монарха. Молитва всегда возвышает душу, но она исполняла нас неизъяснимыми чувствованиями, когда мы изливали благодарение наше Всемогущему посреди Парижа.
День сей был торжеством благочестия Александрова. В древние и новые времена покоряли царства, но не бывало примеров, чтобы среди плененной столицы победитель именовал Себя только орудием Провидения и воздавал успехи Свои Богу. При возгласе многолетия, гул русских пушек раздался по Парижу. Гром орудий, заступивший место тишины во время служения, потряс глубину сердец наших!» («Описание похода во Франции в 1814 году, генерал-лейтенанта Михайловского-Данилевского, бывшего флигель-адъютантом Государя Императора Александра Павловича». Изд. 3. СПб. 1845. С. 462).
Молебен на месте убийства Короля Людовика XVI в Париже. Пасха 1814 г. Гравюра Ческого.
«На самом месте казни Лудвига XVI, - писал другой очевидец, - был сделан амвон, на котором придворный протоиерей отец Иван отпел благодарственный молебен. Более 30 тысяч гвардии стояли на площади под ружьем. Государь был с Прусским Королем. Народ не переставал кричать Vive Alexandre le Magnanime, vive notre deliberateur! Я смотрел на это с балкона и душевно радовался, что труды Государя Российского вознаграждены наконец в полной мере» («Декабрист Н.И. Тургенев. Письма к брату С.И. Тургеневу». М.-Л. 1936. С. 121-122).
Ты предстоишь благий семьи врагов отец
И первый их с землей и с небом примиритель.
О незабвенный день! смотрите - победитель,
С обезоруженным от ужаса челом,
Коленопреклонен, на страшном месте том,
Где царский мученик под острием секиры,
В виду разорванной отцев своих порфиры,
Молил всевышнего за бедный свой народ,
Где на дымящийся убийством эшафот
Злодейство бледную Свободу возводило
И бога поразить своей хулою мнило, -
На страшном месте том смиренный вождь царей
Пред миротворною святыней алтарей
Велит своим полкам склонить знамена мщенья
И жертву небесам приносит очищенья.
В.А. Жуковский «Императору Александру» Послание. 10-24 ноября 1814 г.
К последнему стиху в отдельном издании послания Жуковский сделал примечание: «Известно, что торжественное молебствие Российской армии совершено было в день Светлого Воскресения на той площади, где погиб Людовик XVI».
Французская медаль «Людовик XVI, Король Франции принесен в жертву мятежникам».
«На Пасху, - вспоминал граф А.Х. Бенкендорф, - король Пруссии, принцы, все генералы различных союзных армий и французские маршалы, находившиеся в Париже, собрались у Императора Александра и составили его свиту в тот момент, когда он сел на лошадь, чтобы произвести смотр войскам, выстроившимся вдоль бульваров от Мадлен (церкви Святой Магдалины) до ворот Сен-Мартен. Все полки встречали его радостными криками “ура”, на которые безчисленные горожане, стоявшие по сторонам аллей и украшавшие все окна, отвечали возгласами “Да здравствует Император Александр!” Казалось, все население этого огромного города пришло в движение, можно было подумать, что они встречают воскресшего Генриха IV. Сад Тюильри, Елисейские поля, набережные и все дома, даже самые отдаленные, были заполнены любопытными. Самые красивые женщины спорили за удобные места и махали платочками в ответ на крики наших солдат и народа. На площади Революции, неподалеку от того места, где под неумолимым ножом гильотины упала голова несчастного Людовика XVI, был возведен помост, обитый красной материей, на котором был сооружен алтарь. Прибытия Императора ожидали русские священники в богатых одеяниях и придворные певчие в лучших нарядах. Это святилище было оцеплено парижской национальной гвардией. Войска проходили перед государями и выстраивались густой колонной вокруг этого возвышения, образуя подобие широкого каре.
Император спешился и со всей своей свитой поднялся наверх, войска обнажили головы и слушали обедню в самом почтительном религиозном молчании. Во время благодарственной молитвы все пали ниц, так что русские священники посреди Парижа поставили на колени представителей всей Европы. Даже Рим времен наивысшей славы никогда не знал столь гордого триумфа. Это было настолько красиво, настолько проникнуто религиозным духом, что в тот момент никого не шокировало. Казалось, что происходящее событие сближало все нации и скрепляло их союз. Каждый русский гренадер чувствовал величие этого момента, ставшего самым прекрасным воздаянием Императору и его армии. Он навеки останется вписанным в скрижали славы России» (А.Х. Бенкендорф «Воспоминания. 1802-1837». М. 2012. С. 266-267).
Медаль На восстановления Династии Бурбонов. На лицевой стороне изображение Людовика XVIII. На оборотной - Французский Король приносящий присягу перед находящейся на алтаре хартией в окружении Российского и Австрийского Императоров, Прусского и Английского Королей. 1814 г.
Русскую публику о Пасхальном молебствие уведомили в специальном летучем листке журнала «Сын Отечества» в апреле 1814 г. («Первое прибавление к XVII книжке журнала Сын Отечества». 1814. С. 1-2).
Случившееся на Пасху в Париже в 1814 г. было закреплено в новогоднем Манифесте 1816 г.: «…О чудное зрелище! - там, на том самом месте, где изрыгнутое адом злочестие свирепствовало и ругалось над верою, над властию Царей, над духовенством, над добродетелию и человечеством; где оно воздвигало жертвенник и курило фимиам злодейству; где нещастный Король Людовик XVI был жертвою буйства и безначалия; где, в страх добронравию и в ободрение неистовству, повсюду лилася кровь невинности: там, на той самой площади, посреди покрывавших оную в благоустройстве различных Держав войск, и при стечении безчисленного множества народа, российскими священнослужителями, на российском языке, по обрядам православной нашей веры приносится торжественное песнопение Богу, и те самые, которые оказали себя явными от Него отступниками, вместе с благочестивыми сынами Церкви, преклоняют перед Ним свои колена, во изъявление благодарности за посрамление дел их и низвержение их власти! Тако водворяется на землю мир, кровавые реки престают течь, вражда всего Царства превращается в любовь и благодарность, злоба обезоруживается великодушием и пожар Москвы потухает в стенах Парижа» («Записки, мнения и переписка адмирала А.С. Шишкова». Т. 1. Berlin. 1870. С. 475-476).
Наиболее, пожалуй, глубокое истолкование того, что произошло в Париже в дни Православной Пасхи в 1814 г., принадлежало участнику заграничных походов Русской Армии и очевидцу этого молебна поэту и офицеру Ф.Н. Глинке: «Исступленное буйство одною рукою сорвало Трон, а другою воздвигло эшафот. - Здесь, на площади Людовика XV, возвышалось сие ужасное орудие гибели добродетельнейшего из Государей. Сюда столпился безчисленный народ, сюда привели невинную Жертву. Сын Людовика Святого, иди на небо! - сказал пастырь Церкви, благословивший Людовика XVI в последнюю минуту жизни Его. Блеснула секира, пала глава священная, небо приняло добродетель, и порочные французы уже не видали с тех пор прелестного образа ее. На них и на чад их пала кровь Порфирородного Страдальца! - Огнем и кровию очищался народ сей!.. Поколение преступников исчезло в бурях мятежей. - Кто напишет чудесную картину неслыханных превратностей!.. На самой этой площади, где беснующийся Париж, окунув руки в крови Короля, дерзкими стопами попирал величие Трона Его, на сей самой площади Александр I, Государь отдаленного Севера, заставил гордый град сей с уничиженным смирением преклонить колена и лобызать следы пролитой им крови! - Нет, ничего не может быть разительнее дивного стечения сих великих и небывалых обстоятельств!..» (Ф.Н. Глинка «Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции». Ч. VIII. М. 1816. С. 69-71).
Общее настроение лета 1814 года передаёт письмо Н. М. Карамзина, написанное им брату 13 июня: «…Сколько счастливых перемен в Европе! Настал другой век. Дай Бог тишины и благоденствия для остальных дней наших! По крайней мере, имеем право надеяться. Пора людям быть умнее, но от них ли это зависит?»
А 16-летний Пушкин в стихотворении «Александру» высказался так:
И ветхую главу Европа преклонила,
Царя-спасителя колена окружила
Освобожденною от рабских уз рукой,
И власть мятежная исчезла пред Тобой!
Стихи впервые были опубликованы в 1817-м в «Трудах Общества любителей российской словесности при Московском университете», без ведома автора, под названием «На возвращение Государя Императора из Парижа в 1815 году» для предполагавшейся торжественной встречи Александра I, которая, по распоряжению Монарха, однако, не состоялась.
Тем не менее, момент этот остался в памяти Александра Сергеевича навсегда:
Вы помните, как наш Агамемнон
Из пленного Парижа к нам примчался.
Какой восторг тогда пред Ним раздался!
А.С. Пушкин «Была пора, наш праздник молодой…» (1836).
Серебряная медаль «За взятие Парижа 19 марта 1814 года», учрежденная 18 августа 1814 г. Высочайшим Манифестом Императора Александра I. Предназначалась она для всех участников взятие французской столицы - от солдата до генерала. Однако по этическим соображениям (с восстановлением Королевской власти неправильным было бы, считал Государь, напоминать о пленении столицы). Лишь спустя 12 лет, по воле нового Императора Николая Павловича, эта награда была роздана. Причем освятили ее на могиле Императора Александра I.
«Славный год сей минул, но не пройдут содеянные в нем подвиги» -- эти слова на наградной медали, отчеканенной по повелению Императора Николая II были взяты из Высочайшего Манифеста Александра Благословенного, выпушенного им 25 декабря 1812 г. по случаю освобождения России от неприятельского нашествия.
Однако было и то, о чем открыто не говорили, что постарались предать забвению, решительно вычеркнув из истории…
«…Вы кровию своею, - обращался Император Александр Павлович с Своим поданным и прежде всего воинам - спасли Отечество от многих совокупившихся против него народов и Царств».
Но, как оказалось, после освобождения Европы и взятия Парижа, далеко не все воины-освободители пожелали вернуться в свое Отечество.
Русские в Париже. Акварели немецкого художника Георга Эммануила Опица (1775-1841), приехавшего в Париж в 1813 г. и бывшего свидетелем сценок, которые он запечатлел в 1814-м:
https://www.livejournal.com/go.bml?journal=humus&itemid=4427545&dir=next
Бывший московский генерал-губернатор граф Ф.В. Ростопчин сообщал в одном из своих писем жене в 1814 г. (тогда он уже осел в Париже): «Суди сама, до какого падения дошла наша армия, если старик унтер-офицер и простой солдат остаются во Франции, а из конно-гвардейского полка в одну ночь дезертировало 60 человек с оружием в руках и лошадьми. Они уходят к фермерам, которые не только хорошо платят им, но ещё отдают за них своих дочерей» («Русский Архив». М. 1901. С. 491).
Последнюю информацию подтверждал и приведенный в третьем томе (с. 430-431) авторитетной «Истории Кавалергардского полка» С.А. Панчулидзева разговор о дезертирах: «В Конной гвардии их всего более было». - «Неправда, сударь, - ответил Цесаревич, - в Конной гвардии менее всего бежало, чем в других полках, а из Кавалергардского полка бежало 60 человек».
Число беглецов было весьма ощутимым Согласно запискам артиллерийского офицера А.М. Барановича «Русские солдаты во Франции в 1813-1814 годах», опубликованным в 1916 г. историком С.П. Мельгуновым в «Голосе Минувшего»: «…Осталось во Франции до сорока тысяч нижних чинов, о возврате которых Государь Александр и просил Короля Людовика XVIII под условием, что возвращающийся в отечество наказанию не подлежит, если добровольно явится в полк на службу или в домашнее свое семейство, и путевые издержки Государь приемлет на Свой счет».
Приведенная цифра, конечно, явно фантастическая (численность всей Русской армии в 1814-1815 гг. составляла, по разным подсчетам от 120 до 200 тысяч), справедливо вызывающая споры:
http://www.reenactor.ru/index.php?showtopic=89989&st=0
Однако, как полагают, о 8-10 тысячах вполне можно говорить. Но и этого ведь тоже вполне достаточно для понимания того, что это всё вовсе не досадная случайность, а серьезная проблема.
Как бы то ни было, а тысячи современных французов, считают, что среди предков их были русские - потомки тех солдат, унтер-офицеров и казаков, оставшихся в 1814 г. во Франции, работавших по найму у французских крестьян, а потом и женившихся на француженках. (Среди них, между прочим, есть люди известные, такие, например, как писатель Жорж Сименон...)
Речь таким образом - еще раз подчеркнем это - шла не о дворянах, нахватавшихся от их иностранных гувернеров, в пансионах, во время зарубежных вояжей и из французской литературы развратного революционного духа, совращенных вольнодумцами, католиками и масонами, а о вчерашних простых мужиках, в Европе побывать и не мечтавших, книг (и уж тем более иностранных) никогда не читавших, не «фармазонах» каких-нибудь или «езуитах», а самых что ни на есть русских, православных, вчерашних крестьянах.
Всё это указывает на неблагополучие «в датском королевстве»…
Луи Гарнери «Большая удача казаков». Карикатура 1815 г.
И еще одно неожиданное последствие: победа оказалась неполной, а ее последствия - во многом сомнительны. В ней, как и в любом Рождении веяло дыхание Смерти.
«С сей вечнопамятной и плачевной эпохи, - замечал А.С. Стурдза, - Россия, охраняемая Провидением, выступила на поприще борьбы долговременной с промежутками продолжающейся и доныне. […] Полнота времен настала, и вечность явила мiру дивный событиями 1812 год. Покоренная воле одного могущественного гения, всеразрушающая сила революции сокрушилась о твердый оплот России. Исполинское нападение произвело равносильное, и Европа, подавленная гигантскою пятою завоевателя, единодушно воспрянула, ополчилась на Францию и совершила над преступною, гордою, страною суд Божий, смягченный духом кротости и Христианского братолюбия.
Но поражению вещественных враждебных сил, воскресив в Европе благородное стремление к особной самобытности каждого народа, не возмогло однако ж одним и тем же ударом искоренить всех давно посеянных всюду плевел безбожия и строптивого противления властям. Ибо худые законы легко заменить лучшими, но целые поколения, однажды растленные превратным воспитанием, неудержимо свершают свое земное поприще и мгновенным чудодействием возрождены быть не могут. Посему революция, посрамленная во Франции, пребыла живою и действенною в прочих странах Евпропы, вихрем перенеслась в Южную Америку, питала на Востоке справедливое негодование Христиан, утомленных игом турецким и присудила Венценосцев не отлагать меча, при всех признаках глубокого мира. Таково было положение Европы с 1815 до 1820 года. […]
Вопреки стараниям семена революции прозябли, возросли и принесли плоды горькие. Испания и Италия запылали; искры необъятного пожара, летая из края в край Европы, грозили опустошением всемiрным; наконец с 1821 годом, предуготовленное причинами местными, восстание греков поставило Россию в необходимость учинить тягостный, роковой выбор, между собственною пользою и спокойствием целого мiра. […]
Понятия о законности смешались, поборники верховной власти вступились за Султана, истребителя Христиан, а провозвестники необузданной вольности возликовали, нашед в тиранстве мусульман вожделенный повод к охуждению Монархических правил. Те и другие погрешали в своих суждениях и выводах, основанных на применении совершенно случайном и произвольном. […]
Конечно, Россия в течение полувека не всегда умела избегать погрешностей в выборе средств, времени и действующих орудий и соображений, но Венценосцы наши постоянно отвращались всякой порочной цели в направлении деятельности государственной и народной. […]
О России то же можно сказать, что древле повторяли истинные философы всем любимцам счастия, достигшим высшей степени земного благополучия и славы: “Вам более некого страшиться; страшитесь страстей, пороков и заблуждений собственных; страшитесь самих себя!”» (А.С. Стурдза «Воспоминания о жизни и деяниях графа И.А. Каподистрии». М. 1864. С. 189-192).
Давно ли ветхая Европа свирепела?
Надеждой новою Германия кипела,
Шаталась Австрия, Неаполь восставал,
За Пиренеями давно ль судьбой народа
Уж правила свобода,
И самовластие лишь север укрывал?
А.С. Пушкин «Недвижный страж дремал на царственном пороге» (1824).
Обо всем этом, еще раз повторимся, старались не говорить, и - что еще хуже - не пытались осмыслить...
Продолжение следует.
104 года спустя в России без суда и следствия НОЧЬЮ казнят того же самго короля-императора с той же самой королевой-царицей и еще со всей их семьей и прислугой 11 в Екатеринбурге (№ НОЧНОЙ лиги ...). Вот и весь пафос.