В память о Рейчел Корри
Так как сегодня Хайфский окружной суд признал государство Израиль и его армию "невиновными" в убийстве активистки Рейчел Корри, я решила запостить этот очерк израильской журналистки из "Маарива" Билли Москона-Лерман, побывавшей в Газе через несколько дней после гибели Рейчел. В напоминание о том, против чего она боролась.
"Это была ночь с четверга на пятницу, с 20 на 21 марта 2003 года. Я присоединилась к Джо и Лауре, двум активистам, которые действуют как «живые преграды» между палестинцами и израильской армией. Когда они предложили мне пойти с ними, и я ответила согласием, я не совсем представляла себе, на что иду. Тогда я впервые побывала под огнем. Я ощутила себя настолько близко от смерти, такой потерянной, безымянной; моя жизнь вдруг оказалась в чужих руках, и это было так просто… Я ощущала себя настолько слабой и беззащитной…
Итак, я сказала: «Хорошо, я пойду с вами», и мы отправились. Было 7.30 вечера, и мы шли по главной улице Рафиаха - города, который представляет собой, по существу, просто большой лагерь беженцев. Мы двигались в темноте, сквозь руины, по выбоинам и лужам, через обрывки полиэтилена, пластика, колючей проволоки, среди гор мусора. Тут и там были открыты лавочки. Стайки детей вились вокруг нас с криками: «Салам Алейкум, Салам Алейкум!»
Внезапно один из них поднял камень и бросил им в нас. Камень просвистел в воздухе и упал неподалеку. Джо и Лаура не особенно взволновались. «Мы представляем в их глазах ненавистную американскую культуру», - сказала Лаура.
Я смутно представляла себе, что мы движемся в направлении египетской границы. Мы шли к последнему дому в последнем ряду домов Рафиаха - дому Мухаммеда Джамиля Кушты. В какой-то момент, после десятиминутной быстрой ходьбы через пустынный город, мы свернули в длинную улицу, в конце которой я различила что-то вроде большой колонны. Когда мы подошли ближе, я увидела, что это была высокая сторожевая башня. Мы подошли к ней; Лаура и Джо подняли руки вверх и велели мне сделать то же самое. Я сделала это и прошла мимо израильской сторожевой башни с руками, поднятыми вверх над головой, двигаясь быстро - но не слишком быстро! - через пустую улицу.
Наша одежда была флуоресцентного оранжевого цвета, с серебряными полосками, делающими ее еще более заметной в темноте. Джо держал в одной руке мегафон, а в другой - большой фосфоресцирующий лист. В двадцати метрах от башни мы могли видеть, даже в полной темноте, что мы стоим перед крупным укреплением - израильским постом на самой границе между Рафиахом и Египтом.
Не доходя до башни нескольких шагов, Лаура внезапно втолкнула меня в какой-то маленький, темный проход и прошептала: «Скорее, это здесь». Нащупывая дорогу ногой, я переступила через порог. Мои глаза постепенно начали различать тёмный, высокий коридор. Пять ступенек - и я сильно ударилась лбом о бетонный блок. Пройдя под ним, я поднялась по десяти ступеням винтовой лестницы, в конце которой была дверь.
Короткий звонок, и дверь распахнулась, являя нам улыбающееся лицо Мухаммеда Кушты. Стоя в дверях и улыбаясь в ответ, я почувствовала облегчение оттого, что эта проклятая «прогулка» была позади и что мы пришли в какой-то дом, выглядевший гостеприимным. Я не знала еще, какая меня ожидает ночь - не имела ни малейшего представления. Мухаммед Джамиль Кушта, чей дом мы пришли защищать, открыл дверь навстречу двум молодым борцам за права человека, приводящим ночи под его кровом, и женщине, представившейся «французской журналисткой».
«Французской журналисткой» была я. Никто не знал, что на самом деле я - израильтянка из Тель-Авива. «Тфаддалу, тфаддалу» - «Пожалуйте, пожалуйте» - говорил он, открывая дверь, и его молодая жена Нора с маленькой Нанси на руках также приветствовала нас. Была уже четверть девятого, когда мы уселись на полу возле маленького обогревателя. И тут внезапно началось - звук, казавшийся мне очень-очень близким, оглушающий, с переливами, адский звук.
Это был первый обстрел дома в эту ночь, и первый раз в моей жизни, когда я оказалась под огнем. Меня затрясло. Все мое тело содрогалось. Звук повторялся возле моих ушей, как будто одна за другой вспыхивали шаровые молнии. Стрельба, стрельба, стрельба. Я поняла: так выглядит встреча со смертью. Когда это началось, чашка чая в руке Джамиля стала слегка раскачиваться, вверх и вниз, вверх и вниз. Нора прижимала к себе Нанси. Джо и Лаура прошли к спавшей в углу малышке, Ибасан, и ее брату, Джамилю-младшему, и склонились над ними. Это продолжалось полчаса, и в течение полутора часов после этого я вся дрожала. Но я еще не понимала, что это - только начало. Я безмолвно смотрела на Джамиля, и он сказал: «И так каждую ночь. Вот уже два с половиной года».
«Куда они стреляют?» - спросила я. «В воздух», - пожал он плечами. «Зачем?» - «От страха», - просто сказал он. - «Они там тоже боятся, одни в темноте. Они совсем юные». «Почему вы не увезете детей - куда-нибудь, подальше отсюда?» «У меня нет денег на другое жильё, всё до последней копейки я вложил в эти стены, и еще остался должен».
Опасная игра
Не случайно Лаура и Джо в последние недели ночуют в доме Джамиля. Это - последний дом перед египетской границей. В каких-нибудь двадцати метрах от этого дома израильская армия построила высокое укрепление, разрушила дома справа и слева от него и установила танки, пушки и пулеметы, нацеленные на город. Поэтому Лаура и Джо и спят здесь. В следующий раз армия должна разрушить именно этот дом.
Джамиль и активисты не могут знать, когда именно армия придет в этот дом на танках или на бульдозерах Д-9. Тогда Джо и Лаура попытаются не подпустить их к дому. Джо и Лаура - активисты МДС, Международного движения солидарности. Это - группа борцов за права человека, которые противостоят израильской оккупации путем ненасильственных действий. Эти молодые, политически мотивированные выпускники университетов - очень радикальные и непреклонные пацифисты.
Их цель - не дать армии причинить вред гражданским лицам. Каждую ночь, с объявлением комендантского часа, они рассыпаются по палестинским домам, стоящим в первом ряду - тем, которые открыты для стрельбы с военных позиций. Они одеты в фосфоресцирующую одежду и держат в руках мегафоны. Они появляются под обстрелом или перед бульдозерами, громко читая по-английски в мегафон тексты международных конвенций, чтобы остановить солдат, когда те входят в дома, стреляют или разрушают жилища. До прошлой недели это работало. Они кричали, предупреждали, взывали, преграждали бульдозерам путь собственными телами - и армия поворачивала назад.
В воскресенье 17 марта все ставки кончились. То, что случилось, повторялось в СМИ по всему миру, и вызвало бурю. Молодая девушка, активистка правозащитного движения, была раздавлена насмерть бульдозером. Ее звали Рейчел Корри, ей было 23 года, и Джо Смит помнит ее последние минуты. Он видел, как она стояла перед бульдозером, по своему обычаю пытаясь вступить в контакт с солдатом-бульдозеристом. Секундой позже её не стало видно.
Члены правозащитного движения называют опасную игру, которую они ведут с армейскими бульдозерами, «кошки-мышки». Когда бульдозер подъезжает к дому, предназначенному для разрушения, они садятся в своих фосфоресцирующих куртках на куче земли, нагребенной ножом бульдозера, и говорят в мегафоны, обращаясь к солдату позади укрепленных, почти непрозрачных стекол. Здесь требуется соблюдать очень точное равновесие, потому что наступает момент, когда ты можешь опрокинуться и упасть вниз. До того дня, когда была убита Рейчел, солдаты не заходили так далеко. В последнюю минуту они останавливались и поворачивали назад.
Но в то воскресенье солдат, управлявший бульдозером, не остановился в критический момент, и Рейчел была убита. Фотографии, сделанные Джо Смитом, показывают, как она умирает, минута за минутой. Как будто большая, сильная птица, которая парила в небесах, но после удара вся сжалась и медленно упала вниз, чтобы превратиться на земле в маленькую, смятую кучку перьев. Вот фотография, где Рейчел непреклонно стоит перед бульдозером, на куче земли. И вот она исчезла, и вот она лежит на земле, ее рот открыт, как будто она пытается что-то сказать; Алиса наклоняется над ней (потом Алиса расскажет, что она сказала последним усилием: «У меня сломана спина»); она подтягивает ноги; её тело лежит, как безжизненный мешок. Рейчел мертва.
После смерти Рейчел стала «шехидой», мученицей. Пресса со всего мира стремилась взять интервью у одного из членов этой группы, которых было восемь, а теперь осталось только семь. Я тоже приехала сюда по этой причине. Короткий телефонный разговор с моим редактором, ответственный на блокпосту Эрез, такси, палестинский фотограф - и сочувственный инструктаж ответственного: «Никто не должен знать, что вы - израильтянка. С этого момента вы - французский журналист».
Ужасная смерть
Я прожила с этой группой 24 часа. Это были безумные, ужасающие часы, часы страха и мрачных предчувствий. В эти часы я ощущала каждый свой нерв, мое сердце колотилось, мое белье было влажным от пота. Я поняла, что значит жить 24 часа в день рядом со смертью. С ужасной смертью. С ружьями, танками и бульдозерами, направленными на твой дом, на твою спальню, на твою кухню, на твой балкон, на твою гостиную. Защититься от них невозможно, бежать - некуда.
В ту полночь, в доме Джамиля, перед лицом стреляющих танков, чувствуя, что эти минуты могут действительно стать последними в моей жизни, я решила раскрыть карты. Я отбросила указания не открывать себя из-за ХАМАСа, Танзима и других, кто может убить меня в ту же минуту. Меня охватило чувство глубокой решимости, и внезапно я произнесла: «Дамы и господа, я должна сказать вам правду. Я - израильская журналистка, из Тель-Авива».
Последовало минутное молчание; затем Джамиль заговорил на беглом иврите: «Добро пожаловать, добро пожаловать! Я четыре года жил на улице Соколова в Герцлии, работал в ресторане Мифгаш Ха-Шарон, готовил шварму. Я работал и на улице Аббы Эбана в Нетании, и в гостинице «Ход» в Герцлии Питуах. Что я любил больше всего, так это съесть вишневое мороженое в ресторане «Маленький Тель-Авив». Что, он все еще открыт?»
Дожди боевых пуль обрушились на нас за одну-единственную ночь. (Единственной она была для меня.) Стрельба продолжалась беспрерывно с половины второго до четверти пятого, когда забрезжил свет. Только тогда она стихла.
Мои зубы стучали, не переставая. «Это очччень близко» - только и смогла я произнести в течение четырех часов. Джамиль и Нора, со своими тремя детьми, старались успокоить меня. «Солдаты нас знают, они знают, что за нами нет никакой вины. Это слышится так близко, потому что они стреляют в стену рядом с нами». «И они никогда не попадают в дом?» - спросила я, ощутив мощный всплеск надежды. «О, иногда попадают. Посмотри, вот следы от пуль». Я подняла голову. Потолок весь в дырках, боковые стены частично разрушены. Стены кухни тоже - возле крана и возле стола. Дырки в сантиметре от детской кроватки. Некоторые дыры заделаны.
Каждую ночь, после того, как прекращается стрельба, Джамиль замазывает дырки белым цементом. Стены выглядят, как мозаика, а если у вас достанет смелости приблизиться к окну, вы увидите, что дом Джамиля и Норы со всех сторон окружен руинами. Все убежали, он один остался, у него нет денег, чтобы вывезти семью. Пули свистят, а Джамиль готовит для своей семьи салат и омлет, и печет питы в традиционной печке - табуне. Пули свистят, а мы едим. С аппетитом. Всякий раз, как стрельба приближается, мы пригибаемся к полу.
«Невероятно, к чему может привыкнуть человек», - думаю я. Неделю назад Джамиль взял большой фломастер и написал на куске картона: «Солдаты, пожалуйста, не стреляйте. Здесь спят дети». Он написал это большими ивритскими буквами, и Рэйчел Корри вскарабкалась на стену, чтобы повесить картон. Теперь лицо Рэйчел смотрит с плаката, прославляющего палестинских мучеников, которым завешано окно в гостиной. Джамиль грустно улыбается и говорит мне, моим выбивающим дробь зубам, моим стиснутым рукам, моему безумно бьющемуся сердцу: «Что мы можем поделать? Когда Аллах решает, что пришло время нам умереть, мы умираем. Все в Его руках». Меня это не утешает."
Отсюда: http://www.perspektiva.co.il/show_file.asp?num=93
"Это была ночь с четверга на пятницу, с 20 на 21 марта 2003 года. Я присоединилась к Джо и Лауре, двум активистам, которые действуют как «живые преграды» между палестинцами и израильской армией. Когда они предложили мне пойти с ними, и я ответила согласием, я не совсем представляла себе, на что иду. Тогда я впервые побывала под огнем. Я ощутила себя настолько близко от смерти, такой потерянной, безымянной; моя жизнь вдруг оказалась в чужих руках, и это было так просто… Я ощущала себя настолько слабой и беззащитной…
Итак, я сказала: «Хорошо, я пойду с вами», и мы отправились. Было 7.30 вечера, и мы шли по главной улице Рафиаха - города, который представляет собой, по существу, просто большой лагерь беженцев. Мы двигались в темноте, сквозь руины, по выбоинам и лужам, через обрывки полиэтилена, пластика, колючей проволоки, среди гор мусора. Тут и там были открыты лавочки. Стайки детей вились вокруг нас с криками: «Салам Алейкум, Салам Алейкум!»
Внезапно один из них поднял камень и бросил им в нас. Камень просвистел в воздухе и упал неподалеку. Джо и Лаура не особенно взволновались. «Мы представляем в их глазах ненавистную американскую культуру», - сказала Лаура.
Я смутно представляла себе, что мы движемся в направлении египетской границы. Мы шли к последнему дому в последнем ряду домов Рафиаха - дому Мухаммеда Джамиля Кушты. В какой-то момент, после десятиминутной быстрой ходьбы через пустынный город, мы свернули в длинную улицу, в конце которой я различила что-то вроде большой колонны. Когда мы подошли ближе, я увидела, что это была высокая сторожевая башня. Мы подошли к ней; Лаура и Джо подняли руки вверх и велели мне сделать то же самое. Я сделала это и прошла мимо израильской сторожевой башни с руками, поднятыми вверх над головой, двигаясь быстро - но не слишком быстро! - через пустую улицу.
Наша одежда была флуоресцентного оранжевого цвета, с серебряными полосками, делающими ее еще более заметной в темноте. Джо держал в одной руке мегафон, а в другой - большой фосфоресцирующий лист. В двадцати метрах от башни мы могли видеть, даже в полной темноте, что мы стоим перед крупным укреплением - израильским постом на самой границе между Рафиахом и Египтом.
Не доходя до башни нескольких шагов, Лаура внезапно втолкнула меня в какой-то маленький, темный проход и прошептала: «Скорее, это здесь». Нащупывая дорогу ногой, я переступила через порог. Мои глаза постепенно начали различать тёмный, высокий коридор. Пять ступенек - и я сильно ударилась лбом о бетонный блок. Пройдя под ним, я поднялась по десяти ступеням винтовой лестницы, в конце которой была дверь.
Короткий звонок, и дверь распахнулась, являя нам улыбающееся лицо Мухаммеда Кушты. Стоя в дверях и улыбаясь в ответ, я почувствовала облегчение оттого, что эта проклятая «прогулка» была позади и что мы пришли в какой-то дом, выглядевший гостеприимным. Я не знала еще, какая меня ожидает ночь - не имела ни малейшего представления. Мухаммед Джамиль Кушта, чей дом мы пришли защищать, открыл дверь навстречу двум молодым борцам за права человека, приводящим ночи под его кровом, и женщине, представившейся «французской журналисткой».
«Французской журналисткой» была я. Никто не знал, что на самом деле я - израильтянка из Тель-Авива. «Тфаддалу, тфаддалу» - «Пожалуйте, пожалуйте» - говорил он, открывая дверь, и его молодая жена Нора с маленькой Нанси на руках также приветствовала нас. Была уже четверть девятого, когда мы уселись на полу возле маленького обогревателя. И тут внезапно началось - звук, казавшийся мне очень-очень близким, оглушающий, с переливами, адский звук.
Это был первый обстрел дома в эту ночь, и первый раз в моей жизни, когда я оказалась под огнем. Меня затрясло. Все мое тело содрогалось. Звук повторялся возле моих ушей, как будто одна за другой вспыхивали шаровые молнии. Стрельба, стрельба, стрельба. Я поняла: так выглядит встреча со смертью. Когда это началось, чашка чая в руке Джамиля стала слегка раскачиваться, вверх и вниз, вверх и вниз. Нора прижимала к себе Нанси. Джо и Лаура прошли к спавшей в углу малышке, Ибасан, и ее брату, Джамилю-младшему, и склонились над ними. Это продолжалось полчаса, и в течение полутора часов после этого я вся дрожала. Но я еще не понимала, что это - только начало. Я безмолвно смотрела на Джамиля, и он сказал: «И так каждую ночь. Вот уже два с половиной года».
«Куда они стреляют?» - спросила я. «В воздух», - пожал он плечами. «Зачем?» - «От страха», - просто сказал он. - «Они там тоже боятся, одни в темноте. Они совсем юные». «Почему вы не увезете детей - куда-нибудь, подальше отсюда?» «У меня нет денег на другое жильё, всё до последней копейки я вложил в эти стены, и еще остался должен».
Опасная игра
Не случайно Лаура и Джо в последние недели ночуют в доме Джамиля. Это - последний дом перед египетской границей. В каких-нибудь двадцати метрах от этого дома израильская армия построила высокое укрепление, разрушила дома справа и слева от него и установила танки, пушки и пулеметы, нацеленные на город. Поэтому Лаура и Джо и спят здесь. В следующий раз армия должна разрушить именно этот дом.
Джамиль и активисты не могут знать, когда именно армия придет в этот дом на танках или на бульдозерах Д-9. Тогда Джо и Лаура попытаются не подпустить их к дому. Джо и Лаура - активисты МДС, Международного движения солидарности. Это - группа борцов за права человека, которые противостоят израильской оккупации путем ненасильственных действий. Эти молодые, политически мотивированные выпускники университетов - очень радикальные и непреклонные пацифисты.
Их цель - не дать армии причинить вред гражданским лицам. Каждую ночь, с объявлением комендантского часа, они рассыпаются по палестинским домам, стоящим в первом ряду - тем, которые открыты для стрельбы с военных позиций. Они одеты в фосфоресцирующую одежду и держат в руках мегафоны. Они появляются под обстрелом или перед бульдозерами, громко читая по-английски в мегафон тексты международных конвенций, чтобы остановить солдат, когда те входят в дома, стреляют или разрушают жилища. До прошлой недели это работало. Они кричали, предупреждали, взывали, преграждали бульдозерам путь собственными телами - и армия поворачивала назад.
В воскресенье 17 марта все ставки кончились. То, что случилось, повторялось в СМИ по всему миру, и вызвало бурю. Молодая девушка, активистка правозащитного движения, была раздавлена насмерть бульдозером. Ее звали Рейчел Корри, ей было 23 года, и Джо Смит помнит ее последние минуты. Он видел, как она стояла перед бульдозером, по своему обычаю пытаясь вступить в контакт с солдатом-бульдозеристом. Секундой позже её не стало видно.
Члены правозащитного движения называют опасную игру, которую они ведут с армейскими бульдозерами, «кошки-мышки». Когда бульдозер подъезжает к дому, предназначенному для разрушения, они садятся в своих фосфоресцирующих куртках на куче земли, нагребенной ножом бульдозера, и говорят в мегафоны, обращаясь к солдату позади укрепленных, почти непрозрачных стекол. Здесь требуется соблюдать очень точное равновесие, потому что наступает момент, когда ты можешь опрокинуться и упасть вниз. До того дня, когда была убита Рейчел, солдаты не заходили так далеко. В последнюю минуту они останавливались и поворачивали назад.
Но в то воскресенье солдат, управлявший бульдозером, не остановился в критический момент, и Рейчел была убита. Фотографии, сделанные Джо Смитом, показывают, как она умирает, минута за минутой. Как будто большая, сильная птица, которая парила в небесах, но после удара вся сжалась и медленно упала вниз, чтобы превратиться на земле в маленькую, смятую кучку перьев. Вот фотография, где Рейчел непреклонно стоит перед бульдозером, на куче земли. И вот она исчезла, и вот она лежит на земле, ее рот открыт, как будто она пытается что-то сказать; Алиса наклоняется над ней (потом Алиса расскажет, что она сказала последним усилием: «У меня сломана спина»); она подтягивает ноги; её тело лежит, как безжизненный мешок. Рейчел мертва.
После смерти Рейчел стала «шехидой», мученицей. Пресса со всего мира стремилась взять интервью у одного из членов этой группы, которых было восемь, а теперь осталось только семь. Я тоже приехала сюда по этой причине. Короткий телефонный разговор с моим редактором, ответственный на блокпосту Эрез, такси, палестинский фотограф - и сочувственный инструктаж ответственного: «Никто не должен знать, что вы - израильтянка. С этого момента вы - французский журналист».
Ужасная смерть
Я прожила с этой группой 24 часа. Это были безумные, ужасающие часы, часы страха и мрачных предчувствий. В эти часы я ощущала каждый свой нерв, мое сердце колотилось, мое белье было влажным от пота. Я поняла, что значит жить 24 часа в день рядом со смертью. С ужасной смертью. С ружьями, танками и бульдозерами, направленными на твой дом, на твою спальню, на твою кухню, на твой балкон, на твою гостиную. Защититься от них невозможно, бежать - некуда.
В ту полночь, в доме Джамиля, перед лицом стреляющих танков, чувствуя, что эти минуты могут действительно стать последними в моей жизни, я решила раскрыть карты. Я отбросила указания не открывать себя из-за ХАМАСа, Танзима и других, кто может убить меня в ту же минуту. Меня охватило чувство глубокой решимости, и внезапно я произнесла: «Дамы и господа, я должна сказать вам правду. Я - израильская журналистка, из Тель-Авива».
Последовало минутное молчание; затем Джамиль заговорил на беглом иврите: «Добро пожаловать, добро пожаловать! Я четыре года жил на улице Соколова в Герцлии, работал в ресторане Мифгаш Ха-Шарон, готовил шварму. Я работал и на улице Аббы Эбана в Нетании, и в гостинице «Ход» в Герцлии Питуах. Что я любил больше всего, так это съесть вишневое мороженое в ресторане «Маленький Тель-Авив». Что, он все еще открыт?»
Дожди боевых пуль обрушились на нас за одну-единственную ночь. (Единственной она была для меня.) Стрельба продолжалась беспрерывно с половины второго до четверти пятого, когда забрезжил свет. Только тогда она стихла.
Мои зубы стучали, не переставая. «Это очччень близко» - только и смогла я произнести в течение четырех часов. Джамиль и Нора, со своими тремя детьми, старались успокоить меня. «Солдаты нас знают, они знают, что за нами нет никакой вины. Это слышится так близко, потому что они стреляют в стену рядом с нами». «И они никогда не попадают в дом?» - спросила я, ощутив мощный всплеск надежды. «О, иногда попадают. Посмотри, вот следы от пуль». Я подняла голову. Потолок весь в дырках, боковые стены частично разрушены. Стены кухни тоже - возле крана и возле стола. Дырки в сантиметре от детской кроватки. Некоторые дыры заделаны.
Каждую ночь, после того, как прекращается стрельба, Джамиль замазывает дырки белым цементом. Стены выглядят, как мозаика, а если у вас достанет смелости приблизиться к окну, вы увидите, что дом Джамиля и Норы со всех сторон окружен руинами. Все убежали, он один остался, у него нет денег, чтобы вывезти семью. Пули свистят, а Джамиль готовит для своей семьи салат и омлет, и печет питы в традиционной печке - табуне. Пули свистят, а мы едим. С аппетитом. Всякий раз, как стрельба приближается, мы пригибаемся к полу.
«Невероятно, к чему может привыкнуть человек», - думаю я. Неделю назад Джамиль взял большой фломастер и написал на куске картона: «Солдаты, пожалуйста, не стреляйте. Здесь спят дети». Он написал это большими ивритскими буквами, и Рэйчел Корри вскарабкалась на стену, чтобы повесить картон. Теперь лицо Рэйчел смотрит с плаката, прославляющего палестинских мучеников, которым завешано окно в гостиной. Джамиль грустно улыбается и говорит мне, моим выбивающим дробь зубам, моим стиснутым рукам, моему безумно бьющемуся сердцу: «Что мы можем поделать? Когда Аллах решает, что пришло время нам умереть, мы умираем. Все в Его руках». Меня это не утешает."
Отсюда: http://www.perspektiva.co.il/show_file.asp?num=93