Тормоз
Пора собрать вместе и придать форму паре устных сказов, о том как Левка не преуспел. Это теперь он ходит в умниках, а поначалу ничто таких успехов не предвещало. Он вообще начал с того, что три дня не мог сладить с техникой млечного питания, но родившемуся слегка раньше срока это простительно.
Держать головку, ходить на горшок и разговаривать по-русски он научился в своё время, не рано и не поздно. С остальными же навыками складывалось непросто. Светлана говорила с ним по-английски часами, песни и стихи из “Mother Goose rhymes” читала, однако толку от этого было немного.
Немецкий язык Лео в раннем детстве тоже не постиг, хотя возможности были: мультики по телевизору, товарищи по песочнице, книжки наконец. Двух с половиной лет отдали его в самый разгерманский детский сад, но еще целый год он делал вид, что не понимает по-немецки ни слова. Заговорил потом сразу с придаточными предложениями.
Левка не помнит ни одного стихотворения наизусть. Пара пошлых лимериков не в счет. Никогда не забирался он на гордый стул, не ходил по диагоналям комнат, затверживая долгие строфы. Он заучивает стандартную классику для школы, и - пока училка заносит оценку в журнал - стирает ее из памяти. Чуковский и Маршак, Заходер и Юнна Мориц оставили его равнодушным. Теперь его можно уговорить на пословный разбор какого-нибудь мудрёного Пастернака, Мандельштама, Цветаевой. Кажется ему нравится, как из кромешной непоняти возникает мало-помалу остов смысла, а потом и детали прорисовываются - не столько художество, сколько криптография.
Долго не мог запомнить цвета, мы уж стали подозревать дальтонизм, но нет, цвета он мог различать, однако безбожно путал слова. Конечно, запоминать нужно было сразу на двух языках, но кому это до сих пор мешало?
Лет четырех провалил регулярную проверку развития у детского врача. Его просто выгнали за безобразное поведение - вместо того, чтобы называть животных и искать подходящие к отверстиям формы, он болтал о постороннем и попытался стянуть со стола леденец. Мне сделали строгое внушение по поводу воспитания ребенка.
Читать он не хотел, считать - ленился. Интерес проявлял только к растениям и еще мог часами листать анатомический атлас. Собирая железную дорогу, использовал папу в качестве чернорабочего.
Другая проверка развития, уже перед самой школой, только подтвердила его слабую социальную адаптацию. Вместо того чтобы ответить на вопрос тети доктора, в какой руке больше плоских деревянных яблочек, он заявил, что в левой их три, в правой восемь, а в ящике стола еще девятнадцать, если это стандартный набор и при условии, что еще ни один кругляш не потерялся. Вопросы же о “больше” и “меньше” после пересчета можно считать решенными.
В немецкой начальной школе не настаивают, чтобы дети прямо уж читали после первого класса. Буквы знают - и то хлеб. Настоящее чтение вымучивается уже на втором году. Меня однако порядком раздражало, что Левка в свои семь лет все еще неграмотен - сам я выучился чтению в возрасте трех лет. Но как привить эту полезную привычку великовозрастному оболтусу? Найти книжку, которую бы ему захотелось обязательно прочесть. Далеко не сразу, но нашлась подходящая, про вонючих уродцев ольхиз, которые живут на мусорной свалке и жрут всякую дрянь. Как увидел ее - сразу понял, что Левку будет - не оторвать. И правда, в понедельник он со скрипом освоил две страницы, а в воскресенье дочитал последние двадцать восемь и немедленно запросил еще. В канарской глуши, где тем летом отдыхали, детских книжек не нашлось, поэтому я купил ему сборник “Самых Суровых Судоку”, Левка с разгону сгрыз и его.
В начальной школе у него был целый океан проблем (о которых нужно рассказать отдельно), поэтому он перескочил два класса из четырех и восьмилетним оказался в гимназии. Не умея достаточно быстро писать и читать. И от этого произошли новые проблемы. Но они как-то все порешались, поскольку гимназия ему попалась хорошая, с углублением в естественные науки и математику. А ему только того и надо.
Лео балует родителей оладьями.
Держать головку, ходить на горшок и разговаривать по-русски он научился в своё время, не рано и не поздно. С остальными же навыками складывалось непросто. Светлана говорила с ним по-английски часами, песни и стихи из “Mother Goose rhymes” читала, однако толку от этого было немного.
Немецкий язык Лео в раннем детстве тоже не постиг, хотя возможности были: мультики по телевизору, товарищи по песочнице, книжки наконец. Двух с половиной лет отдали его в самый разгерманский детский сад, но еще целый год он делал вид, что не понимает по-немецки ни слова. Заговорил потом сразу с придаточными предложениями.
Левка не помнит ни одного стихотворения наизусть. Пара пошлых лимериков не в счет. Никогда не забирался он на гордый стул, не ходил по диагоналям комнат, затверживая долгие строфы. Он заучивает стандартную классику для школы, и - пока училка заносит оценку в журнал - стирает ее из памяти. Чуковский и Маршак, Заходер и Юнна Мориц оставили его равнодушным. Теперь его можно уговорить на пословный разбор какого-нибудь мудрёного Пастернака, Мандельштама, Цветаевой. Кажется ему нравится, как из кромешной непоняти возникает мало-помалу остов смысла, а потом и детали прорисовываются - не столько художество, сколько криптография.
Долго не мог запомнить цвета, мы уж стали подозревать дальтонизм, но нет, цвета он мог различать, однако безбожно путал слова. Конечно, запоминать нужно было сразу на двух языках, но кому это до сих пор мешало?
Лет четырех провалил регулярную проверку развития у детского врача. Его просто выгнали за безобразное поведение - вместо того, чтобы называть животных и искать подходящие к отверстиям формы, он болтал о постороннем и попытался стянуть со стола леденец. Мне сделали строгое внушение по поводу воспитания ребенка.
Читать он не хотел, считать - ленился. Интерес проявлял только к растениям и еще мог часами листать анатомический атлас. Собирая железную дорогу, использовал папу в качестве чернорабочего.
Другая проверка развития, уже перед самой школой, только подтвердила его слабую социальную адаптацию. Вместо того чтобы ответить на вопрос тети доктора, в какой руке больше плоских деревянных яблочек, он заявил, что в левой их три, в правой восемь, а в ящике стола еще девятнадцать, если это стандартный набор и при условии, что еще ни один кругляш не потерялся. Вопросы же о “больше” и “меньше” после пересчета можно считать решенными.
В немецкой начальной школе не настаивают, чтобы дети прямо уж читали после первого класса. Буквы знают - и то хлеб. Настоящее чтение вымучивается уже на втором году. Меня однако порядком раздражало, что Левка в свои семь лет все еще неграмотен - сам я выучился чтению в возрасте трех лет. Но как привить эту полезную привычку великовозрастному оболтусу? Найти книжку, которую бы ему захотелось обязательно прочесть. Далеко не сразу, но нашлась подходящая, про вонючих уродцев ольхиз, которые живут на мусорной свалке и жрут всякую дрянь. Как увидел ее - сразу понял, что Левку будет - не оторвать. И правда, в понедельник он со скрипом освоил две страницы, а в воскресенье дочитал последние двадцать восемь и немедленно запросил еще. В канарской глуши, где тем летом отдыхали, детских книжек не нашлось, поэтому я купил ему сборник “Самых Суровых Судоку”, Левка с разгону сгрыз и его.
В начальной школе у него был целый океан проблем (о которых нужно рассказать отдельно), поэтому он перескочил два класса из четырех и восьмилетним оказался в гимназии. Не умея достаточно быстро писать и читать. И от этого произошли новые проблемы. Но они как-то все порешались, поскольку гимназия ему попалась хорошая, с углублением в естественные науки и математику. А ему только того и надо.
Лео балует родителей оладьями.