Самый лучший день
- Меня зовут Армен. Арменчик.
Арменчику 64, он едет на копейке, но, всю жизнь проработав водителем фуры, ведёт её, как бог. И ощущение, будто это не копейка, а мерседес.
Мы едем вместе куда-то за Тверь, потом он свернёт. Всю дорогу мы говорим о политике.О том, что хорошего и плохого было в СССР.
- А сколько тебе лет?
- Тридцать три.
- О! Тридцать три! Самый лучший возраст! Самый лучший возраст для всех! В раю - всем 33!
И я думаю о том, что хорошо бы это запомнить. Хорошо бы относиться к этому году как лучшему году своей жизни, и воспринимать каждый его день - как бесценный дар.
На улице прохладно. Я забрала у уехавшего Саши своего Рыжего, и он летит через ночь. Если на сером велике всё время нужно прикладывать усилия чтобы ехать, то на рыжем ощущение, будто ты летишь на метле. Зелено, темно, и на северной стороне дома только-только набухает сирень.
Раньше у этой сирени был романтический флёр. Лет 12 назад, белой ночью, я помню, как бежала на свидание бегом. Сирень благоухала. Мой спутник был пьян, и падал вниз со всей высоты парапетов Марсова поля, тех, что у вечного огня.
Потом , в год, когда стояла невыносимая жара, город протух в смоге и горели леса, была история июльской ночью, когда уже другому спутнику я пыталась сказать, что он мне нравится. И у меня не очень получалось. Но я зранее купила себе кокос, и билась об него головой.
Кажется, у меня больше не было свиданий, на которые мне хотелось бы бежать.
Теперь, когда девчонки рассказывают мне на репах о том, как они параллельно влюблены в Петю, Васю и Колю, и как их штырит от этого, я ощущаю горький привкус во рту. Я думаю: "Почему у всех есть, а у меня - нет?" По какой причине я навсегда утратила этот романтический флёр? Как будто меня, наказав, поставили в угол, и я никак не могу понять за что.
Хотя, на самом деле, причина в том, что я хочу слишком много. Во-первых я перестала играть в девочку. Это та часть, которая за ненадобностью отмерла. И я не стану кривляться, создавая иллюзию "женственности", если только меня не прикуют к фонарю, и не обещают распилить бензопилой.
Во-вторых, я точно знаю, чего я хочу. И это что-то - не секс, не дети, и не семья. Это - такая же оголтелая уверенность в том, что что-то надо изменить, и желание напополам с возможностью делать это сейчас. И всегда. А такого человека я не встречала не то что бы среди симпатичных мужчин, а и вовсе вообще никогда. Среди женщин их тоже нет. То есть, скорее всего, есть, но пути наши, пока не пересеклись.
Все остальные условно приятные представители мужского пола перестают быть интересны ровно с той секунды, как я понимаю, что самая большая вещь, которая его интересует - это он сам. Ну или ведро шарико-подшипников. Или средний палеолит.
Зато формула движения становится предельно простой. Если выкинуть из планов запросы на амбиции и личную жизнь, то ни что не будет мешать идти туда, куда нужно идти.
Но этого флёра мне безумно жаль. Безумно жаль понимать, что его больше не будет никогда. И дорога, ровная, как бисектриса, отчерчиивает справа и слева всё, что не стоит брать с собой.
Я могу это только принять. Как таблетку перед вечным сном.
Арменчику 64, он едет на копейке, но, всю жизнь проработав водителем фуры, ведёт её, как бог. И ощущение, будто это не копейка, а мерседес.
Мы едем вместе куда-то за Тверь, потом он свернёт. Всю дорогу мы говорим о политике.О том, что хорошего и плохого было в СССР.
- А сколько тебе лет?
- Тридцать три.
- О! Тридцать три! Самый лучший возраст! Самый лучший возраст для всех! В раю - всем 33!
И я думаю о том, что хорошо бы это запомнить. Хорошо бы относиться к этому году как лучшему году своей жизни, и воспринимать каждый его день - как бесценный дар.
На улице прохладно. Я забрала у уехавшего Саши своего Рыжего, и он летит через ночь. Если на сером велике всё время нужно прикладывать усилия чтобы ехать, то на рыжем ощущение, будто ты летишь на метле. Зелено, темно, и на северной стороне дома только-только набухает сирень.
Раньше у этой сирени был романтический флёр. Лет 12 назад, белой ночью, я помню, как бежала на свидание бегом. Сирень благоухала. Мой спутник был пьян, и падал вниз со всей высоты парапетов Марсова поля, тех, что у вечного огня.
Потом , в год, когда стояла невыносимая жара, город протух в смоге и горели леса, была история июльской ночью, когда уже другому спутнику я пыталась сказать, что он мне нравится. И у меня не очень получалось. Но я зранее купила себе кокос, и билась об него головой.
Кажется, у меня больше не было свиданий, на которые мне хотелось бы бежать.
Теперь, когда девчонки рассказывают мне на репах о том, как они параллельно влюблены в Петю, Васю и Колю, и как их штырит от этого, я ощущаю горький привкус во рту. Я думаю: "Почему у всех есть, а у меня - нет?" По какой причине я навсегда утратила этот романтический флёр? Как будто меня, наказав, поставили в угол, и я никак не могу понять за что.
Хотя, на самом деле, причина в том, что я хочу слишком много. Во-первых я перестала играть в девочку. Это та часть, которая за ненадобностью отмерла. И я не стану кривляться, создавая иллюзию "женственности", если только меня не прикуют к фонарю, и не обещают распилить бензопилой.
Во-вторых, я точно знаю, чего я хочу. И это что-то - не секс, не дети, и не семья. Это - такая же оголтелая уверенность в том, что что-то надо изменить, и желание напополам с возможностью делать это сейчас. И всегда. А такого человека я не встречала не то что бы среди симпатичных мужчин, а и вовсе вообще никогда. Среди женщин их тоже нет. То есть, скорее всего, есть, но пути наши, пока не пересеклись.
Все остальные условно приятные представители мужского пола перестают быть интересны ровно с той секунды, как я понимаю, что самая большая вещь, которая его интересует - это он сам. Ну или ведро шарико-подшипников. Или средний палеолит.
Зато формула движения становится предельно простой. Если выкинуть из планов запросы на амбиции и личную жизнь, то ни что не будет мешать идти туда, куда нужно идти.
Но этого флёра мне безумно жаль. Безумно жаль понимать, что его больше не будет никогда. И дорога, ровная, как бисектриса, отчерчиивает справа и слева всё, что не стоит брать с собой.
Я могу это только принять. Как таблетку перед вечным сном.