ГИБЕЛЬНЫЙ СИМВОЛ
Какой синий, неистовый, жизнетворящий свет излучает Средиземное море в сентябре у каменных ступеней Карфагена! Это слепящее сияние и сбило нас с толку. Нас переполнил восторг. Подумать только: у наших ног лежал сам великий и гордый Карфаген! Вернее, его осколки, остатки, а попросту - развалины, полузанесенные песком, но старательно ( Read more... )
…Я подумываю: неужели авторская неловкость с употреблением «словечек» отпугнет читателей (читательниц) от одной из самых трогательных русских вещиц прошлого столетия, одной из сокровеннейших поэм Бердникова. Как будто не должно бы… В Поэму вторглась не столько улица с ее вульгом, сколько сакральное (культовое) сквернословие, нимало не оскорбительное ни для острого, ни для достаточно интеллигентного слуха. Что касается малолеток - вы не убережете сознания ваших подростков от пронзающего «знания» улицы, так или иначе, они разберутся сами и поймут, что всякие запреты на Слово ничтожны перед Словом и что каждому слову важны обстоятельства его возникновения… - узнаешь, кто пишет?
Роман писался в 1981-82 годах, получивших (не знаем, насколько удачный) «ник» лет глубокого застоя. Очередной «избранный народом» регент доживал последние месяцы. Оставалось совсем ничего до прихода блистательного Горби, окончательного разгрома экономики, полного развала и унижения. В воздухе витало предвкушение морального падения и насилия. Недаром душная влажность атмосферы этой книги откровенно сжижается до океанической плотности - в ней, в общем и целом, и существуют герои (на самом деле - антигерои, по едкому определению поэта-шестидесятника).
Несмотря на отдельные мандельштамовские «взлеты», Поэма главным образом написана за «Светланой» и «Теркиным». Но грезы Поэмы чудовищнее страшных снов, которых Жуковский, тем не менее, не пожелал бы и самой Светлане, а «народная война» в ней катастрофичнее самой
дикой реальности «отечественной». Все-таки оборонительная война 1941-45 годов не только портила, но в чем-то и возвышала души. Спустя полвека - та же война несет в души удушливый запах тлена. Спасение от ароматов бойни только в простых и неагрессивных человеческих действиях - в занятиях любовью, семьей, искусствами. Тлен неизбежно выветривается, мусор смерти прорастает свежими травами - это тишина, но это и жизнь…
А вот это -
Наибольшая странность этого «романа без сантиментов» та, что «сантименты» в нем все-таки наличествуют. В самом деле - никто из героев не сентиментален, сентиментален один лишь Додо. При этом капризно-сентиментален.
Именно фигура Додо и его «сантименты» составляют прочнейший цемент Поэмы, которая без них сделалась бы складом «умных» сентенций и «вызывающих» позиций - (сексуально-интеллектуальный экскурс в нечто, точнее - в ничто).
Додо любит жизнь и любит грезу, подчас - одно больше, другое меньше. В этом его обаяние. Но мы обнаруживаем его несамостоятельность - он изливает «заемный» свет его матери.
Мать концентрирует в себе внутреннее тепло, полученное от близких ей, либо далеких. Самые дальние, делящиеся с матерью своим физическим теплом - две британские девушки. А тепло свое они берут уже... от нас, читательниц.
Ничего удивительного - мы же любим свободу. И они делятся с нами ее восхительными ощущениями, получая взамен от нас эквивалент тепла. Ну, в виде хоть улыбки, положим. Такова удивительная «экономика» романа.
Листая роман - проверяешь себя на отзывчивость. Особенно деликатно наша отзывчивость напоминает нам о себе в сценах наибольшей «свободы от светских условностей».
Иногда в нас чувственность молчит - и мы просто наблюдаем, как удовлетворяет свою похоть человеческая кукла. Иногда мы испытываем эмоции поистине сестринские - контакт произошел: наша душа вошла в «сношение» с разлитой в романе тонкой чувственностью, и среда, соединившая нас с персонажами романа и есть «воспоминание» либо «ностальгия» непередаваемых словами «забытых» ощущений - чистейшей воды «сентиментальность».
Reply
Нейтральных звуков, дремлющих в строке -
Такое пиршество воображенья... -
Говорит мальчик из соседнего с Додо пространства. Там речь шла о «знаками протравленном листке», - здесь, возможно, речь идет именно о звуках этих чередующихся 4х и 3х стопного хореев, немыслимо выдержанных, протянутых через 12 тысяч строк (целых 2\3 «Рема»!)
Хореи нас застают - почти врасплох - в интимнейших наших ситуациях, о которых мы никогда не рассказываем никому - даже маме. Ведь все наши диалоги - всего лишь проза. А проза не способна передать и тысячной доли пережитых тобою эмоций. Но вот стихи... О, стихи совсем-совсем иное дело.
Западные исследователи жалуются на абсолютную невозможность передать «русскую» мысль, запечатленную стихом, на современный английский. Не звучит Владимир Соловьев, не звучит и Пушкин. Ну еще бы - ведь оная мысль может быть добыта только в системе «прозаических соответствий». А проза - инструмент малопригодный для исследования тонких душевных материй.
Я хотела бы подтвердить мою мысль выдержками из романа - какими угодно - но материя стиха, даже не вытянутая в линию, включенная в сухую прозу - вынуждена неизменно терять все - как некий вид средиземноморской рыбы, которую Римляне заставляли умирать прямо у себя на обеденном столе - любуясь тем, как она постепенно меняется в окраске, становясь в конце монотонно иссиня-бледной.
Стихи большой вещи, как и рыбу «большой воды», следует наблюдать в их естественной среде.
А как же люди, стихов не читающие? Предпочитающие читать «критику» - взамен ознакомления со стихами? Мне их жалко вдвойне - они лишили себя возможности познать слово в его естественной среде - они чужды по сути своему национальному языку.
Говорят, что русский язык слишком причудлив, так что и мысль, порожденная им или в нем, может быть лишь с трудом уловлена западным сознанием. Мысль часто становится пленницей словесных ассоциаций, вовлекается в игру тропов, бесконечно кружит в одном и том же понятийном пространстве, не находя себе выхода в логический коридор, и истаяет, так и не оформившись.
Да, но «переводчество» - это все-таки дар, милостивые государи, и Чарльзы Джонстоны, способные дать бесспорный эквивалент «Онегину» на родном для них английском, - возможно, еще более редкая птица, чем басенная белая ворона.
Повторяю чье-то - в искусстве «слова кивают нам помимо их смысла», и бесполезно пытаться излагать «смысл», не понимая и даже не ощущая этого «кивания».
Особенно поразительно это «кивание», когда в него бывают вовлечены единицы речи, казалось бы, ни на что, кроме как «мычание», не годные -
Тогда мы говорим, что «с неба рухнул Ангел»... ну и так далее.
Reply
Leave a comment