Книжные новинки в декабрьском номере ЛЕХАИМА
В журнале рецензируются следующие издания:
- Джеймс Кугел. В доме Потифара. Библейский текст и его перевоплощения
Пер. с англ. М. Вогмана. М.: Текст; Книжники, 2010. - 476 с. (Серия «Чейсовская коллекция».)
- Тарас Возняк. Штетли Галичини («Штетлы Галиции»). Львов: Библиотека журнала «Ї», 2010. - 442 с. (укр. яз.)
- Вардван Варжапетян. Пазл-мазл. Записки гроссмейстера. М.: Время, 2010. - 208 с.
- Фотоархив экспедиций Ан-ского. Волынь. Подолия. Киевщина. 1912-1914. Вып. 6. Первый Еврейский музей в России.
СПб.: Петербургская иудаика, 2009. - 32 с.
- Михаил Вольпе. Еврейские традиции. М.: АСТ; Зебра Е; Харвест, 2008. - 144 с.
Мы предлагаем вниманию читателей рецензию ВИКТОРИИ МОЧАЛОВОЙ на: Tadeusz Słobodzianek. Nasza klasa. Historia w XIV lekcjach («Наш класс. История в XIV уроках»). Gdańsk: słowo / obraz terytoria, 2009. - 108 s. (польск. яз.)
Скелеты в шкафу
Главная литературная премия Польши - «Ника» присуждена Тадеушу Слободзянеку за пьесу «Наш класс», посвященную трагедии в Едвабне, где 10 июля 1941 года поляки заживо сожгли сотни своих еврейских соседей (см. статью Я. Этингера: Лехаим. 2001. № 8). Это событие послужило материалом не только судебных процессов, но и исследований (среди них - книга американского социолога польского происхождения Я. Т. Гросса «Соседи», вызвавшая бурную дискуссию в польском обществе, объемный двухтомник статей и документов «Вокруг Едвабне», работа А. Биконт «Мы из Едвабне») и фильмов («Место рождения» П. Лозиньского, «Штетл» М. Мажиньского, «Соседи» А. Арнольд). Слободзянек в послесловии указывает, что эти работы дали ему импульс к написанию пьесы и послужили фактографическими источниками.
Но, как пишет в сопровождающих публикацию пьесы «Размышлениях над “Нашим классом”» Леонард Нойгер, «историки сделали свою работу. Кинематографисты, журналисты, прокуроры, судьи, политики, моралисты - все сделали свое дело. А трупы до сих пор не похоронены». Пытается ли 65-летний драматург (наверное, важно отметить, что он не еврей - поляк, родившийся в Енисейске у сосланных туда за службу в Армии Крайовой родителей) похоронить эти трупы, вынести все скелеты из всех - польских и еврейских - шкафов, возможно ли это вообще, есть ли катарсис у этой трагедии, написанной едва ли не в античном духе? Слободзянек, судя по его высказываниям («я не судья, не прокурор и не Господь Бог»), наделяет свою пьесу функцией одновременно искательницы «правды» и плакальщицы, называя ее «попыткой оплакать взаимные вины».
Действие начинается в маленьком (в пьесе - безымянном, впрочем, увы, не только в Едвабне происходили подобные события) польском городке в 1920-х годах, задолго до трагических поворотов истории - советской оккупации и последующего вступления гитлеровских войск. Польские и еврейские дети - десять персонажей пьесы - ходят в одну школу, читают одни и те же стишки, играют, влюбляются, дружат, вместе переживают общую утрату - смерть Юзефа Пилсудского. Эти первые идиллические «уроки» служат контрастом непостижимо драматическому развитию событий в «уроках» последующих, выпавших на долю «нашего класса», да и всего поколения.
Ключевые для понимания пьесы слова вынесены в ее заглавие: «наш» (т. е. «свой» - в противоположность «чужому», однако на глазах зрителя/читателя это единство «своих» разрывается, и персонажи становятся предельно чужими друг для друга); «история», которая, меняя одну тоталитарную декорацию на другую, предстает как пожирающий молох, требующий все новых и новых жертв; «уроки», которые некому извлечь, ибо все персонажи (за исключением Абрама, еще до войны уехавшего с семьей в Америку и ставшего там раввином) погибли либо физически (как Якуб Кац, убитый польскими одноклассниками, подозревавшими его в сотрудничестве с советскими властями, или как Дора с маленьким ребенком на руках, сожженная вместе с другими еврейскими жителями городка, или как поляк Рысек, угонявший бывшую одноклассницу Рахиль «в гетто» и застреленный спасавшим ее мужем-поляком, тоже бывшим одноклассником), либо духовно, как Зыгмунт, слепо, бессмысленно и жестоко мстящий невинным и беспомощным за расстрелянного НКВД отца («Ну, Дора, ты сама видишь. У Рысека есть шрамы от Советов, а у тебя нет», - говорит он в сцене коллективного изнасилования бывшей еврейской соученицы), или Генек, загонявший еврейских соседей в сарай и поджигавший его («Да их там и тысячи не наберется! Самое большее - семьсот. А то и еще меньше»), а позже ставший священником, или Менахем, ставший следователем и после войны мстящий за убиенных, применяя «недозволенные методы».
Половодье зла, жестокости, мести, неизбывного страха захватывает и вовлекает в свой водоворот всех персонажей, не оставляя им внутреннего пространства для живых человеческих чувств, сострадания, взаимопонимания, приводя к опустошенности, личному краху (крестившаяся во имя спасения Рахиль, ставшая Марианной; Зоха, отказавшаяся взять к себе ребенка уводимой на смерть одноклассницы и подать ей воды), и это придает некое поистине трагическое - в греческом понимании (неумолимый рок, кара) - измерение «урокам» Слободзянека. «Школьный товарищ - это как семья. А может, и больше», - в этих словах обагрившего свои руки кровью одноклассников персонажа звучит жесткая авторская ирония, контрастно оттеняющая действие.
Пьесу Слободзянека уже знают в Тель-Авиве - «Габима» устраивала ее публичные чтения в 2008 году («А-арец» говорила тогда о сильнейшем впечатлении, которое произвели на публику персонажи, одновременно являющиеся и хорошими людьми, и жертвами, и палачами) - и в Лондоне, где год назад прошла мировая премьера, сопровождавшаяся горячими откликами критики. Польская премьера в варшавском Театре на Воле (ставит пьесу словацкий режиссер Ондрей Спишак) состоялась в минувшем октябре, и именно здесь «Наш класс» прошел самое серьезное испытание: ведь Слободзянек подчеркивает, что его пьеса - не о польско-еврейском, но о польско-польском конфликте, лишь частью которого оказались евреи.
Председатель жюри «Ники» профессор Института литературных исследований ПАН Гражина Борковская на церемонии вручения премии подчеркнула: «Мы награждаем Тадеуша Слободзянека не за смелость обращения к трудной теме, где преступление охватывает и тех, кто его совершил, и тех, кто был свидетелем, и тех, кто видел и молчал, и тех, кто не хотел видеть, знать и помнить. Мы награждаем его за способ, каким он об этом говорит, за форму драмы, которая потрясающе просто, а вместе с тем продуманно рисует историю палачей и жертв, убийц и убиваемых. Все они являются одноклассниками, ровесниками, знакомыми, соседями. Точнее - были. Герои драмы мертвы… В этом смысле их история закончилась, но наша все еще продолжается».
Надо отметить, что память о еврейских соотечественниках, живших в Польше (а в некоторых городах они составляли до трети населения) и истребленных во время войны, здесь сохраняется. Об этом свидетельствует и наличие еврейских музеев, и действующие научные центры, и многочисленные книжные издания, и разного рода фестивали, и мемориальные (например, жители польских городов в определенные даты собираются вокруг пустого стула с кипой) и даже художественные акции. Недавно, в 69-ю годовщину сожжения евреев в Едвабне, художник Рафал Бетлеевский устроил перформанс: сжигание сарая, куда были помещены записки поляков, содержащие «все недоброжелательные мысли, которые мы когда-либо могли иметь относительно евреев и которые нас тяготят». На польском сайте «Я тоскую по тебе, еврей» можно посмотреть репортаж с этого перформанса и неоднозначные отклики на него…
Историю принято называть magistra vitae, но говорят также, что ее главный урок состоит в том, что она никого ничему не учит. Уроки истории по Слободзянеку - невыносимо трудные, но если их не выучить, придется проходить их снова и снова. Впрочем, вручая Слободзянеку «Нику», Адам Михник сказал: «Пока у нас есть такие писатели и такое жюри, мы можем с оптимизмом смотреть в будущее».
- Джеймс Кугел. В доме Потифара. Библейский текст и его перевоплощения
Пер. с англ. М. Вогмана. М.: Текст; Книжники, 2010. - 476 с. (Серия «Чейсовская коллекция».)
- Тарас Возняк. Штетли Галичини («Штетлы Галиции»). Львов: Библиотека журнала «Ї», 2010. - 442 с. (укр. яз.)
- Вардван Варжапетян. Пазл-мазл. Записки гроссмейстера. М.: Время, 2010. - 208 с.
- Фотоархив экспедиций Ан-ского. Волынь. Подолия. Киевщина. 1912-1914. Вып. 6. Первый Еврейский музей в России.
СПб.: Петербургская иудаика, 2009. - 32 с.
- Михаил Вольпе. Еврейские традиции. М.: АСТ; Зебра Е; Харвест, 2008. - 144 с.
Мы предлагаем вниманию читателей рецензию ВИКТОРИИ МОЧАЛОВОЙ на: Tadeusz Słobodzianek. Nasza klasa. Historia w XIV lekcjach («Наш класс. История в XIV уроках»). Gdańsk: słowo / obraz terytoria, 2009. - 108 s. (польск. яз.)
Скелеты в шкафу
Главная литературная премия Польши - «Ника» присуждена Тадеушу Слободзянеку за пьесу «Наш класс», посвященную трагедии в Едвабне, где 10 июля 1941 года поляки заживо сожгли сотни своих еврейских соседей (см. статью Я. Этингера: Лехаим. 2001. № 8). Это событие послужило материалом не только судебных процессов, но и исследований (среди них - книга американского социолога польского происхождения Я. Т. Гросса «Соседи», вызвавшая бурную дискуссию в польском обществе, объемный двухтомник статей и документов «Вокруг Едвабне», работа А. Биконт «Мы из Едвабне») и фильмов («Место рождения» П. Лозиньского, «Штетл» М. Мажиньского, «Соседи» А. Арнольд). Слободзянек в послесловии указывает, что эти работы дали ему импульс к написанию пьесы и послужили фактографическими источниками.
Но, как пишет в сопровождающих публикацию пьесы «Размышлениях над “Нашим классом”» Леонард Нойгер, «историки сделали свою работу. Кинематографисты, журналисты, прокуроры, судьи, политики, моралисты - все сделали свое дело. А трупы до сих пор не похоронены». Пытается ли 65-летний драматург (наверное, важно отметить, что он не еврей - поляк, родившийся в Енисейске у сосланных туда за службу в Армии Крайовой родителей) похоронить эти трупы, вынести все скелеты из всех - польских и еврейских - шкафов, возможно ли это вообще, есть ли катарсис у этой трагедии, написанной едва ли не в античном духе? Слободзянек, судя по его высказываниям («я не судья, не прокурор и не Господь Бог»), наделяет свою пьесу функцией одновременно искательницы «правды» и плакальщицы, называя ее «попыткой оплакать взаимные вины».
Действие начинается в маленьком (в пьесе - безымянном, впрочем, увы, не только в Едвабне происходили подобные события) польском городке в 1920-х годах, задолго до трагических поворотов истории - советской оккупации и последующего вступления гитлеровских войск. Польские и еврейские дети - десять персонажей пьесы - ходят в одну школу, читают одни и те же стишки, играют, влюбляются, дружат, вместе переживают общую утрату - смерть Юзефа Пилсудского. Эти первые идиллические «уроки» служат контрастом непостижимо драматическому развитию событий в «уроках» последующих, выпавших на долю «нашего класса», да и всего поколения.
Ключевые для понимания пьесы слова вынесены в ее заглавие: «наш» (т. е. «свой» - в противоположность «чужому», однако на глазах зрителя/читателя это единство «своих» разрывается, и персонажи становятся предельно чужими друг для друга); «история», которая, меняя одну тоталитарную декорацию на другую, предстает как пожирающий молох, требующий все новых и новых жертв; «уроки», которые некому извлечь, ибо все персонажи (за исключением Абрама, еще до войны уехавшего с семьей в Америку и ставшего там раввином) погибли либо физически (как Якуб Кац, убитый польскими одноклассниками, подозревавшими его в сотрудничестве с советскими властями, или как Дора с маленьким ребенком на руках, сожженная вместе с другими еврейскими жителями городка, или как поляк Рысек, угонявший бывшую одноклассницу Рахиль «в гетто» и застреленный спасавшим ее мужем-поляком, тоже бывшим одноклассником), либо духовно, как Зыгмунт, слепо, бессмысленно и жестоко мстящий невинным и беспомощным за расстрелянного НКВД отца («Ну, Дора, ты сама видишь. У Рысека есть шрамы от Советов, а у тебя нет», - говорит он в сцене коллективного изнасилования бывшей еврейской соученицы), или Генек, загонявший еврейских соседей в сарай и поджигавший его («Да их там и тысячи не наберется! Самое большее - семьсот. А то и еще меньше»), а позже ставший священником, или Менахем, ставший следователем и после войны мстящий за убиенных, применяя «недозволенные методы».
Половодье зла, жестокости, мести, неизбывного страха захватывает и вовлекает в свой водоворот всех персонажей, не оставляя им внутреннего пространства для живых человеческих чувств, сострадания, взаимопонимания, приводя к опустошенности, личному краху (крестившаяся во имя спасения Рахиль, ставшая Марианной; Зоха, отказавшаяся взять к себе ребенка уводимой на смерть одноклассницы и подать ей воды), и это придает некое поистине трагическое - в греческом понимании (неумолимый рок, кара) - измерение «урокам» Слободзянека. «Школьный товарищ - это как семья. А может, и больше», - в этих словах обагрившего свои руки кровью одноклассников персонажа звучит жесткая авторская ирония, контрастно оттеняющая действие.
Пьесу Слободзянека уже знают в Тель-Авиве - «Габима» устраивала ее публичные чтения в 2008 году («А-арец» говорила тогда о сильнейшем впечатлении, которое произвели на публику персонажи, одновременно являющиеся и хорошими людьми, и жертвами, и палачами) - и в Лондоне, где год назад прошла мировая премьера, сопровождавшаяся горячими откликами критики. Польская премьера в варшавском Театре на Воле (ставит пьесу словацкий режиссер Ондрей Спишак) состоялась в минувшем октябре, и именно здесь «Наш класс» прошел самое серьезное испытание: ведь Слободзянек подчеркивает, что его пьеса - не о польско-еврейском, но о польско-польском конфликте, лишь частью которого оказались евреи.
Председатель жюри «Ники» профессор Института литературных исследований ПАН Гражина Борковская на церемонии вручения премии подчеркнула: «Мы награждаем Тадеуша Слободзянека не за смелость обращения к трудной теме, где преступление охватывает и тех, кто его совершил, и тех, кто был свидетелем, и тех, кто видел и молчал, и тех, кто не хотел видеть, знать и помнить. Мы награждаем его за способ, каким он об этом говорит, за форму драмы, которая потрясающе просто, а вместе с тем продуманно рисует историю палачей и жертв, убийц и убиваемых. Все они являются одноклассниками, ровесниками, знакомыми, соседями. Точнее - были. Герои драмы мертвы… В этом смысле их история закончилась, но наша все еще продолжается».
Надо отметить, что память о еврейских соотечественниках, живших в Польше (а в некоторых городах они составляли до трети населения) и истребленных во время войны, здесь сохраняется. Об этом свидетельствует и наличие еврейских музеев, и действующие научные центры, и многочисленные книжные издания, и разного рода фестивали, и мемориальные (например, жители польских городов в определенные даты собираются вокруг пустого стула с кипой) и даже художественные акции. Недавно, в 69-ю годовщину сожжения евреев в Едвабне, художник Рафал Бетлеевский устроил перформанс: сжигание сарая, куда были помещены записки поляков, содержащие «все недоброжелательные мысли, которые мы когда-либо могли иметь относительно евреев и которые нас тяготят». На польском сайте «Я тоскую по тебе, еврей» можно посмотреть репортаж с этого перформанса и неоднозначные отклики на него…
Историю принято называть magistra vitae, но говорят также, что ее главный урок состоит в том, что она никого ничему не учит. Уроки истории по Слободзянеку - невыносимо трудные, но если их не выучить, придется проходить их снова и снова. Впрочем, вручая Слободзянеку «Нику», Адам Михник сказал: «Пока у нас есть такие писатели и такое жюри, мы можем с оптимизмом смотреть в будущее».