О литературе. Опять
Меня можно обвинить в том, что я не читаю классику. Грешна, каюсь. Однако мне кажется, что чтение - процесс, который должен приносить удовольствие. И поэтому в выборе следующей книги я руководствуюсь своими желаниями, а не здравым смыслом и тем, что дОлжно.
Когда-то я самостоятельно пришла к «Мастеру и Маргарите», за год до того, как мы официально проходили его в школе. Не так давно, благодаря Михаилу Юрьевичу [Елизарову] я выиграла сборник «Русский жестокий рассказ», составленный В. Сорокиным, в котором были представлены совершенно разные произведения - там был «Фаталист» Лермонтова и «Кроткая» Достоевского наряду с «В подвале» Леонида Андреева и «Мусорным ветром» Андрея Платонова.
В один прекрасный день я дойду до того, чтобы прочитать классику - и русскую, и зарубежную. Не всю, а ту, которая будет мне интересна. Но до сих пор я предпочитаю современную литературу разных «сортов», в которой особняком стоит имя Стивена Кинга. Тем более сейчас, когда я, наконец, рискнула начать читать его на английском, и это оказалось совсем несложно, зато гораздо более… остро, что ли.
Я уже почти смирилась с тем, что Кинг воспринимается 80% людей американской Донцовой жанра ужасов. «Он пишет много, поверхностно, и да, в конце концов, это просто очередной ужастик» - таковы мысли этих людей. Но почему такая разница в отношении к Толкину, создавшему «Властелина колец», и Кингу, создавшему не менее великую «Тёмную Башню»? Все упираются в сверхъестественное и не видят за этим главного - человеческие истории, психологию…
«Долорес Клейборн» - это роман о растлении ребёнка и его последствиях (к этой же теме частично обращается и «Игра Джеральда»), и, конечно, о том, как мать защищает своё дитя, узнав об этом.
«Мизери» - это роман об одержимости и зле, о чистом безумии. И в целом, о психических расстройствах - неврозы, БАР, психозы. И вновь ни грамма мистики.
«11/22/63» - роман, в котором Кинг, с одной стороны, не совсем Кинг. И мистическая канва путешествий во времени лишь фон, на котором разворачивается историческое событие, в жертву которому приносится человеческая судьба. Это размышление о судьбе, предрешённости и свободе воли.
«Оно» - это песнь детству, это попытка проанализировать то, как страхи могут взять над нами верх и о том, как, вырастая, мы теряем не только эти страхи, но и веру в чудеса. А ещё о том, что зло - необязательно страшное нечто, которое невозможно осмыслить, но и людское безразличие, желание не быть причастным к чужой беде.
И, наконец, «Кладбище домашних животных» - это история о древнем, как само человечество, страхе - страхе смерти, загробной жизни, страхе потерять близких - жён, братьев, детей, внуков. О том, как с этим справиться и не сойти с ума. Как тщетны и бессмысленны все слова утешения. И как невозможность принять факт смерти сына толкает героя на отчаянный шаг. Более подробно я напишу, когда закончу перечитывать этот роман (первый раз я читала его лет 15 назад), но вновь: старая погребальная земля индейцев, способная возвращать умерших к жизни, - лишь фон для попытки проникнуть и понять переживание потери - горькое, страшное, невыразимое.
Так что я могу сказать следующее. У каждого времени - свои певцы и пророки. На протяжении времён они часто поют об одном и том же, но разными словами и в разных реалиях. А смысл сказанного не зависит от того, сколько грамматических основ содержит предложение и насколько витиеватая лексика используется для его передачи. Суть остаётся сутью, отметая шелуху и словоблудие. И сейчас мне более чем комфортно на этом этапе и следующая моя книга, безусловно, будет книгой Кинга на английском. Если осмелюсь, то это будет «Оно» (в третий раз).
И так, напоследок:
“Thank God he didn’t suffer, Louis. At least it was quick.”
Yes, it was quick, all right, he thought about saying to her-ah, how that would shatter her face all over again, and he felt a vicious urge to do it, to simply spray the words into her face. It was quick, no doubt about that, that’s why the coffin’s closed, nothing could have been done about Gage even if Rachel and I approved of dressing up dead relatives in their best like department store mannequins and rouging and powdering and painting their faces. It was quick, Missy-my-dear, one minute he was there on the road and the next minute he was lying in it, but way down by the Ringers’ house. It hit him and killed him and then it dragged him and you better believe it was quick. A hundred yards or more all told, the length of a football field. I ran after him, Missy, I was screaming his name over and over again, almost as if I expected he would still be alive, me, a doctor. I ran ten yards and there was his baseball cap and I ran twenty yards and there was one of his Star Wars sneakers, I ran forty yards and by then the truck had run off the road and the box had jackknifed in that field beyond the Ringers’ barn. People were coming out of their houses and I went on screaming his name, Missy, and at the fifty-yard line there was his jumper, it was turned inside-out, and on the seventy-yard line there was the other sneaker, and then there was Gage.
//
«Слава богу, он не страдал, Луис. По крайней мере, всё произошло быстро».
Да, это было быстро, ещё бы, захотелось ему ответить - о, как это отразилось бы на её расстроенном лице, и он почувствовал злобное желание сделать это - просто выплеснуть слова ей в лицо. Это было быстро, в этом нет сомнений, поэтому гроб закрыт. С Гейджем ничего нельзя было сделать, даже если бы мы с Рейчел одобряли желание наряжать мёртвых родственников в самое лучшее, подобно манекенам в магазине, и румянить, пудрить, раскрашивать их лица. Это было быстро, Мисси, дорогуша: вот он стоит на дороге, а в следующую минуту лежит на ней, но вдалеке, у дома Рингеров. Он [грузовик] ударил, убил и протащил его, так что лучше поверить в то, что всё произошло быстро. Сто ярдов или больше, в общей сложности, - длина футбольного поля. Я бежал к нему, Мисси, я выкрикивал его имя снова и снова, будто ждал, что он всё ещё может быть жив. Это я-то, врач. Я пробежал 10 ярдов - и вот его бейсболка, я пробежал 20 - и вот один из его кроссовок с эмблемой «Звёздных войн». Я пробежал 40 ярдов и здесь грузовик уже съехал с дороги, а его фургон сложился вдвое на поле за амбаром Рингеров. Люди выходили из своих домов, а я продолжал выкрикивать его имя, Мисси, и в 50 ярдах был его джемпер, он был вывернут наизнанку, а в 70 ярдах был второй кроссовок, а дальше был Гейдж…
Когда-то я самостоятельно пришла к «Мастеру и Маргарите», за год до того, как мы официально проходили его в школе. Не так давно, благодаря Михаилу Юрьевичу [Елизарову] я выиграла сборник «Русский жестокий рассказ», составленный В. Сорокиным, в котором были представлены совершенно разные произведения - там был «Фаталист» Лермонтова и «Кроткая» Достоевского наряду с «В подвале» Леонида Андреева и «Мусорным ветром» Андрея Платонова.
В один прекрасный день я дойду до того, чтобы прочитать классику - и русскую, и зарубежную. Не всю, а ту, которая будет мне интересна. Но до сих пор я предпочитаю современную литературу разных «сортов», в которой особняком стоит имя Стивена Кинга. Тем более сейчас, когда я, наконец, рискнула начать читать его на английском, и это оказалось совсем несложно, зато гораздо более… остро, что ли.
Я уже почти смирилась с тем, что Кинг воспринимается 80% людей американской Донцовой жанра ужасов. «Он пишет много, поверхностно, и да, в конце концов, это просто очередной ужастик» - таковы мысли этих людей. Но почему такая разница в отношении к Толкину, создавшему «Властелина колец», и Кингу, создавшему не менее великую «Тёмную Башню»? Все упираются в сверхъестественное и не видят за этим главного - человеческие истории, психологию…
«Долорес Клейборн» - это роман о растлении ребёнка и его последствиях (к этой же теме частично обращается и «Игра Джеральда»), и, конечно, о том, как мать защищает своё дитя, узнав об этом.
«Мизери» - это роман об одержимости и зле, о чистом безумии. И в целом, о психических расстройствах - неврозы, БАР, психозы. И вновь ни грамма мистики.
«11/22/63» - роман, в котором Кинг, с одной стороны, не совсем Кинг. И мистическая канва путешествий во времени лишь фон, на котором разворачивается историческое событие, в жертву которому приносится человеческая судьба. Это размышление о судьбе, предрешённости и свободе воли.
«Оно» - это песнь детству, это попытка проанализировать то, как страхи могут взять над нами верх и о том, как, вырастая, мы теряем не только эти страхи, но и веру в чудеса. А ещё о том, что зло - необязательно страшное нечто, которое невозможно осмыслить, но и людское безразличие, желание не быть причастным к чужой беде.
И, наконец, «Кладбище домашних животных» - это история о древнем, как само человечество, страхе - страхе смерти, загробной жизни, страхе потерять близких - жён, братьев, детей, внуков. О том, как с этим справиться и не сойти с ума. Как тщетны и бессмысленны все слова утешения. И как невозможность принять факт смерти сына толкает героя на отчаянный шаг. Более подробно я напишу, когда закончу перечитывать этот роман (первый раз я читала его лет 15 назад), но вновь: старая погребальная земля индейцев, способная возвращать умерших к жизни, - лишь фон для попытки проникнуть и понять переживание потери - горькое, страшное, невыразимое.
Так что я могу сказать следующее. У каждого времени - свои певцы и пророки. На протяжении времён они часто поют об одном и том же, но разными словами и в разных реалиях. А смысл сказанного не зависит от того, сколько грамматических основ содержит предложение и насколько витиеватая лексика используется для его передачи. Суть остаётся сутью, отметая шелуху и словоблудие. И сейчас мне более чем комфортно на этом этапе и следующая моя книга, безусловно, будет книгой Кинга на английском. Если осмелюсь, то это будет «Оно» (в третий раз).
И так, напоследок:
“Thank God he didn’t suffer, Louis. At least it was quick.”
Yes, it was quick, all right, he thought about saying to her-ah, how that would shatter her face all over again, and he felt a vicious urge to do it, to simply spray the words into her face. It was quick, no doubt about that, that’s why the coffin’s closed, nothing could have been done about Gage even if Rachel and I approved of dressing up dead relatives in their best like department store mannequins and rouging and powdering and painting their faces. It was quick, Missy-my-dear, one minute he was there on the road and the next minute he was lying in it, but way down by the Ringers’ house. It hit him and killed him and then it dragged him and you better believe it was quick. A hundred yards or more all told, the length of a football field. I ran after him, Missy, I was screaming his name over and over again, almost as if I expected he would still be alive, me, a doctor. I ran ten yards and there was his baseball cap and I ran twenty yards and there was one of his Star Wars sneakers, I ran forty yards and by then the truck had run off the road and the box had jackknifed in that field beyond the Ringers’ barn. People were coming out of their houses and I went on screaming his name, Missy, and at the fifty-yard line there was his jumper, it was turned inside-out, and on the seventy-yard line there was the other sneaker, and then there was Gage.
//
«Слава богу, он не страдал, Луис. По крайней мере, всё произошло быстро».
Да, это было быстро, ещё бы, захотелось ему ответить - о, как это отразилось бы на её расстроенном лице, и он почувствовал злобное желание сделать это - просто выплеснуть слова ей в лицо. Это было быстро, в этом нет сомнений, поэтому гроб закрыт. С Гейджем ничего нельзя было сделать, даже если бы мы с Рейчел одобряли желание наряжать мёртвых родственников в самое лучшее, подобно манекенам в магазине, и румянить, пудрить, раскрашивать их лица. Это было быстро, Мисси, дорогуша: вот он стоит на дороге, а в следующую минуту лежит на ней, но вдалеке, у дома Рингеров. Он [грузовик] ударил, убил и протащил его, так что лучше поверить в то, что всё произошло быстро. Сто ярдов или больше, в общей сложности, - длина футбольного поля. Я бежал к нему, Мисси, я выкрикивал его имя снова и снова, будто ждал, что он всё ещё может быть жив. Это я-то, врач. Я пробежал 10 ярдов - и вот его бейсболка, я пробежал 20 - и вот один из его кроссовок с эмблемой «Звёздных войн». Я пробежал 40 ярдов и здесь грузовик уже съехал с дороги, а его фургон сложился вдвое на поле за амбаром Рингеров. Люди выходили из своих домов, а я продолжал выкрикивать его имя, Мисси, и в 50 ярдах был его джемпер, он был вывернут наизнанку, а в 70 ярдах был второй кроссовок, а дальше был Гейдж…