From Paris
По жизни мне всегда везло с чеченцами.
Всегда так было: что ни чеченец - так, настоящий самородок, образец мужества, порядочности и человеческой зрелости. Без всех этих пресловутых перепадов настроения, гормональных взрывов и всегда заготовленного кинжала за пазухой.
А я, ведь, стыдно признаться, еще несколько лет назад четко следовал канонам селективного национализма - мне, действительно, казалось, что одни народы могут от природы быть добропорядочнее, законопослушнее других. Что же касается чеченцев, то в воображаемой мной иерархии этот гордый горский народ котировался, мягко говоря, не слишком высоко - строго ниже большинства других встречавшихся мне этносов. В качестве же оправдания такой позиции я видел заложенную в чеченской культуре глубокую "военно-разбойную традицию" Я же, кому интересно, убежденный пацифист.
В итоге все обошлось, и, к счастью, я оставил свой невероятно прогрессивный оценочный метод (базировавшийся на ничем не подкрепленном личном восприятии, с достаточно размытыми критериями оценки). Постепенно отказываясь от клише и стереотипов, я стал стараться не видеть хитрого торгаша в азербайджанце, грубияна-хама в грузине, исполнительного, но бездумного трудягу-муравья в представителях столь теплых для меня центрально-азиатских республик.
В итоге, после регулярных инъекций подобного самообмана жить стало чуть спокойней и чуть счастливей. Во всяком случае, так стало казаться.
Впрочем, я совсем отвлекся от чеченцев. А чеченцы в этом посте мне еще понадобятся.
В прошлом году Малик (а Малик, к слову, наследный кавказский джигит) периодически повторял одну и ту же идею. Идея эта может показаться не Бог весть какой оригинальной, но, как это нередко случается, ей свойственно принимать более четкие, конкретные формы по мере ее непосредственного "переживания" и осознания.
Так вот, Малик, совершивший в достаточно короткий срок вояж по направлению Хасавюрт - Махачкала - Санкт-Петербург - Москва - Париж, в ходе своего пребывания в столице нашей родины рассказывал о постепенно нарастающем обострении национального (не хочется менять на "этнического" или "народного") самосознания в период нахождения на чужбине. Отдалившись от родного города, села или аула, попав в новые социокультурные условия, намного резче начинаешь замечать проявления этнических, религиозных трений, по-другому, более осторожно начинаешь воспринимать такие явления, как дружба, ссора и тд. Суть проблем зачастую начинаешь упрощать, сводя всё к сложно распутываемым межкультурным узлам.
Вот так и я.
Во Франции мне в пору записываться в боевое крыло всеми любимой нами "Молодой гвардии". Или в "Наши" податься - чем не вариант? Ведь рядом с египетским обелиском на площиди Согласия, в Зале для игры в мяч или в кафе на бульваре Сен-Жермен я здесь и сейчас готов грудью заслонить "амбразуру", защищать вертикаль власти, операцию "преемник", ассиметричные ответы и суверенную демократию. С пеной у рта я готов объяснять особенности российского восприятия понятия "свобода", понятий "демократия" и "гражданское общество". В ответ на лестный интерес к отечественной культуре, я, не жалея эпитетов, углубляюсь в рассказы о самобытности русской деревни, величии русской литературы, навеянной национальными мотивами классической музыке.
Все это давно превратилось в мантру - убедительную мантру, так как в какой-то момент ты, и правда, начинаешь верить в придуманные тобой гиперболы. С каждым днем логика становится более последовательной, более солидной. Отныне все твои аргументы вписываются в общую структурированную концепцию. Отныне столь любимая французами антироссийская риторика все жестче наталкивается на стену из проверенных временем тезисов. Ты споришь ради спора, противоречишь, ошибочно полагая, что гибкая позиция оголяет тылы.
В один прекрасный день ты ловишь себя на мысли, что в родной тебе стране уж слишком все круто. И так круто не бывает. Ты приезжаешь в Москву и в первый же день реальность щедро обдает холодной водой.
фото взял у ookami_dou во flickr
Всегда так было: что ни чеченец - так, настоящий самородок, образец мужества, порядочности и человеческой зрелости. Без всех этих пресловутых перепадов настроения, гормональных взрывов и всегда заготовленного кинжала за пазухой.
А я, ведь, стыдно признаться, еще несколько лет назад четко следовал канонам селективного национализма - мне, действительно, казалось, что одни народы могут от природы быть добропорядочнее, законопослушнее других. Что же касается чеченцев, то в воображаемой мной иерархии этот гордый горский народ котировался, мягко говоря, не слишком высоко - строго ниже большинства других встречавшихся мне этносов. В качестве же оправдания такой позиции я видел заложенную в чеченской культуре глубокую "военно-разбойную традицию" Я же, кому интересно, убежденный пацифист.
В итоге все обошлось, и, к счастью, я оставил свой невероятно прогрессивный оценочный метод (базировавшийся на ничем не подкрепленном личном восприятии, с достаточно размытыми критериями оценки). Постепенно отказываясь от клише и стереотипов, я стал стараться не видеть хитрого торгаша в азербайджанце, грубияна-хама в грузине, исполнительного, но бездумного трудягу-муравья в представителях столь теплых для меня центрально-азиатских республик.
В итоге, после регулярных инъекций подобного самообмана жить стало чуть спокойней и чуть счастливей. Во всяком случае, так стало казаться.
Впрочем, я совсем отвлекся от чеченцев. А чеченцы в этом посте мне еще понадобятся.
В прошлом году Малик (а Малик, к слову, наследный кавказский джигит) периодически повторял одну и ту же идею. Идея эта может показаться не Бог весть какой оригинальной, но, как это нередко случается, ей свойственно принимать более четкие, конкретные формы по мере ее непосредственного "переживания" и осознания.
Так вот, Малик, совершивший в достаточно короткий срок вояж по направлению Хасавюрт - Махачкала - Санкт-Петербург - Москва - Париж, в ходе своего пребывания в столице нашей родины рассказывал о постепенно нарастающем обострении национального (не хочется менять на "этнического" или "народного") самосознания в период нахождения на чужбине. Отдалившись от родного города, села или аула, попав в новые социокультурные условия, намного резче начинаешь замечать проявления этнических, религиозных трений, по-другому, более осторожно начинаешь воспринимать такие явления, как дружба, ссора и тд. Суть проблем зачастую начинаешь упрощать, сводя всё к сложно распутываемым межкультурным узлам.
Вот так и я.
Во Франции мне в пору записываться в боевое крыло всеми любимой нами "Молодой гвардии". Или в "Наши" податься - чем не вариант? Ведь рядом с египетским обелиском на площиди Согласия, в Зале для игры в мяч или в кафе на бульваре Сен-Жермен я здесь и сейчас готов грудью заслонить "амбразуру", защищать вертикаль власти, операцию "преемник", ассиметричные ответы и суверенную демократию. С пеной у рта я готов объяснять особенности российского восприятия понятия "свобода", понятий "демократия" и "гражданское общество". В ответ на лестный интерес к отечественной культуре, я, не жалея эпитетов, углубляюсь в рассказы о самобытности русской деревни, величии русской литературы, навеянной национальными мотивами классической музыке.
Все это давно превратилось в мантру - убедительную мантру, так как в какой-то момент ты, и правда, начинаешь верить в придуманные тобой гиперболы. С каждым днем логика становится более последовательной, более солидной. Отныне все твои аргументы вписываются в общую структурированную концепцию. Отныне столь любимая французами антироссийская риторика все жестче наталкивается на стену из проверенных временем тезисов. Ты споришь ради спора, противоречишь, ошибочно полагая, что гибкая позиция оголяет тылы.
В один прекрасный день ты ловишь себя на мысли, что в родной тебе стране уж слишком все круто. И так круто не бывает. Ты приезжаешь в Москву и в первый же день реальность щедро обдает холодной водой.
фото взял у ookami_dou во flickr