Тру стори
Нина всегда хотела иметь дочь. У Нины было два сына. Сыновья непутевые, хорошо хоть девки им достались толковые, рукастые, хваткие. Оленька, младшего жена, любимица, стыдилась нежности, которую проявляла к ней Нина, сторонилась лишний раз, отводила глаза и не могла повернуть свой упрямый язык, чтоб назвать Нину мамой, как бы та ни просила.
Так и жили, стесняясь, деревенея телом. Одна - от нескрываемой нежности к придуманной дочери, другая от назойливой и требовательной любви чужой матери.
Однажды весной Нина и Оленька шли друг за дружкой краем поля, Оленька впереди, Нина сзади - шли в резиновых сапогах в деревню, две городские женщины - постарше и молодая.
Молча шли, потому как говорить, когда идешь гуськом, не так-то удобно. Оленька молчала к тому же еще от того, что чувствовала неловкость - на редких остановках Нина нет-нет да протягивала руку, нет-нет да заглядывала в глаза. Дорога была грязна, колея глубока, сапоги с чавканьем отрывались от глины и оставляли в ней размазанный ребристый след. На одном из поворотов колея вдруг стала глубже, и опасная крутобокость ее резко толкнула левый Оленькин сапог в самую свою глубь. Оленька только лихо махнула руками для равновесия и, падая в глинистую жижу, вскрикнула жалобно - то, что кричит любой, первое, что сходит с языка:
- Мама! - крик был короток, но отчаян. Авоська со скудным обедом звонко впечаталась в грязь.
- Доченька! - тотчас же откликнулась Нина, сердце которой сжалось. Нечаянное слово полоснуло по нему так сладко. Оленька протянула к Нине испачканные по локоть руки. Земля еще была холодна. Но Нине было не так уж и зябко. Все же весна!