Jun 14, 2012 20:35
Иными словами, люди, перед которыми поставлен вопрос о национальной идентичности в искусстве, оказываются в ситуации «Свет мой, зеркальце, скажи»: они вынуждены допрашивать себя относительно того, где, в чем, в каких произведениях они видят отражение собственного «я», с чем они себя идентифицируют. При этом, как в пушкинской сказке, персонажу, конечно, хотелось бы не просто отразиться, а так, чтобы убедиться, что он «на свете всех милее». В результате этих поисков вырисовывается некий коллективный персонаж, репрезентирующий «коллективное бессознательное». И как же он выглядит в этом зеркале?
...
В зеркале начинает вырисовываться существо какое-то странное и ни в коем случае не созидательное, - всей его созидательности хватает разве что на неприличный жест, раздраконенный до размеров Литейного моста. Правда, может показаться, что созидательным пафосом наделены «Рабочий и колхозница» Мухиной. Но это если забыть, что их прообразом было античное изваяние Гармодия и Аристогитона - тираноборцев, то есть ниспровергателей. А если даже рабочего и колхозницу рассматривать как созидателей и деятелей, то тут же окажется, что это 1937 год, апофеоз сталинизма, и они в своем так называемом неудержимом порыве оказываются персонажами весьма страшными: «Весь мир насилья мы разроем до основанья, а затем…» Вот именно. Мы же помним, что было затем. В этом контексте «Богатыри» Васнецова - воплощение мечты о надежной защите, эдакий древнерусский ОМОН, а «Хлеба» Осмоловского… иконостас XXI века? Возведенные в культ ломти хлеба. Да и те несъедобные...
ссылки,
сон разума рождает чудовищ