Черный Арап
Вот, вздумала еще главу выложить из "Змаева Вира". Не сочтите за расизм: Черный Арап - персонаж вполне традиционный... правда, тут не столь эпичный, как следовало бы :))
…Так случилось, что в один из дней, придя на полянку, Станко застал Недку в слезах.
- Ты что? - испугался он. - Обидел кто или случилось что-нибудь?
- Случилось… На мою сестру положил глаз Чёрный Арапин.
- Так… - сказал Станко и закусил губу.
О Чёрном Арапе он уже слышал. Причём такое, что век бы не слыхать. Как раз сейчас нёс Урошу устное донесение, а вернее, жалобу на бесчинства Чёрного от жителей деревеньки Вучице, где на следующий день после свадьбы повесилась новобрачная, выданная замуж за своего любимого.
Никто не знал, в кого пошёл этот сын старого аги, не похожий ни на покойного отца, ни на агиницу, ни на старшего брата, который, по странному стечению обстоятельств (злые языки говорили, что не случайно), погиб на охоте вскоре после отцовой смерти. Смуглый почти до черноты, толстогубый, с приплюснутым носом и жёсткими курчавыми волосами, он носил имя Латиф, но за глаза даже турки именовали его не иначе, как Арапом или Чёрным Арапом. Поговаривали, что ага прижил его от чернокожей наложницы, которую затем продал, уступив ревности законной жены. И ни за что бы не бывать ему наследником отцовых владений, если бы конь старшего сына так кстати не оступился на крутой горной тропинке над пропастью…
А получив власть над долиной, завёл в ней Арапин нечестивый и богомерзкий обычай - приказал гяурам привозить к себе невест после венчания, чтобы мог он провести с новобрачной первую ночь, сорвав цвет её девственности. От ночи с Арапом можно было и откупиться, но заплатить этот выкуп могли немногие, и был он тем больше, чем краше и моложе невеста. Тех, кто противился, увозили силой, и помешать этому не могли ни жених, ни родня молодой - кому под силу сладить с вооружёнными слугами Чёрного? И жаловаться было некому - в своих владениях Арап сам себе судья и падишах, а райя… да что такое райя? На то она и бессловесный скот, чтобы резать её и стричь, как заблагорассудится хозяину… Хотя любому овчару с детства было ясно, что умный хозяин не загубит зря ни одной овцы, любая у него будет ходить в холе и сытости, нагуливая жир и тонкое руно и умножая тем богатство владельца.
Умным хозяином был старый ага. Все знали, что охальничал Арап и прежде, при жизни отца, но тогда его жертвами становились лишь самые робкие и безответные, которые просто не решались жаловаться. Либо те, чьё молчание легко было купить за серебро. Ага был набожен и строго блюл закон, не позволяя лишнего и сыновьям - даже женил обоих, во избежание распутства, почти в отроческих годах. И Латиф отца откровенно побаивался - потому-то старался если не скрыть от него свои похождения, то хотя бы с виду соблюдать благопристойность, не позорить перед соседями.
Теперь же управы на Арапа не было никакой. Новый ага зажил жизнью откровенно разгульной и развратной, меняя наложниц десятками и не давая проходу пригожим девушкам и молодухам. Более того - некоторое время назад в реке, неподалёку от каменного моста, нашли застрявшее в прибрежных камнях тело мальчика, который прислуживал Арапу в его опочивальне.
- Знать, бил его Арапин, - наивно предположил Станко в разговоре с кузнецом Деяном, который время от времени снабжал Уроша хлебом и сведениями, а зимой у него в кузнице жили и работали молотобойцами хайдуки Радул и Ненад. - А может, сам и утопить велел?
- Лучше бы бил, - сплюнув, хмуро ответил Деян. И когда он, не стесняясь в выражениях, объяснил, почему, по его мнению, маленький слуга свёл счёты с жизнью, у Станко потемнело в глазах. Такой мерзости он даже и представить себе не мог. Тогда и засело у него в голове: что бы там ни было, не жить больше Арапу. Даже если придётся одному, как воеводе Милошу Обиличу, пробраться в дом аги, чтобы распороть ножом брюхо поганого насильника. Только бы зарубили потом на месте, если не удастся убежать, а не взяли живым, чтобы выведать имена сообщников или казнить прилюдно и растягивая мучения…
Но что-то ему подсказывало, что жертвовать собой в одиночку не придётся. И что воевода, услышав о непотребствах, непременно решит прийти на помощь селянам. В том числе Недкиной сестре.
- Расскажи, - попросил он девушку.
Недка начала рассказывать.
…Как-то, прошлым летом ещё, послала бабушка их с Даницей собирать травы на склоне холма около леса, недалеко от проезжей дороги. Рвали они зверобой, и чабрец, и хайдуцкую траву, и золотистый смиль-бессмертник, ломали душисто пахнущие стебли и распевали песни на два голоса.
- Ра-асти-и-и, расти, сосна зе-елена-ая!.. - высоко, звонко запевала Даница.
- Ра-асти, расти, сосна зе-елена-ая! - сильно, низом подхватывала Недка, и весёлый ветер плясал и звенел в теснине меж девичьих голосов, что взмывали один над другим, то расходясь, то сливаясь, прямо к зелёным соснам на вершинах…Так увлеклись, что и не заметили, как из-за холма выехал старый ага со свитой. Смолкли испуганно, когда ага, осадив своего коня, жестом приказал своим людям остановиться, - то ли бежать скорее, побросав охапки травы, вверх по склону в лес, то ли не показывать виду, что оробели…
Переглянулись и остались на месте - лишь поклонились в пояс, низко, чинно… Турки за спиной своего господина оживились, глазея на сестёр, начали перешёптываться, пересмеиваться, подкручивать усы. Ага поднял руку, и шёпот смолк.
- Что замолчали, певуньи? - улыбнулся ага, который, видимо, был в хорошем расположении духа. - Разве я волк или медведь, чтобы меня бояться? Подойдите-ка сюда, - поманил он девушек рукой. Недка и Даница осторожно приблизились, остановились, потупив взгляды, на краю дороги.
- Вот как поют в наших горах! - воскликнул старый ага, обернувшись к своим людям с гордостью и даже с каким-то вызовом. Ибо все знали, что род его происходил из этих краёв, и дед его был здешним господарем, который принял турецкую веру, чтобы сохранить имение. - Где ещё вы слышали такие песни - в Анатолии, в землях греков, арнаутов? Или может, в самом Цареграде? Спойте-ка ещё, соловушки, потешьте старика, - он достал из кошеля на поясе мелкую серебряную монетку и многообещающим жестом подбросил её на ладони.
Сёстры переглянулись. Бояться вроде было нечего. Ну а спеть - спеть нетрудно, даже и не ради серебра…
- Обвалилась гора,
Завалила овчара,
- выпрямившись, смело начала Недка, и тут же в песню, взлетая выше, вплёлся хрустальный голос Даницы:
- Завалила овчара
Да товарища его…
Первый молит: «Пусти!
Верна люба ждёт меня!»
Другой молит: «Пусти!
Ждёт меня родная мать!..»
Слова были немудрёными, но здесь, в горах, знали толк в ведении голосов, в том, чтобы даже незатейливый мотив расцветить протяжёнными созвучиями, переливчатыми переходами… Турки слушали - кто равнодушно, кто с интересом, а кто-то даже стал подпевать и прихлопывать в ладоши. Старший сын аги, что поначалу презрительно кривил под усами тонкие губы: мол, припала охота старику слушать мужицкие песни! - и тот застыл с изумлённым выражением на лице. Слушали песню, а смотрели на Даницу - откровенно, во все глаза. И правду сказать - расцвела Недкина сестра, всегда маленькая и хрупкая, может, и позже, чем сверстницы, но превратилась в настоящую красавицу. Круглолицая, крепко сбитая Недка сама себе казалась рядом с ней нескладным медвежонком, пигалицей, из которой ещё неизвестно что выйдет, а вот краса Даницы если и не достигла своей вершины, то к ней приближалась. Стройная, ясноглазая, тонкая телом, словно вила, с цветком шиповника в лёгких тёмно-русых волосах, стояла сестра, разрумянившись от песни, от летнего зноя и направленных на неё взглядов. И ещё оттого, что недавно, на Иванов день, попросил у неё букетик цветов славный парень-овчар…
…Люба станет жалеть -
День проплачет до полдня,
Станет мать горевать -
Плакать матери весь век…
Недка увидела, как румянец сбежал с лица сестры. Из-за спины аги на Даницу жадно, неотрывно смотрел его младший сын Латиф - Чёрный Арапин. Глазел нагло, бесстыдно, в упор, ухмыляясь и облизывая красные пухлые губы…
- …И вот теперь Даница замуж собралась, - рассказывала Недка. - Сватается к ней один парень, и она его тоже полюбила. Они уже и в церкви обручились, стали женихом и невестой. А Арап как прослышал - так житья ей с тех пор не даёт. Каждую неделю шлёт гонцов: когда, мол, позовёшь на свадьбу? Ясно ведь, что ему нужно…
Голос Недки дрогнул, она помолчала, переводя дыхание, но продолжила:
- Отец ходил к нему, выкуп предлагал, какой запросит. Пускай, говорит, по миру пойдём, но честью своих дочерей я не торгую… А тот ему в лицо смеётся. Вам всей деревней, говорит, не собрать столько серебра, чтобы откупить твою жемчужину. Захочу - возьму и без свадьбы, и никто мне в этом не указ…
Недка снова замолкла, собираясь с силами, украдкой утирая слёзы уголком платочка. Станко молча слушал, не зная, как её утешить, что сказать в ответ. Посулить помощь от Уроша он не мог, хотя и не сомневался, что воевода что-нибудь да придумает. Но пока Урош не сказал своего слова - как можно обещаться за него? Да и как нарушить клятву, которую воевода взял с него, когда первый раз послал с поручением в долину, - ни с кем, кроме своих, проверенных людей, даже словом не обмолвиться, что как-то связан с хайдуками... Конечно, Недка не выдаст его, но и сам Станко понимал, что чем меньше знает она, тем дальше от опасности. А что делать, если беда уже на пороге её дома? И какую защиту может пообещать он сам - не как хайдук, а как обычный парень, ничем не отличающийся от других молодых овчаров?
- Они с женихом бежать хотят, - снова заговорила Недка. - Обвенчаться тайком и уйти куда-нибудь из долины, затеряться среди людей. Только Арап догадался и пригрозил, чтоб даже и не думали. Всё равно, мол, поймает, и тогда хуже будет. Жениху - три сотни палок по пяткам, чтобы неповадно было бегать. А невесту… слугам обещался отдать на потеху. На потеху туркам… нашу Даницу… - Она всхлипнула, прикрыв рот ладонью, и с мукой поглядела на Станко. У того сердце тотчас облилось кровью, но он снова промолчал, потупив взгляд.
- Только они всё равно собираются… - Недка сжала кулаки. - Парень этот пещеру знает в Вороньих скалах… турки в тех местах никогда не бывают. Он говорит: искать их будут, скорее всего, по окрестным селениям да по большим дорогам, может, в городе. А в этой пещере всё лето можно жить - там сухо и ручей поблизости. А мы бы с братом им хлеб туда носили. Только вот зимой… Что делать, Станко? - она снова посмотрела на него полным отчаяния взглядом, ища не ответа даже - поддержки. - Я так боюсь за неё! А вдруг их поймают?..
- Слушай… - Станко коротко, судорожно выдохнул, собираясь с мыслями, и заговорил - твёрдым тоном, тщательно подбирая слова: - Ты вот что, Недка… Ты верь мне, пожалуйста… Я не могу тебе ничего сейчас сказать, мне нужно посоветоваться… с умными людьми… Только скажи сестре - пусть они с женихом пока не торопятся ничего предпринимать. Свадьбу пускай оттягивают, как могут. Ну, больной, что ли, пусть скажется, или как… И еще - пусть сестра одна не ходит, особенно в безлюдных местах. Только если уж совсем станет опасно - пускай уходят в пещеру и ждут там. Я поговорю… есть люди, которые могут помочь…
Он осёкся, боясь сболтнуть лишнее. Пусть лучше Недка решит, что он так, впустую мелет языком, просто чтобы утешить…
- В общем… потерпеть надо ещё чуть-чуть, - пробормотал он неловко и снова опустил глаза. Недка посмотрела на него долгим внимательным взглядом - словно в душу заглянула, пытаясь понять, действительно ли он знает больше, чем говорит... Видно, поняв, что выспрашивать бесполезно, поднялась с камня, подобрала валявшуюся рядом хворостину.
- Пойду я… Солнце к закату клонится, пора скотину домой гнать. Спасибо тебе на добром слове.
- Может, проводить? Не опасно одной-то? - в первый раз забеспокоился Станко, но Недка покачала головой.
- Здесь - не опасно. Арап леса не любит, он по другим дорогам катается, и турки его с ним… Звери летом сытые, на людей им незачем нападать, а больше в наших краях и некого бояться. Разве что хайдуков из Урошевой четы, - она усмехнулась и быстро взглянула на Станко. Тот едва не вздрогнул от неожиданности, но тут же вспомнил, что об Уроше и его чете в этих местах не слышал разве что глухой. - Только если бы я встретила хайдука, я бы, наверное, не испугалась. Рассказала бы ему про Арапа и про Даницу с женихом, попросила бы защиты. Говорят, воевода Урош - человек справедливый, может, и заступился бы…
- Знаешь, - сказал Станко. - Если я вдруг встречу в лесу хайдука из четы Уроша, я передам ему твои слова…
…Так случилось, что в один из дней, придя на полянку, Станко застал Недку в слезах.
- Ты что? - испугался он. - Обидел кто или случилось что-нибудь?
- Случилось… На мою сестру положил глаз Чёрный Арапин.
- Так… - сказал Станко и закусил губу.
О Чёрном Арапе он уже слышал. Причём такое, что век бы не слыхать. Как раз сейчас нёс Урошу устное донесение, а вернее, жалобу на бесчинства Чёрного от жителей деревеньки Вучице, где на следующий день после свадьбы повесилась новобрачная, выданная замуж за своего любимого.
Никто не знал, в кого пошёл этот сын старого аги, не похожий ни на покойного отца, ни на агиницу, ни на старшего брата, который, по странному стечению обстоятельств (злые языки говорили, что не случайно), погиб на охоте вскоре после отцовой смерти. Смуглый почти до черноты, толстогубый, с приплюснутым носом и жёсткими курчавыми волосами, он носил имя Латиф, но за глаза даже турки именовали его не иначе, как Арапом или Чёрным Арапом. Поговаривали, что ага прижил его от чернокожей наложницы, которую затем продал, уступив ревности законной жены. И ни за что бы не бывать ему наследником отцовых владений, если бы конь старшего сына так кстати не оступился на крутой горной тропинке над пропастью…
А получив власть над долиной, завёл в ней Арапин нечестивый и богомерзкий обычай - приказал гяурам привозить к себе невест после венчания, чтобы мог он провести с новобрачной первую ночь, сорвав цвет её девственности. От ночи с Арапом можно было и откупиться, но заплатить этот выкуп могли немногие, и был он тем больше, чем краше и моложе невеста. Тех, кто противился, увозили силой, и помешать этому не могли ни жених, ни родня молодой - кому под силу сладить с вооружёнными слугами Чёрного? И жаловаться было некому - в своих владениях Арап сам себе судья и падишах, а райя… да что такое райя? На то она и бессловесный скот, чтобы резать её и стричь, как заблагорассудится хозяину… Хотя любому овчару с детства было ясно, что умный хозяин не загубит зря ни одной овцы, любая у него будет ходить в холе и сытости, нагуливая жир и тонкое руно и умножая тем богатство владельца.
Умным хозяином был старый ага. Все знали, что охальничал Арап и прежде, при жизни отца, но тогда его жертвами становились лишь самые робкие и безответные, которые просто не решались жаловаться. Либо те, чьё молчание легко было купить за серебро. Ага был набожен и строго блюл закон, не позволяя лишнего и сыновьям - даже женил обоих, во избежание распутства, почти в отроческих годах. И Латиф отца откровенно побаивался - потому-то старался если не скрыть от него свои похождения, то хотя бы с виду соблюдать благопристойность, не позорить перед соседями.
Теперь же управы на Арапа не было никакой. Новый ага зажил жизнью откровенно разгульной и развратной, меняя наложниц десятками и не давая проходу пригожим девушкам и молодухам. Более того - некоторое время назад в реке, неподалёку от каменного моста, нашли застрявшее в прибрежных камнях тело мальчика, который прислуживал Арапу в его опочивальне.
- Знать, бил его Арапин, - наивно предположил Станко в разговоре с кузнецом Деяном, который время от времени снабжал Уроша хлебом и сведениями, а зимой у него в кузнице жили и работали молотобойцами хайдуки Радул и Ненад. - А может, сам и утопить велел?
- Лучше бы бил, - сплюнув, хмуро ответил Деян. И когда он, не стесняясь в выражениях, объяснил, почему, по его мнению, маленький слуга свёл счёты с жизнью, у Станко потемнело в глазах. Такой мерзости он даже и представить себе не мог. Тогда и засело у него в голове: что бы там ни было, не жить больше Арапу. Даже если придётся одному, как воеводе Милошу Обиличу, пробраться в дом аги, чтобы распороть ножом брюхо поганого насильника. Только бы зарубили потом на месте, если не удастся убежать, а не взяли живым, чтобы выведать имена сообщников или казнить прилюдно и растягивая мучения…
Но что-то ему подсказывало, что жертвовать собой в одиночку не придётся. И что воевода, услышав о непотребствах, непременно решит прийти на помощь селянам. В том числе Недкиной сестре.
- Расскажи, - попросил он девушку.
Недка начала рассказывать.
…Как-то, прошлым летом ещё, послала бабушка их с Даницей собирать травы на склоне холма около леса, недалеко от проезжей дороги. Рвали они зверобой, и чабрец, и хайдуцкую траву, и золотистый смиль-бессмертник, ломали душисто пахнущие стебли и распевали песни на два голоса.
- Ра-асти-и-и, расти, сосна зе-елена-ая!.. - высоко, звонко запевала Даница.
- Ра-асти, расти, сосна зе-елена-ая! - сильно, низом подхватывала Недка, и весёлый ветер плясал и звенел в теснине меж девичьих голосов, что взмывали один над другим, то расходясь, то сливаясь, прямо к зелёным соснам на вершинах…Так увлеклись, что и не заметили, как из-за холма выехал старый ага со свитой. Смолкли испуганно, когда ага, осадив своего коня, жестом приказал своим людям остановиться, - то ли бежать скорее, побросав охапки травы, вверх по склону в лес, то ли не показывать виду, что оробели…
Переглянулись и остались на месте - лишь поклонились в пояс, низко, чинно… Турки за спиной своего господина оживились, глазея на сестёр, начали перешёптываться, пересмеиваться, подкручивать усы. Ага поднял руку, и шёпот смолк.
- Что замолчали, певуньи? - улыбнулся ага, который, видимо, был в хорошем расположении духа. - Разве я волк или медведь, чтобы меня бояться? Подойдите-ка сюда, - поманил он девушек рукой. Недка и Даница осторожно приблизились, остановились, потупив взгляды, на краю дороги.
- Вот как поют в наших горах! - воскликнул старый ага, обернувшись к своим людям с гордостью и даже с каким-то вызовом. Ибо все знали, что род его происходил из этих краёв, и дед его был здешним господарем, который принял турецкую веру, чтобы сохранить имение. - Где ещё вы слышали такие песни - в Анатолии, в землях греков, арнаутов? Или может, в самом Цареграде? Спойте-ка ещё, соловушки, потешьте старика, - он достал из кошеля на поясе мелкую серебряную монетку и многообещающим жестом подбросил её на ладони.
Сёстры переглянулись. Бояться вроде было нечего. Ну а спеть - спеть нетрудно, даже и не ради серебра…
- Обвалилась гора,
Завалила овчара,
- выпрямившись, смело начала Недка, и тут же в песню, взлетая выше, вплёлся хрустальный голос Даницы:
- Завалила овчара
Да товарища его…
Первый молит: «Пусти!
Верна люба ждёт меня!»
Другой молит: «Пусти!
Ждёт меня родная мать!..»
Слова были немудрёными, но здесь, в горах, знали толк в ведении голосов, в том, чтобы даже незатейливый мотив расцветить протяжёнными созвучиями, переливчатыми переходами… Турки слушали - кто равнодушно, кто с интересом, а кто-то даже стал подпевать и прихлопывать в ладоши. Старший сын аги, что поначалу презрительно кривил под усами тонкие губы: мол, припала охота старику слушать мужицкие песни! - и тот застыл с изумлённым выражением на лице. Слушали песню, а смотрели на Даницу - откровенно, во все глаза. И правду сказать - расцвела Недкина сестра, всегда маленькая и хрупкая, может, и позже, чем сверстницы, но превратилась в настоящую красавицу. Круглолицая, крепко сбитая Недка сама себе казалась рядом с ней нескладным медвежонком, пигалицей, из которой ещё неизвестно что выйдет, а вот краса Даницы если и не достигла своей вершины, то к ней приближалась. Стройная, ясноглазая, тонкая телом, словно вила, с цветком шиповника в лёгких тёмно-русых волосах, стояла сестра, разрумянившись от песни, от летнего зноя и направленных на неё взглядов. И ещё оттого, что недавно, на Иванов день, попросил у неё букетик цветов славный парень-овчар…
…Люба станет жалеть -
День проплачет до полдня,
Станет мать горевать -
Плакать матери весь век…
Недка увидела, как румянец сбежал с лица сестры. Из-за спины аги на Даницу жадно, неотрывно смотрел его младший сын Латиф - Чёрный Арапин. Глазел нагло, бесстыдно, в упор, ухмыляясь и облизывая красные пухлые губы…
- …И вот теперь Даница замуж собралась, - рассказывала Недка. - Сватается к ней один парень, и она его тоже полюбила. Они уже и в церкви обручились, стали женихом и невестой. А Арап как прослышал - так житья ей с тех пор не даёт. Каждую неделю шлёт гонцов: когда, мол, позовёшь на свадьбу? Ясно ведь, что ему нужно…
Голос Недки дрогнул, она помолчала, переводя дыхание, но продолжила:
- Отец ходил к нему, выкуп предлагал, какой запросит. Пускай, говорит, по миру пойдём, но честью своих дочерей я не торгую… А тот ему в лицо смеётся. Вам всей деревней, говорит, не собрать столько серебра, чтобы откупить твою жемчужину. Захочу - возьму и без свадьбы, и никто мне в этом не указ…
Недка снова замолкла, собираясь с силами, украдкой утирая слёзы уголком платочка. Станко молча слушал, не зная, как её утешить, что сказать в ответ. Посулить помощь от Уроша он не мог, хотя и не сомневался, что воевода что-нибудь да придумает. Но пока Урош не сказал своего слова - как можно обещаться за него? Да и как нарушить клятву, которую воевода взял с него, когда первый раз послал с поручением в долину, - ни с кем, кроме своих, проверенных людей, даже словом не обмолвиться, что как-то связан с хайдуками... Конечно, Недка не выдаст его, но и сам Станко понимал, что чем меньше знает она, тем дальше от опасности. А что делать, если беда уже на пороге её дома? И какую защиту может пообещать он сам - не как хайдук, а как обычный парень, ничем не отличающийся от других молодых овчаров?
- Они с женихом бежать хотят, - снова заговорила Недка. - Обвенчаться тайком и уйти куда-нибудь из долины, затеряться среди людей. Только Арап догадался и пригрозил, чтоб даже и не думали. Всё равно, мол, поймает, и тогда хуже будет. Жениху - три сотни палок по пяткам, чтобы неповадно было бегать. А невесту… слугам обещался отдать на потеху. На потеху туркам… нашу Даницу… - Она всхлипнула, прикрыв рот ладонью, и с мукой поглядела на Станко. У того сердце тотчас облилось кровью, но он снова промолчал, потупив взгляд.
- Только они всё равно собираются… - Недка сжала кулаки. - Парень этот пещеру знает в Вороньих скалах… турки в тех местах никогда не бывают. Он говорит: искать их будут, скорее всего, по окрестным селениям да по большим дорогам, может, в городе. А в этой пещере всё лето можно жить - там сухо и ручей поблизости. А мы бы с братом им хлеб туда носили. Только вот зимой… Что делать, Станко? - она снова посмотрела на него полным отчаяния взглядом, ища не ответа даже - поддержки. - Я так боюсь за неё! А вдруг их поймают?..
- Слушай… - Станко коротко, судорожно выдохнул, собираясь с мыслями, и заговорил - твёрдым тоном, тщательно подбирая слова: - Ты вот что, Недка… Ты верь мне, пожалуйста… Я не могу тебе ничего сейчас сказать, мне нужно посоветоваться… с умными людьми… Только скажи сестре - пусть они с женихом пока не торопятся ничего предпринимать. Свадьбу пускай оттягивают, как могут. Ну, больной, что ли, пусть скажется, или как… И еще - пусть сестра одна не ходит, особенно в безлюдных местах. Только если уж совсем станет опасно - пускай уходят в пещеру и ждут там. Я поговорю… есть люди, которые могут помочь…
Он осёкся, боясь сболтнуть лишнее. Пусть лучше Недка решит, что он так, впустую мелет языком, просто чтобы утешить…
- В общем… потерпеть надо ещё чуть-чуть, - пробормотал он неловко и снова опустил глаза. Недка посмотрела на него долгим внимательным взглядом - словно в душу заглянула, пытаясь понять, действительно ли он знает больше, чем говорит... Видно, поняв, что выспрашивать бесполезно, поднялась с камня, подобрала валявшуюся рядом хворостину.
- Пойду я… Солнце к закату клонится, пора скотину домой гнать. Спасибо тебе на добром слове.
- Может, проводить? Не опасно одной-то? - в первый раз забеспокоился Станко, но Недка покачала головой.
- Здесь - не опасно. Арап леса не любит, он по другим дорогам катается, и турки его с ним… Звери летом сытые, на людей им незачем нападать, а больше в наших краях и некого бояться. Разве что хайдуков из Урошевой четы, - она усмехнулась и быстро взглянула на Станко. Тот едва не вздрогнул от неожиданности, но тут же вспомнил, что об Уроше и его чете в этих местах не слышал разве что глухой. - Только если бы я встретила хайдука, я бы, наверное, не испугалась. Рассказала бы ему про Арапа и про Даницу с женихом, попросила бы защиты. Говорят, воевода Урош - человек справедливый, может, и заступился бы…
- Знаешь, - сказал Станко. - Если я вдруг встречу в лесу хайдука из четы Уроша, я передам ему твои слова…