Корнелия
"Стремная" - так сразу определила я ее про себя. Наверное, моего возраста, ссутуленная, угловатая, со склеенными лаком каштановыми волосами, в розоватом мятом жакетике и юбке до костлявых колен, с крошечной сумочкой и какой-то тряпичной авоськой, где помещалось ее дорожное имущество. Она держалась скованно и как-то до назойливости бочком, как человек, которому и очень хочется тепла и внимания, и страшно показаться навязчивым. Ко мне она прицепилась буквально как клещ - потому что очень хотела попрактиковаться в русском языке, который изучала, по ее выражению, «как дикий зверь» - в смысле жадно.
На Видовдан в Грачаницу Корнелия приехала на автобусе из Польши, из своего родного Кракова, и ее, хоть и католичку, вписали на ночлег в монастырском конаке, в одной комнате со мной. А я нервничала, потому что второй день не удавалось дозвониться до того таксиста, чей телефон дала мне Валентина, и договориться о поездке в Велику Хочу. То есть, я была в курсе, что фигня со связью - обычное дело в косовских анклавах, но спокойствия это не прибавляло, тем более что уже к семи часам вечера стало ясно, что ночевать мне снова придется здесь, в Грачанице. Вчера я обошла все здешние кафаны и гостиницы, но свободных мест для ночлега нигде не было (еще бы - накануне Видовдана!), и в итоге молодой человек, жаривший чевапы и плескавицы напротив монастыря, и его девушка привели меня к своему знакомому, который раньше сдавал комнаты. Знакомый, немолодой хмурый дядька (кажется, его звали Зоран), комнат уже не сдавал, ссылаясь на бардак и разруху в своей холостяцкой берлоге, но, узнав, что я русская, всего на одну ночь и вообще готова поставить собственную палатку под яблоней в его дворе :), совершенно бесплатно приютил меня в комнатке без белья, с перегоревшей лампочкой, но с диванчиком. Опять проситься к нему? Или топать в гостиницу в надежде, что часть приехавших на Видовдан уже отбыла по домам? А может… Совесть не позволяла мне думать о том, чтобы искать приюта в монастыре, так как мне раньше объяснили, что в последнее время это невозможно без разрешения епископа, и даже упрашивать об этом будет неправильно с моей стороны, только мучить бедную матушку… Никого мучить я не хотела, и на вопрос тетушек-рукодельниц, продававших во дворе шайкачи и вышитые рубашки, почему я не попрошусь на ночлег, как они, в монастырском конаке, вчера только пожала плечами: ну, они-то, наверное, здесь не просто так, им-то можно… В отличие от меня…
Теперь же, встав перед перспективой нового ночлега, я набралась наглости и подумала: а вдруг? Но решила сперва осторожно навести справки у Елены, девушки из иконной лавки, с которой вчера разговорилась. «Я могу устроить вас в своей комнате, там есть свободное место, - радостно ответила она. - Только надо сначала спросить благословения у игумении». Я пошла за ней, мучаясь чувством вины и размышляя, не есть ли это то самое неправильное поведение с моей стороны. Но, к счастью, все оказалось не просто, а очень просто. Может быть, по случаю праздника, уж не знаю... У меня только спросили паспорт, чтобы записать данные, и устроили в келью - правда, не в Еленину, а в другую, свободную, рядом с крошечным монастырским кладбищем. Вместе с той самой Корнелией, предварительно накормив нас в трапезной слоеными пирогами с зеленью и какими-то постными восточными сладостями с орехами.
Бросив рюкзак и оглядевшись, я подалась на улицу - все-таки искать такси на завтра. Корнелия тут же увязалась за мной, несмотря на мои слабые протесты. В ее присутствии я чувствовала себя страшно неуютно и скованно - и потому, что неловко было таскать за собой постороннего человека «туда, не знаю куда» и вести при нем переговоры о деньгах, и потому, что она вообще меня раздражала, ну вот по-страшному. Хотя вроде бы и не мешала, просто скользила рядом ссутуленной тенью, время от времени робко задавая вопросы на неплохом русском. Я злилась, одновременно мучаясь чувством вины оттого, что ничего не могу поделать с этой злостью, и оттого, что мне совсем, совсем не хочется уделять внимание бедняжке Корнелии. Я и сама стремная невротичка - зачем мне еще эта навязываемая мне ответственность за еще одну такую же (для тех, кто заметил, что никакая ответственность мне на самом деле не навязывалась, - это была компульсивная реакция :)), когда надо быть по-деловому уверенной в себе и собранной? Впрочем, если ей охота таскаться за мной, то, наверное, это ее воля, а мне надо делать то, что нужно…
Мы прошли до моста через речку, потом обратно до площади у монастыря. И у кафаны, где я вчера грелась «куваным вином», обрели искомое - пожилого мужчину, сидевшего в машине с шашечками. Таксиста звали Цоби - так он представился (уж не знаю, от чего это уменьшительное - может быть, от Слободана? Или вообще прозвище?), и после непродолжительных переговоров мы сторговались и расстались до завтра. Я увидела ужас в глазах Корнелии, когда она услышала сумму. Наверное, за эти деньги можно было доехать на автобусе до ее Кракова, а то и куда-нибудь до Гданьска… Моя жаба тоже жалобно заскулила и потянула перепончатые лапки к моему горлу, но, во-первых, это было лучше, чем то, что запрашивал таксист в Косовской Митровице, а во-вторых, не для того я сюда ехала, чтобы отступать на пороге… Чуть позже, правда, передо мной забрезжила оказия в виде знакомых девушки Сладжи, тоже работавшей в иконной лавке, которые собирались завтра в Велику Хочу на своей машине, но в итоге ехать мне все же пришлось с тем же Цоби, точнее, с его сыном Миланом…
Корнелия между тем рассказывала о своих планах - она, оказывается, приехала сюда для участия в некой донорской акции и завтра утром вместе с другими добровольцами пойдет сдавать кровь в местную больницу. «Встану рано, - вдохновенно говорила она, поблескивая огромными карими глазами, - и после плотного завтрака - на акцию!» Это «после плотного завтрака» она повторила несколько раз - видимо, ей понравилось это выражение. У нас-то в России никакого плотного завтрака донорам не полагается - разве что стакан чаю с сахаром, - но может, у них в Польше или в Сербии заведено иначе? Я позавидовала ей - мою-то кровь с гепатитом впору переливать разве что злейшему врагу…
Утром я пошла в церковь на литургию, а Корнелия - на акцию, «после плотного завтрака», - то есть, наверное, искать, где можно позавтракать в такую рань. Мы распрощались, но, стоя за колонной в церкви, спиной к знаменитой фреске со змеем, я краем глаза заметила за плечом знакомую фигуру. Корнелия стояла рядом и крестилась - по-своему, по-католически. Она смущенно улыбнулась мне и шепотом спросила, не слишком ли короткая у нее юбка для такого места. «Все в порядке!» - ободрила ее я, у которой юбка была длинная, но надета сверху на джинсы.
Литургия закончилась быстро - все, кто хотел, причастился вчера, на праздничной Видовданской службе, которую служил патриарх, поэтому духовенство причащалось в алтаре, а остальным вынесли антидор, который раздавал епископ Рашко-Призренский Феодосий. Я приняла из рук владыки кусочек освященного хлеба и, возвращаясь, снова заметила округлившиеся от изумления глаза Корнелии, которую очень удивило, что у православных «свето причешче» раздают прямо в руки. Я как могла объяснила, что это не «причешче», и мы снова простились - на этот раз окончательно. Она, с сияющими от нетерпения глазами, полетела на свою акцию - брататься своей шляхетской католической кровью с кем-то из нуждающихся в этой крови сербов. А я - собирать рюкзак и снаряжаться в дальнейшую дорогу. Успела еще напроситься на работу и вымести притвор в церкви, позавтракать за одним столом с монахинями и владыкой и подойти под благословение к матушке - и навсегда запомнить теплое прикосновение ее ладони и лучистый взгляд мудрых и ласковых глаз. Незаслуженный - и очень дорогой подарок, как и все встречи в этом путешествии…
На Видовдан в Грачаницу Корнелия приехала на автобусе из Польши, из своего родного Кракова, и ее, хоть и католичку, вписали на ночлег в монастырском конаке, в одной комнате со мной. А я нервничала, потому что второй день не удавалось дозвониться до того таксиста, чей телефон дала мне Валентина, и договориться о поездке в Велику Хочу. То есть, я была в курсе, что фигня со связью - обычное дело в косовских анклавах, но спокойствия это не прибавляло, тем более что уже к семи часам вечера стало ясно, что ночевать мне снова придется здесь, в Грачанице. Вчера я обошла все здешние кафаны и гостиницы, но свободных мест для ночлега нигде не было (еще бы - накануне Видовдана!), и в итоге молодой человек, жаривший чевапы и плескавицы напротив монастыря, и его девушка привели меня к своему знакомому, который раньше сдавал комнаты. Знакомый, немолодой хмурый дядька (кажется, его звали Зоран), комнат уже не сдавал, ссылаясь на бардак и разруху в своей холостяцкой берлоге, но, узнав, что я русская, всего на одну ночь и вообще готова поставить собственную палатку под яблоней в его дворе :), совершенно бесплатно приютил меня в комнатке без белья, с перегоревшей лампочкой, но с диванчиком. Опять проситься к нему? Или топать в гостиницу в надежде, что часть приехавших на Видовдан уже отбыла по домам? А может… Совесть не позволяла мне думать о том, чтобы искать приюта в монастыре, так как мне раньше объяснили, что в последнее время это невозможно без разрешения епископа, и даже упрашивать об этом будет неправильно с моей стороны, только мучить бедную матушку… Никого мучить я не хотела, и на вопрос тетушек-рукодельниц, продававших во дворе шайкачи и вышитые рубашки, почему я не попрошусь на ночлег, как они, в монастырском конаке, вчера только пожала плечами: ну, они-то, наверное, здесь не просто так, им-то можно… В отличие от меня…
Теперь же, встав перед перспективой нового ночлега, я набралась наглости и подумала: а вдруг? Но решила сперва осторожно навести справки у Елены, девушки из иконной лавки, с которой вчера разговорилась. «Я могу устроить вас в своей комнате, там есть свободное место, - радостно ответила она. - Только надо сначала спросить благословения у игумении». Я пошла за ней, мучаясь чувством вины и размышляя, не есть ли это то самое неправильное поведение с моей стороны. Но, к счастью, все оказалось не просто, а очень просто. Может быть, по случаю праздника, уж не знаю... У меня только спросили паспорт, чтобы записать данные, и устроили в келью - правда, не в Еленину, а в другую, свободную, рядом с крошечным монастырским кладбищем. Вместе с той самой Корнелией, предварительно накормив нас в трапезной слоеными пирогами с зеленью и какими-то постными восточными сладостями с орехами.
Бросив рюкзак и оглядевшись, я подалась на улицу - все-таки искать такси на завтра. Корнелия тут же увязалась за мной, несмотря на мои слабые протесты. В ее присутствии я чувствовала себя страшно неуютно и скованно - и потому, что неловко было таскать за собой постороннего человека «туда, не знаю куда» и вести при нем переговоры о деньгах, и потому, что она вообще меня раздражала, ну вот по-страшному. Хотя вроде бы и не мешала, просто скользила рядом ссутуленной тенью, время от времени робко задавая вопросы на неплохом русском. Я злилась, одновременно мучаясь чувством вины оттого, что ничего не могу поделать с этой злостью, и оттого, что мне совсем, совсем не хочется уделять внимание бедняжке Корнелии. Я и сама стремная невротичка - зачем мне еще эта навязываемая мне ответственность за еще одну такую же (для тех, кто заметил, что никакая ответственность мне на самом деле не навязывалась, - это была компульсивная реакция :)), когда надо быть по-деловому уверенной в себе и собранной? Впрочем, если ей охота таскаться за мной, то, наверное, это ее воля, а мне надо делать то, что нужно…
Мы прошли до моста через речку, потом обратно до площади у монастыря. И у кафаны, где я вчера грелась «куваным вином», обрели искомое - пожилого мужчину, сидевшего в машине с шашечками. Таксиста звали Цоби - так он представился (уж не знаю, от чего это уменьшительное - может быть, от Слободана? Или вообще прозвище?), и после непродолжительных переговоров мы сторговались и расстались до завтра. Я увидела ужас в глазах Корнелии, когда она услышала сумму. Наверное, за эти деньги можно было доехать на автобусе до ее Кракова, а то и куда-нибудь до Гданьска… Моя жаба тоже жалобно заскулила и потянула перепончатые лапки к моему горлу, но, во-первых, это было лучше, чем то, что запрашивал таксист в Косовской Митровице, а во-вторых, не для того я сюда ехала, чтобы отступать на пороге… Чуть позже, правда, передо мной забрезжила оказия в виде знакомых девушки Сладжи, тоже работавшей в иконной лавке, которые собирались завтра в Велику Хочу на своей машине, но в итоге ехать мне все же пришлось с тем же Цоби, точнее, с его сыном Миланом…
Корнелия между тем рассказывала о своих планах - она, оказывается, приехала сюда для участия в некой донорской акции и завтра утром вместе с другими добровольцами пойдет сдавать кровь в местную больницу. «Встану рано, - вдохновенно говорила она, поблескивая огромными карими глазами, - и после плотного завтрака - на акцию!» Это «после плотного завтрака» она повторила несколько раз - видимо, ей понравилось это выражение. У нас-то в России никакого плотного завтрака донорам не полагается - разве что стакан чаю с сахаром, - но может, у них в Польше или в Сербии заведено иначе? Я позавидовала ей - мою-то кровь с гепатитом впору переливать разве что злейшему врагу…
Утром я пошла в церковь на литургию, а Корнелия - на акцию, «после плотного завтрака», - то есть, наверное, искать, где можно позавтракать в такую рань. Мы распрощались, но, стоя за колонной в церкви, спиной к знаменитой фреске со змеем, я краем глаза заметила за плечом знакомую фигуру. Корнелия стояла рядом и крестилась - по-своему, по-католически. Она смущенно улыбнулась мне и шепотом спросила, не слишком ли короткая у нее юбка для такого места. «Все в порядке!» - ободрила ее я, у которой юбка была длинная, но надета сверху на джинсы.
Литургия закончилась быстро - все, кто хотел, причастился вчера, на праздничной Видовданской службе, которую служил патриарх, поэтому духовенство причащалось в алтаре, а остальным вынесли антидор, который раздавал епископ Рашко-Призренский Феодосий. Я приняла из рук владыки кусочек освященного хлеба и, возвращаясь, снова заметила округлившиеся от изумления глаза Корнелии, которую очень удивило, что у православных «свето причешче» раздают прямо в руки. Я как могла объяснила, что это не «причешче», и мы снова простились - на этот раз окончательно. Она, с сияющими от нетерпения глазами, полетела на свою акцию - брататься своей шляхетской католической кровью с кем-то из нуждающихся в этой крови сербов. А я - собирать рюкзак и снаряжаться в дальнейшую дорогу. Успела еще напроситься на работу и вымести притвор в церкви, позавтракать за одним столом с монахинями и владыкой и подойти под благословение к матушке - и навсегда запомнить теплое прикосновение ее ладони и лучистый взгляд мудрых и ласковых глаз. Незаслуженный - и очень дорогой подарок, как и все встречи в этом путешествии…