Меркуцио у Дзеффирелли
Качаю себе тут всякие фильмы, которые давно хотела - в частности вчера обрела виденных в незапамятные времена "Ромео и Джульетту" Дзеффирелли. Кино, конечно, предивной красоты - включая и потрясающую музыку, и костюмы, от которых начинает биться сердце даже самого ленивого и нефанатичного исторического реконструктора, вроде меня :), и, конечно же, героев. Я уж не говорю о зашкаливающей концентрации красивых молодых (и не очень молодых, но красивых) людей на кадр, - но, похоже, и со всеми персонажами стопроцентное попадание, и с Шекспиром обошлись предельно аккуратно, и с эпохой... впрочем, об этом много можно говорить. Скажу лучше о своем самом сильном впечатлении от этого фильма, проявившемся еще при первом просмотре. Это трактовка образа Меркуцио, вообще моего любимого героя в "Ромео и Джульетте".
В юности мне Меркуцио представлялся этаким легкомысленным юношей, хохмачом, который то изысканно гонит всякую веселую пургу про царицу Мэб, то на радость другим молодым оболтусам цинично потешается над разодетой старухой, то бесстрашно язвит в адрес врагов, за что в итоге и расплачивается жизнью. Вроде бы все предельно ясно с этим и без того ярким, но отнюдь не сложным персонажем. У Дзеффирелли же все совершенно иначе. Во-первых, Меркуцио тут далеко не юноша, а человек лет эдак под, а то и за тридцать, уже немало потрепанный жизнью. С молодежью он водится оттого, что не может и не хочет остепениться, а еще потому, что рядом с чистым Ромео ему тепло. И легче переносить тот трагический надлом, что внутри. Да, Меркуцио в фильме - персонаж скорее трагический, и не потому, что безвинно попадает под колесо вражды двух домов. В ссоре с Тибальтом он, скорее, и ищет смерти - хотя, будучи смертельно раненым, понимает, что умирать не хочет. Ведь даже за любым самоубийством крайне редко стоит нежелание жить на самом деле - скорее нежелание жить так, как живется, переносить то, что превращает жизнь в невыносимую муку, и невозможность это изменить. Меркуцио шутит и балагурит, потому что молчание и серьезность для него нестерпимы, потому что надо же как-то заполнить зияющую дыру в душе, откуда свищет смертным холодом. Его смех - на грани истерики, той истерики, которой заканчивается монолог о Мэб и которой не замечает никто, кроме Ромео. Он циничен именно потому, что раним; он отчаянно хочет быть услышанным - и столь же отчаянно боится этого, потому что слабость означает уязвимость. Эта трагическая ирония проявляется и в его смерти, в тот момент, когда Меркуцио уже не до шуток и не до масок, - но даже агонию его друзья принимают за комедиантство и продолжают смеяться уже над мертвым, пока не видят рану в груди...
Такой вот персонаж с двойным дном... Надо наконец перечитать Шекспира...
В юности мне Меркуцио представлялся этаким легкомысленным юношей, хохмачом, который то изысканно гонит всякую веселую пургу про царицу Мэб, то на радость другим молодым оболтусам цинично потешается над разодетой старухой, то бесстрашно язвит в адрес врагов, за что в итоге и расплачивается жизнью. Вроде бы все предельно ясно с этим и без того ярким, но отнюдь не сложным персонажем. У Дзеффирелли же все совершенно иначе. Во-первых, Меркуцио тут далеко не юноша, а человек лет эдак под, а то и за тридцать, уже немало потрепанный жизнью. С молодежью он водится оттого, что не может и не хочет остепениться, а еще потому, что рядом с чистым Ромео ему тепло. И легче переносить тот трагический надлом, что внутри. Да, Меркуцио в фильме - персонаж скорее трагический, и не потому, что безвинно попадает под колесо вражды двух домов. В ссоре с Тибальтом он, скорее, и ищет смерти - хотя, будучи смертельно раненым, понимает, что умирать не хочет. Ведь даже за любым самоубийством крайне редко стоит нежелание жить на самом деле - скорее нежелание жить так, как живется, переносить то, что превращает жизнь в невыносимую муку, и невозможность это изменить. Меркуцио шутит и балагурит, потому что молчание и серьезность для него нестерпимы, потому что надо же как-то заполнить зияющую дыру в душе, откуда свищет смертным холодом. Его смех - на грани истерики, той истерики, которой заканчивается монолог о Мэб и которой не замечает никто, кроме Ромео. Он циничен именно потому, что раним; он отчаянно хочет быть услышанным - и столь же отчаянно боится этого, потому что слабость означает уязвимость. Эта трагическая ирония проявляется и в его смерти, в тот момент, когда Меркуцио уже не до шуток и не до масок, - но даже агонию его друзья принимают за комедиантство и продолжают смеяться уже над мертвым, пока не видят рану в груди...
Такой вот персонаж с двойным дном... Надо наконец перечитать Шекспира...