(no subject)
Мое тело мелко дрожит. Носилки на колесиках дребезжат по кафельному полу.
Я проваливаюсь в небытие и выныриваю оттуда ежеминутно.
Над головой - тусклый свет. Сейчас я догадываюсь, что в коридоре, ведущем в реанимацию, не может быть плохого освещения, но тогда мне казалось, что вокруг темно.
Я смотрю на лицо врача. Вот, пожалуй, самое яркое мое воспоминание с того дня. Оно не удивленное, не обеспокоенное, не сочувствующее. У него лицо человека, который просто торопится по делам. С другой стороны носилок моя мама, ее лицо опухло от слез. Она громко рыдает, но звуки до меня доносятся как через вату.
Врач настаивает на том, что я не должен спать. "Не спи, не спи". Я и не думаю к нему прислушиваться. Происходящее воспринимается также, как звуки и свет - издалека.
Я не чувствую боли, совсем. Только неприятно, когда носилки едут не по прямой, а заворачивают куда-то.
Свет мигает. Вернее, свет статичен и ярок. Мигает мое сознание.
Я слишком мал, чтобы знать, что такое смерть. Мне не страшно. Единственное мое чувство - легкое отстраненное удивление: почему у врача такое напряженное и вместе с тем безразличное лицо? Сейчас, когда я его вспоминаю, мне обидно.
Меня везут в операционную. Мне окончательно наскучивает происходящее, и несмотря на операционные лампы, меня накрывает темнота.
Меня зовут Никита. Мне три года. Мой череп расколот, а шея сломана. Мне не страшно. Мне все равно.
Я проваливаюсь в небытие и выныриваю оттуда ежеминутно.
Над головой - тусклый свет. Сейчас я догадываюсь, что в коридоре, ведущем в реанимацию, не может быть плохого освещения, но тогда мне казалось, что вокруг темно.
Я смотрю на лицо врача. Вот, пожалуй, самое яркое мое воспоминание с того дня. Оно не удивленное, не обеспокоенное, не сочувствующее. У него лицо человека, который просто торопится по делам. С другой стороны носилок моя мама, ее лицо опухло от слез. Она громко рыдает, но звуки до меня доносятся как через вату.
Врач настаивает на том, что я не должен спать. "Не спи, не спи". Я и не думаю к нему прислушиваться. Происходящее воспринимается также, как звуки и свет - издалека.
Я не чувствую боли, совсем. Только неприятно, когда носилки едут не по прямой, а заворачивают куда-то.
Свет мигает. Вернее, свет статичен и ярок. Мигает мое сознание.
Я слишком мал, чтобы знать, что такое смерть. Мне не страшно. Единственное мое чувство - легкое отстраненное удивление: почему у врача такое напряженное и вместе с тем безразличное лицо? Сейчас, когда я его вспоминаю, мне обидно.
Меня везут в операционную. Мне окончательно наскучивает происходящее, и несмотря на операционные лампы, меня накрывает темнота.
Меня зовут Никита. Мне три года. Мой череп расколот, а шея сломана. Мне не страшно. Мне все равно.