Юрий Поляков. Гипсовый трубач: Дубль два
Читаю второго "Гипсового трубача". Тот же литературный сексшоп, что и в первом. А вот про то, как за гробом мы будем улучшать нашу земную жизнь, понравилось. :)
Большая цитата:
"- Меня, знаете, всегда интересовало, почему люди со смертельным диагнозом никогда не мстят своим врагам, чтобы хоть напоследок добиться справедливости? Розовощекие маньяки с прекрасным гемоглобином постоянно кого-то крошат из помповых ружей, а безнадежные доходяги, которым и терять-то нечего, кроме истории болезни, не прикончили на моей памяти ни одного мерзавца! Почему?
- Потому что они думают о вечном, о покое…
- А вы хотите после смерти отдохнуть, как мамонт в мерзлоте?
- Я бы предпочел прогуливаться по вечнозеленому саду! - съязвил автор «Сумерек экстаза».
- Один или с Лапузиной?
- Вдвоем интересней!
- Нет, мой друг, не прогулки вас ждут за гробом, а упорный труд! Мне, знаете, иногда кажется, на том свете мы все будем работать над ошибками.
- В каком смысле?
- В прямом. Допустим, вы умерли…
- Не надо так говорить! - вскричал Кокотов.
- А чего вы испугались? Между прочим, есть такая примета: если кто-то из съемочной группы откинулся, фильм непременно будет иметь успех!
- Да идите вы к черту! - взорвался несчастный литератор.
- Ну, хорошо, хорошо! Допустим, умер я. И попал, разумеется, в рай…
- Вы уверены?
- Абсолютно.
- Мне кажется, церковь не приветствует любовь втроем.
- Церковь приветствует любовь к ближнему, а способы этой любви и количество ближних можно выбирать по своему усмотрению. Не зря же нам дарована свобода воли?
- Ну, знаете, Дмитрий Антонович!
- Оставим этот богословский спор, коллега! Вы не Василий Великий, а я не Фома Аквинский. Допустим, я попал в чистилище…
- У православных чистилища нет. Это выдумки католиков, - тонко заметил Кокотов, активно воцерковлявшийся в последнее время с помощью книжки дьякона Тураева «Сто ответов оглашенному».
- Не привязывайтесь к мелочам! За гробом мы будем улучшать нашу земную жизнь.
- Как это?
- Элементарно, коллега! Вы совершали поступки, которые хотелось потом исправить? Например, в отношениях с женщинами?
- Совершал… - кивнул Андрей Львович и подумал о том, что, конечно, не надо было ему от Обиходов переезжать назад, к матери, - тогда, возможно, все бы потихоньку умялось.
- А теперь представьте, что прожитая вами жизнь - шахматная партия, и ее после смерти можно переиграть, исправив неверные ходы.
- Но ведь тогда это будет совсем другая партия!
- В том-то и дело! Каждый исправленный поступок рождает цепочку изменений в вашей жизни, и все эти бесчисленные варианты надо будет тоже переиграть, выбрав наилучший. Вам, коллега, и вечности не хватит. Какой там отдых! А самое главное, никогда нельзя сказать наверняка: вот сейчас, в данный момент, мы все еще тянем нашу первую, черновую жизнь или уже умерли и работаем над ошибками.
- Не понял?
- Что тут непонятного? Это как дубли в кино. Например, в предыдущем дубле вы психанули, выскочили из машины, и никакого кино с вами мы так и не придумали. А в нынешнем, 247-м варианте, исправленном и дополненном, вы остались со мной, хотя не уверен, что из-за сценария…
- Ну и зачем все это? - испуганно спросил Кокотов.
- Как зачем? Работая над ошибками, каждый должен выстроить свою идеальную жизнь - и тогда наступит конец света. Страшный суд - это ведь, собственно, проверка контрольных работ, как в школе. Звонок на перемену. Дети, сдавайте сочинения!
- Минуточку! Не сходится! - обрадовался писатель. - Во-первых, хорошим и плохим людям для исправления понадобится разное количество вариантов. Во-вторых, один умер еще до нашей эры, а другой - вчера. Он не успеет до звонка…
- Не переживайте, там нет времени. Сожранный саблезубым тигром дикарь и омоновец, убитый в Грозном, находятся в равных условиях. Успеют все - и хорошие, и плохие…
- А потом?
- Потом Творец свинчивает лишенные недостатков судьбы в единое целое и любуется идеальным вариантом человеческой истории. Это и есть рай.
- А что же тогда ад?
- В аду, дорогой Андрей Львович, вас заставят проживать жизни тех, кому вы напакостили! Станете, к примеру, матерью-одиночкой, брошенной мужем без денег в период лактации.
- В какой период? - опешил автор «Беса наготы».
- В период грудокормления. Но и это еще не все! Вы думаете, откуда взялись страшилки про кипящие котлы, раскаленные сковородки, чертей с острыми крюками, кровожадных чудовищ, рвущих грешников на части?
- Это простонародное воображение.
- Ничего подобного! Вспомните, вам когда-нибудь хотелось человека, предавшего, обобравшего, надувшего вас, - задушить, разорвать в клочья, порубить на мелкие кусочки?
- Ну, в известной мере… - уклонился писатель, живо вспомнив, как хотел скормить пираньям вероломную Веронику.
- Так вот, все эти воображаемые мстительные кары в аду грешники испытают наяву! Если, скажем, за всю твою подлую жизнь полторы тысячи человек мысленно дали тебе пощечину, а девятьсот мечтали плюнуть в лицо, ты обязательно получишь эти полторы тысячи оплеух и девять сотен плевков. Будешь стоять, а они будут идти и наотмашь хлестать по щекам, будут идти и плеваться. Отсюда, кстати, заповедь: ударили по левой - подставь правую, чтобы левая хоть чуть-чуть отдохнула…
- Богохульствуете?
- Нет, шучу. А ведь кто-то еще хотел засунуть врага головой в унитаз! И ведь засунет! Представляете: идут и засовывают, идут и засовывают… Сотнями, тысячами! Разве не ад?
- Да, пожалуй. Ну, хорошо, вот грешники получили все заслуженные затрещины, утерли все положенные плевки и нырнули во все искупительные унитазы. Что дальше?
- Дальше они тоже работают над ошибками до тех пор, пока не подберут образцовый вариант своей жизни.
- А потом?
- Потом они тоже вольются в идеальную историю человечества на правах младших товарищей.
- И что же будет, так сказать, движущей силой этой идеальной истории?
- Борьба великодуший.
- Как это?
- А вот так. Я спрашиваю: «Андрей Львович, что бы мне купить сегодня на вечер - снова перцовочки или, например, текилки?» А вы мягко возражаете: «Нет-нет, не беспокойтесь, Дмитрий Антонович, сегодня моя очередь бежать в магазин!»
Большая цитата:
"- Меня, знаете, всегда интересовало, почему люди со смертельным диагнозом никогда не мстят своим врагам, чтобы хоть напоследок добиться справедливости? Розовощекие маньяки с прекрасным гемоглобином постоянно кого-то крошат из помповых ружей, а безнадежные доходяги, которым и терять-то нечего, кроме истории болезни, не прикончили на моей памяти ни одного мерзавца! Почему?
- Потому что они думают о вечном, о покое…
- А вы хотите после смерти отдохнуть, как мамонт в мерзлоте?
- Я бы предпочел прогуливаться по вечнозеленому саду! - съязвил автор «Сумерек экстаза».
- Один или с Лапузиной?
- Вдвоем интересней!
- Нет, мой друг, не прогулки вас ждут за гробом, а упорный труд! Мне, знаете, иногда кажется, на том свете мы все будем работать над ошибками.
- В каком смысле?
- В прямом. Допустим, вы умерли…
- Не надо так говорить! - вскричал Кокотов.
- А чего вы испугались? Между прочим, есть такая примета: если кто-то из съемочной группы откинулся, фильм непременно будет иметь успех!
- Да идите вы к черту! - взорвался несчастный литератор.
- Ну, хорошо, хорошо! Допустим, умер я. И попал, разумеется, в рай…
- Вы уверены?
- Абсолютно.
- Мне кажется, церковь не приветствует любовь втроем.
- Церковь приветствует любовь к ближнему, а способы этой любви и количество ближних можно выбирать по своему усмотрению. Не зря же нам дарована свобода воли?
- Ну, знаете, Дмитрий Антонович!
- Оставим этот богословский спор, коллега! Вы не Василий Великий, а я не Фома Аквинский. Допустим, я попал в чистилище…
- У православных чистилища нет. Это выдумки католиков, - тонко заметил Кокотов, активно воцерковлявшийся в последнее время с помощью книжки дьякона Тураева «Сто ответов оглашенному».
- Не привязывайтесь к мелочам! За гробом мы будем улучшать нашу земную жизнь.
- Как это?
- Элементарно, коллега! Вы совершали поступки, которые хотелось потом исправить? Например, в отношениях с женщинами?
- Совершал… - кивнул Андрей Львович и подумал о том, что, конечно, не надо было ему от Обиходов переезжать назад, к матери, - тогда, возможно, все бы потихоньку умялось.
- А теперь представьте, что прожитая вами жизнь - шахматная партия, и ее после смерти можно переиграть, исправив неверные ходы.
- Но ведь тогда это будет совсем другая партия!
- В том-то и дело! Каждый исправленный поступок рождает цепочку изменений в вашей жизни, и все эти бесчисленные варианты надо будет тоже переиграть, выбрав наилучший. Вам, коллега, и вечности не хватит. Какой там отдых! А самое главное, никогда нельзя сказать наверняка: вот сейчас, в данный момент, мы все еще тянем нашу первую, черновую жизнь или уже умерли и работаем над ошибками.
- Не понял?
- Что тут непонятного? Это как дубли в кино. Например, в предыдущем дубле вы психанули, выскочили из машины, и никакого кино с вами мы так и не придумали. А в нынешнем, 247-м варианте, исправленном и дополненном, вы остались со мной, хотя не уверен, что из-за сценария…
- Ну и зачем все это? - испуганно спросил Кокотов.
- Как зачем? Работая над ошибками, каждый должен выстроить свою идеальную жизнь - и тогда наступит конец света. Страшный суд - это ведь, собственно, проверка контрольных работ, как в школе. Звонок на перемену. Дети, сдавайте сочинения!
- Минуточку! Не сходится! - обрадовался писатель. - Во-первых, хорошим и плохим людям для исправления понадобится разное количество вариантов. Во-вторых, один умер еще до нашей эры, а другой - вчера. Он не успеет до звонка…
- Не переживайте, там нет времени. Сожранный саблезубым тигром дикарь и омоновец, убитый в Грозном, находятся в равных условиях. Успеют все - и хорошие, и плохие…
- А потом?
- Потом Творец свинчивает лишенные недостатков судьбы в единое целое и любуется идеальным вариантом человеческой истории. Это и есть рай.
- А что же тогда ад?
- В аду, дорогой Андрей Львович, вас заставят проживать жизни тех, кому вы напакостили! Станете, к примеру, матерью-одиночкой, брошенной мужем без денег в период лактации.
- В какой период? - опешил автор «Беса наготы».
- В период грудокормления. Но и это еще не все! Вы думаете, откуда взялись страшилки про кипящие котлы, раскаленные сковородки, чертей с острыми крюками, кровожадных чудовищ, рвущих грешников на части?
- Это простонародное воображение.
- Ничего подобного! Вспомните, вам когда-нибудь хотелось человека, предавшего, обобравшего, надувшего вас, - задушить, разорвать в клочья, порубить на мелкие кусочки?
- Ну, в известной мере… - уклонился писатель, живо вспомнив, как хотел скормить пираньям вероломную Веронику.
- Так вот, все эти воображаемые мстительные кары в аду грешники испытают наяву! Если, скажем, за всю твою подлую жизнь полторы тысячи человек мысленно дали тебе пощечину, а девятьсот мечтали плюнуть в лицо, ты обязательно получишь эти полторы тысячи оплеух и девять сотен плевков. Будешь стоять, а они будут идти и наотмашь хлестать по щекам, будут идти и плеваться. Отсюда, кстати, заповедь: ударили по левой - подставь правую, чтобы левая хоть чуть-чуть отдохнула…
- Богохульствуете?
- Нет, шучу. А ведь кто-то еще хотел засунуть врага головой в унитаз! И ведь засунет! Представляете: идут и засовывают, идут и засовывают… Сотнями, тысячами! Разве не ад?
- Да, пожалуй. Ну, хорошо, вот грешники получили все заслуженные затрещины, утерли все положенные плевки и нырнули во все искупительные унитазы. Что дальше?
- Дальше они тоже работают над ошибками до тех пор, пока не подберут образцовый вариант своей жизни.
- А потом?
- Потом они тоже вольются в идеальную историю человечества на правах младших товарищей.
- И что же будет, так сказать, движущей силой этой идеальной истории?
- Борьба великодуший.
- Как это?
- А вот так. Я спрашиваю: «Андрей Львович, что бы мне купить сегодня на вечер - снова перцовочки или, например, текилки?» А вы мягко возражаете: «Нет-нет, не беспокойтесь, Дмитрий Антонович, сегодня моя очередь бежать в магазин!»