Бумажные крылья
Белый одномоторный самолетик легко пересекает выжженное июльское небо. Разморенный ветер нехотя перебирает желтые колосья, почти готовые к тому, что бы покорно лечь под молотилки комбайнов. Высохшая земля тихо бредит о дождях.
Мы сидим под тонкой тенью полосатого навеса, сосредоточенно занятые летним бездельем, повторить которое в другое время года просто невозможно, как ни старайся.
Железная птица любопытно нарезает над нами круги, ровным гудением вторя неугомонным цикадам и взвизгам далеких поездов.
- А давай тоже пускать самолетики? - говорит Мара, вылавливая жизнерадостно-желтой соломинкой последние капли коктейля со дна высокого стакана. - Ты помнишь, как их делать?
Я выуживаю тающие остатки ледяного кубика, перекатываю его за зубами, пока на языке не остается лишь легкое воспоминание о прохладе.
- Пожалуй, только их и смогу сделать. А ведь раньше еще кораблики складывали, лягушек каких-то...
Идти за бумагой на второй этаж желания не возникает, но на глаза попадается растрепанный религиозный вестник, пухлый и довоенный, купленный по случаю на барахолке в каких-то декораторских целях.
Вывалившиеся из обложки страницы с лохматыми краями идеально подходят по цвету к пшеничным полям, и мы сосредоточенно, чуть не высунув язык от усердия, как в детском саду, складываем пару бумажных недоразумений.
Пять шагов до ограды, несколько метров наперегонки вдоль поля, прыжок в гущу сухих колосьев. Юбки цепляются за пшеничные колючки, самолетики взлетают и падают, сталкиваются, дразнят большого брата, ныряющего над нами в облака, беззвучно парят и снова падают.
На долгие, повисшие в горячем мареве пять минут, возвращается детство.
- Уфффф... - обессиленная жарой и полетами, Мара плюхается на остатки соседского забора, сложенного из горячих плоских камней. - У тебя еще остался тот напиток богов?
- И полная морозилка льда в придачу, - киваю я.
Мара сдувает с глаз прилипшую челку, спрыгивает с камней и мы, балансируя между золотом пшеницы и изумрудом нескошенной травы, направляемся обратно к тенту, коктейлю и безделью. С крыла одинокого самолетика, лежащего на колосьях вверх брюхом, нам вслед печально смотрит нарисованный ангел.
***
Ветер пробуждается от послеобеденного сна, с хозяйской уверенностью шуршит травой, с шумом бежит по пшеничному полю, подхватывает старую желтую бумагу, крутит ее в беззаботном вихре и отправляет к спешащим куда-то облакам.
Ангел счастливо расправляет подаренные крылья.
Мы сидим под тонкой тенью полосатого навеса, сосредоточенно занятые летним бездельем, повторить которое в другое время года просто невозможно, как ни старайся.
Железная птица любопытно нарезает над нами круги, ровным гудением вторя неугомонным цикадам и взвизгам далеких поездов.
- А давай тоже пускать самолетики? - говорит Мара, вылавливая жизнерадостно-желтой соломинкой последние капли коктейля со дна высокого стакана. - Ты помнишь, как их делать?
Я выуживаю тающие остатки ледяного кубика, перекатываю его за зубами, пока на языке не остается лишь легкое воспоминание о прохладе.
- Пожалуй, только их и смогу сделать. А ведь раньше еще кораблики складывали, лягушек каких-то...
Идти за бумагой на второй этаж желания не возникает, но на глаза попадается растрепанный религиозный вестник, пухлый и довоенный, купленный по случаю на барахолке в каких-то декораторских целях.
Вывалившиеся из обложки страницы с лохматыми краями идеально подходят по цвету к пшеничным полям, и мы сосредоточенно, чуть не высунув язык от усердия, как в детском саду, складываем пару бумажных недоразумений.
Пять шагов до ограды, несколько метров наперегонки вдоль поля, прыжок в гущу сухих колосьев. Юбки цепляются за пшеничные колючки, самолетики взлетают и падают, сталкиваются, дразнят большого брата, ныряющего над нами в облака, беззвучно парят и снова падают.
На долгие, повисшие в горячем мареве пять минут, возвращается детство.
- Уфффф... - обессиленная жарой и полетами, Мара плюхается на остатки соседского забора, сложенного из горячих плоских камней. - У тебя еще остался тот напиток богов?
- И полная морозилка льда в придачу, - киваю я.
Мара сдувает с глаз прилипшую челку, спрыгивает с камней и мы, балансируя между золотом пшеницы и изумрудом нескошенной травы, направляемся обратно к тенту, коктейлю и безделью. С крыла одинокого самолетика, лежащего на колосьях вверх брюхом, нам вслед печально смотрит нарисованный ангел.
***
Ветер пробуждается от послеобеденного сна, с хозяйской уверенностью шуршит травой, с шумом бежит по пшеничному полю, подхватывает старую желтую бумагу, крутит ее в беззаботном вихре и отправляет к спешащим куда-то облакам.
Ангел счастливо расправляет подаренные крылья.