Ночью
..сначала я вспомнила о секонде, где когда-то купила юбку в крупных палевых цветах, в пол, натуральный шёлк, понизу бисерный, тонкий, почти незаметный, рисуночек, 130 рэ
потом вспомнила свои золотые узкие босоножки, которые выпросила у меня Л., с тем чтоб поменяться с ней; - это был мокрый, цвета пыльной веревки, лак, и красный внутренний горох, и - высоченные нетонкие каблуки
где я их носила, куда они потом ушли?а ушли они в маленькие химки, перед отъездом меня в сибирь; то есть они сначала вместе со мной пили вино в общежитии, чтобы быть потом тут же в отчаянии выброшенными, - но не потому, что я их не любила, а потому что лак потрескался, да и в новой жизни они не нуждались, в отличии от меня...
а вот носила я их недолго: особенно бурно - во время практики на луговой, -- где то была у меня об этом запись!.только где?? архив!!архив ЖЖ же ж!
(искала полночи; ну а чего еще делать?если не написано -- то и не было):
"Ягойя".
"Не забудь, станция Луговая", - был такой старый фильм.
Мы проходили практику в НИИ на Луговой, в Подмосковье. И Ленка, и я очень надеялись, что эта станция и есть наше киноискусство. Здесь снимался этот фильм, фильм о потерянной и забытой военной любви. "Нет, - сказали нам исследователи, - все так думают, но нет".
Станция эта промежуточная, - сейчас, наверное, - совсем дачная. Потому что рядом с городом.
Я туда когда-нибудь обязательно ещё приеду, потому что проверяю все свои адреса. И потому, что мне делать больше нечего.
Практика на Луговой, новый номер в новой гостинице - так красиво звучало. А на деле. Зарядили дожди на два летних месяца, москва просто пенилась уже, станционные травы вымахали высокие, нежные, особенно лебеда. Так и приходилось возвращаться из города в траве по пояс, мокрой и жемчужной от прекрасного сорняка.
И вот как-то пришлось возвращаться ночью, от весёлых друзей. Я никогда не ночую в чужих людях. Поперлась через всю москву, на последнюю пустую электричку, класс. Села-вышла.
Разумеется, сверху так и пилил уставший дождь. Тропинка сияла от собственного перламутра, от новенькой вымытой луны. Никаких фонарей не надо.
В гостинице моей все уже спали. Дежурных не достучаться.
Чернел близкий лес, промокло платье в горох. Оно и так еле закрывало поясницу, а туфли с высоченными (теми самыми!) ненужными каблуками мы уже привыкли носить в руках, такое лето.
Я думаю, Луговая вся спала. Шепоты и крики. Молчание. Сквозь тусклое стекло. Час волка.
Мой номер был на первом этаже. Высоко, конечно, но без каблуков залезть можно.
Окна в новой гостинице, постарались, врезали. Под три метра. Форточка вот только маленькая - сантиметров сорок. Но мне больше и не нужно.
Как пролезла, ну технически, как(думаю я сейчас)? Сначала закинула ногу (на высоту плеч), голову?, царапалась за выступы когтями? Бросила внутрь туфли, сумку? Перевернулась в полёте? Не знаю, смех душил.
А потом включила местное радио. И оно мне на совершенном русском языке сказало: А сейчас послушайте стихи андрея вознесенского «Я Гойя». Я - гойя, - сказала я, и доооолго слушала, и колотилось сердце, и чернели звезды, моё небо и будущее, и тёплые сырые новенькие обои.
Мне было 19 лет, и вот сейчас я думаю: прыжки в высокие окна как-то напрямую связаны с молоденьким худым телом, практикой, попыткой успеть, не оставаться на ночь в чужих людях, стихами и одиночеством.
Сейчас-то мне уже так не прыгнуть! А привычка осталась.
потом вспомнила свои золотые узкие босоножки, которые выпросила у меня Л., с тем чтоб поменяться с ней; - это был мокрый, цвета пыльной веревки, лак, и красный внутренний горох, и - высоченные нетонкие каблуки
где я их носила, куда они потом ушли?а ушли они в маленькие химки, перед отъездом меня в сибирь; то есть они сначала вместе со мной пили вино в общежитии, чтобы быть потом тут же в отчаянии выброшенными, - но не потому, что я их не любила, а потому что лак потрескался, да и в новой жизни они не нуждались, в отличии от меня...
а вот носила я их недолго: особенно бурно - во время практики на луговой, -- где то была у меня об этом запись!.только где?? архив!!архив ЖЖ же ж!
(искала полночи; ну а чего еще делать?если не написано -- то и не было):
"Ягойя".
"Не забудь, станция Луговая", - был такой старый фильм.
Мы проходили практику в НИИ на Луговой, в Подмосковье. И Ленка, и я очень надеялись, что эта станция и есть наше киноискусство. Здесь снимался этот фильм, фильм о потерянной и забытой военной любви. "Нет, - сказали нам исследователи, - все так думают, но нет".
Станция эта промежуточная, - сейчас, наверное, - совсем дачная. Потому что рядом с городом.
Я туда когда-нибудь обязательно ещё приеду, потому что проверяю все свои адреса. И потому, что мне делать больше нечего.
Практика на Луговой, новый номер в новой гостинице - так красиво звучало. А на деле. Зарядили дожди на два летних месяца, москва просто пенилась уже, станционные травы вымахали высокие, нежные, особенно лебеда. Так и приходилось возвращаться из города в траве по пояс, мокрой и жемчужной от прекрасного сорняка.
И вот как-то пришлось возвращаться ночью, от весёлых друзей. Я никогда не ночую в чужих людях. Поперлась через всю москву, на последнюю пустую электричку, класс. Села-вышла.
Разумеется, сверху так и пилил уставший дождь. Тропинка сияла от собственного перламутра, от новенькой вымытой луны. Никаких фонарей не надо.
В гостинице моей все уже спали. Дежурных не достучаться.
Чернел близкий лес, промокло платье в горох. Оно и так еле закрывало поясницу, а туфли с высоченными (теми самыми!) ненужными каблуками мы уже привыкли носить в руках, такое лето.
Я думаю, Луговая вся спала. Шепоты и крики. Молчание. Сквозь тусклое стекло. Час волка.
Мой номер был на первом этаже. Высоко, конечно, но без каблуков залезть можно.
Окна в новой гостинице, постарались, врезали. Под три метра. Форточка вот только маленькая - сантиметров сорок. Но мне больше и не нужно.
Как пролезла, ну технически, как(думаю я сейчас)? Сначала закинула ногу (на высоту плеч), голову?, царапалась за выступы когтями? Бросила внутрь туфли, сумку? Перевернулась в полёте? Не знаю, смех душил.
А потом включила местное радио. И оно мне на совершенном русском языке сказало: А сейчас послушайте стихи андрея вознесенского «Я Гойя». Я - гойя, - сказала я, и доооолго слушала, и колотилось сердце, и чернели звезды, моё небо и будущее, и тёплые сырые новенькие обои.
Мне было 19 лет, и вот сейчас я думаю: прыжки в высокие окна как-то напрямую связаны с молоденьким худым телом, практикой, попыткой успеть, не оставаться на ночь в чужих людях, стихами и одиночеством.
Сейчас-то мне уже так не прыгнуть! А привычка осталась.