(no subject)
варнинг (для тех, кто не прочел предыдущие 15342 варнинга): мери/марти сью стилл детектед (живут они тут).
автор благодарит алфавит за любезно предоставленные буквы,
словарь - за любезно предоставленные слова,
а также грамматику за синтаксис и пунктуацию,
которой автор так и не научился нормально пользоваться.
всю ответственность за события эпизода автор с себя снимает,
это все они сами, я только мимокрокодил и буквы записал.
Маня вот прямо сейчас думает, что пора бы уже что-то делать или с собой, или со своей жизнью: то ли бросать семью к чертям собачьим и съезжать уже сюда насовсем, а то ведь и так за последние три месяца почти поселилась, то ли наоборот, переступать через себя, отдать ключи, забросить всяческое неформальное общение, прекратить контакты, так сказать. Выбрать, что же ей сейчас нужнее и правильнее, она никак не может, плохо получается и так, и так; в первом случае придется признаваться себе, да и не только себе, в том, что влюбилась-таки дура на старости, совсем шарики за ролики заехали, сколько они там знакомы уже, больше десяти лет ведь, а гляди-ка, накрыло вот прям сейчас, идиотку! И вот именно поэтому во втором случае она просто издохнет с тоски, так что тоже не годится, совсем не годится.
Маня злиться на себя, на все вокруг, и в особенности на Рыжего, который вот сейчас прямо как специально решил куда-то запропасть на почти две недели, как сквозь землю провалился, хоть розыск напрягай. Не сказал ничего, телефон не отвечает - куда ему там отвечать, вон он в завале бумаг на подоконнике валяется, - по всем обычным злачным местам никто эту паскуду рыжую не видел, даже байк у подъезда оставил. Сгинул, будто украли его, хотя кому бы такое счастье было надо, вернули бы, да еще и приплатили, чтобы назад забрали.
Маня шуршит по шкафам, разбирая свои же хомячьи запасы, гремит посудой, пинает табуретки - чего они тут на дороге стоят! - и шипит, больно ударившись ногой: «Вот ты появись только, гад такой, я тебе устрою, я тебе покажу, как пропадать без предупреждения..»
«Гад такой», будто услышав и устрашившись, немедленно появляется, ну как «немедленно» - сначала долго ковыряется ключом в замке, потом распахивает двери, похоже что пинком, спотыкается об порог, закрывает двери тоже с ноги, смотрит на выглядывающую в коридор Маню тяжелым похмельным взглядом так, что она осекается, только собравшись начать свой гневный монолог, и уходит назад в кухню, собирать еду и инспектировать запасы кофе.
Рыжий шуршит в коридоре, вполголоса матерится, швыряет об стену ботинок - именно так это, по крайней мере, звучит - хлопает дверью в ванную, включает воду.
Маня слушает и качает головой: все как всегда и ничего нового. Ни привет, ни пока, ни слов, ни объяснений. Сейчас вот минут сорок, а то и добрый час он будет плескаться в душе, потом намотает на голову полотенце, выйдет сюда вот в кухню, откроет настежь окно, закурит и будет требовать кофе. Может быть, что-нибудь расскажет. Но скорее нет. Скорее всего, нахлебается кофе, накурится до того, что дым из ушей пойдет, и завалится дрыхнуть.
Маня сидит у стола, подперев голову рукой, водит пальцами по оставшимся на столешнице следам от горячих кружек и прислушивается к плеску воды. Сидеть приходится как-то очень долго, она даже успевает почти задремать, но умудряется не пропустить момент, и, когда звук стихает, достает турку и ставит на плиту кофе. Лучше чуть заранее постараться, чем потом слушать недовольное ворчание.
Рыжий выходит на кухню именно так, как она ожидает, в тюрбане из розового полосатого полотенца, но для разнообразия в старых рваных домашних джинсах, а не подпоясавшись очередной махровой банной тряпочкой. Выглядит он в целом уже посвежее, рожа, хотя все еще и помята, и синяки под глазами никуда не делись, зато, по крайней мере, выбрита и вымыта.
Маня помешивает кофе, она знает, что делать этого не стоит, и даже нельзя, но ей нужно чем-то занять себя, иначе вот прямо сейчас она выскажет все, что у нее накопилось на душе за время ожидания, все и сразу, а так нельзя, никак нельзя! Рыжий подходит к ней, обнимает одной рукой за талию, берется за ручку турки поверх ее руки, зарывается лицом в волосы на затылке, вдыхает глубоко, медленно выдыхает, замирает. Буквально на несколько секунд, в которые она боится не только шевельнуться, а даже, кажется, дышать.
- Машка. Настоящая, - говорит Рыжий, и отступает на шаг, убирает руки. - Ты, это, извини, ладно? У меня тут пару дней... Я забыл, что люди бывают настоящие, понимаешь?
Маня берет его руку, возвращает себе на талию.
- Просто ничего больше не говори.
Может, он и удивляется, но не подает виду.
- Не могу, - улыбается, перехватывая турку, - у тебя кофе сейчас сбежит.
- Ой, - Маня поспешно подставляет чашки под необратимо перекипевший, но, слава богу, не сбежавший кофе, забирает свою чашку, садится у стола, поправляет прическу.
Рыжий занимает привычное место на подоконнике, разворошив и сбросив на пол часть своих бумаг, открывает окно, предупреждает ее замечание: «Не бойся, не простужусь», - так же привычно щелкает зажигалкой.
- Ты где был-то? - спрашивает Маня. - Не позвонил, записки никакой не оставил, будто тебя корова языком слизала. Нельзя же так!
- Мне теперь за каждый шаг отчитываться? - неожиданно зло огрызается Рыжий, и продолжает, уже мягче. - Так было нужно.
Он смотрит в окно, не оборачивается, курит. Маня понимает, что ему совсем не хочется сейчас обсуждать ни причины своего отсутствия, ни маршруты своего загула. От этого ей становится слегка не по себе, будто вот сейчас тут пришло что-то невообразимо чуждое, холодное и до тошноты липкое, уселось и смотрит, не мигая. Маня зябко ежится.
- Холодно? - спрашивает Рыжий. И как заметил только, смотрит ведь в другую сторону. - Закрыть окно?
- Пойдем лучше в комнату, - просит Маня.
- Пойдем, - соглашается, - только я еще кофе сварю.
Она смотрит, как Рыжий колдует с туркой, досыпает в кофе какие-то специи из неподписанных коробочек и баночек, по крошке буквально, словно и вправду какое-то зелье варит. Мокрые волосы выбились из-под сползшего полотенца, липнут к голой спине, щекочутся, Рыжий смешно передергивает острыми лопатками и Мане очень хочется встать, подойти поближе, убрать все, что мешает, а еще лучше - просто вжаться лицом в эту вот спину и стоять так долго-долго не двигаясь с места. Но она не решается.
Рыжий доваривает кофе, разливает по кружкам, подхватывает со стола пепельницу, несет с собой.
Маня со своей чашкой - той самой, со смешным котенком - садится на диване, поджимает ноги, заворачивается в пестрый, леопардовой расцветки махровый плед, окликает Рыжего, собравшегося уже устраиваться в кресле:
- А можно тебя сюда, рядом? Мне и правда как-то неуютно, как будто ходит рядом кто-то страшный.
Он удивленно приподнимает брови, пожимает плечами, подтаскивает поближе журнальный столик, ставит на него кружку и пепельницу, устраивается в уголке дивана. Маня подбирается поближе, укладывается рядом, осторожно кладет голову к нему на колени, ожидая в любой момент, что он отодвинется, отдернется в сторону. Но Рыжий не обращает внимания, он, кажется, все еще думает о чем-то своем, очень личном и очень неприятном.
- И с чего бы это ты меня так разыскивала? - говорит он, выныривая, наконец, из своих странных размышлений. - Случилось что-то?
- Да в общем-то нет, - отвечает она. - Ничего нового. Но, во-первых, я волновалась. А во-вторых, ты обещал мне с мелким позаниматься, помнишь? Каникулы уже на носу.
- Каюсь, грешен. Забыл совсем. Хотя нет, не забыл. Надеялся, что ты передумаешь.
- Ах даже так, - притворно обижается Маня, - забыл, не знаю, не было, не ответственен, не привлекался, да?
- Не буянь, - он легонько дергает ее за ухо, - не так. Забыл, но обещаю исправиться, хотя и не понимаю, какой с этого будет толк. Только не прямо сейчас, можно?
- Прямо сейчас и не нужно.
- У меня тут, понимаешь, дельце одно недоделанное образовалось. Мне, в общем, надо будет еще разок исчезнуть, на сколько - не знаю. Может, на день всего, а может и месяц пройти. Закончу - и обязательно.
- Ловлю тебя на слове. Не забудь только опять, - ворчит Маня. - А дело-то опасное? Хотя я тебя знаю, не расскажешь ведь?
- Не расскажу, - подтверждает. - Потому что сам еще не знаю.
Он ненадолго замолкает, а потом снова начинает говорить, и на этот раз просто рассказывает историю, не называя имен, не уточняя времени и места, просто историю про двух мальчиков, которые вроде бы подружились, но один из них оказался эгоистичной сволочью, которая в дружбу не верила и поэтому не ценила, а второй просто не знал, что бывает по-другому, принимал все как есть и даже радовался, что у него есть вот такой вот друг. В результате все закончилось очень, очень плохо, и тому, первому, может и хотелось бы уже вернуться назад и переиграть, но уже нельзя, уже к сожалению ничего нельзя вернуть. Рыжий рассеяно перебирает пальцами ее волосы - так механически и бездумно гладят кошку, прикорнувшую на руках, - и Маня вдруг понимает, что сейчас он рассказывает о себе, впервые, в общем-то, рассказывает, через силу, пытаясь превратить реальность в просто сказку, в которой можно будет изменить уже ожидаемый финал, рассказывает горько, стискивая зубы и удерживаясь от слез только зазубренной в детстве аксиомой: «мужчины не плачут». А когда история заканчивается, они еще долго молча сидят в полумраке, думая каждый о своем.
Маня так и засыпает там, на диване - завернувшись в плед и прижимаясь головой к его теплому боку.
А он до утра не решается ее побеспокоить и тоже засыпает под утро, неудобно откинув голову на спинку дивана.
как всегда по тыку чуть крупнее
варнинг №2: и это еще не все, где-то у этой истории есть начало, так что ожидайте в ближайшем будущем