Город в половине третьего ночи
В точку. опять в точку, самую болезненную и самую сладкую... и благослови боги того, кто тоже видит город в полтретьего ночи...
Оригинал взят у chingizid в Город в половине третьего ночи
- Новолуние, - говорит Тони. - Вот именно сегодня - оно. Точнее, завтра. Ну, то есть, ночью, в два с копейками... нет, даже не с копейками, а ровно в половине третьего. Прикинь!
- И что из этого следует?
- Из этого следует вообще все.
Обожаю внятные объяснения.
***
- ...самым дурацким рейсом, в два часа ночи - скороговоркой докладывает Саша. - На все остальные билеты стоят столько, что проще еще немного подкопить и купить личный самолет. Причем с золотыми пропеллерами. Короче, я прилетаю ровно без двух минут два. Но тебе все равно придется меня встречать. Таковы гримасы твоей злой судьбы.
- Два часа ночи - прекрасное время, - твердо говорит Аль. - Лучше захочешь - не придумаешь.
***
Это нелепо, - думает Анна. - Нелепо, что взрослая, разумная, прекрасная я вместо того, чтобы спать, по пол-ночи просиживаю у окна и хочу гулять по ночному городу. Вдвойне нелепо, что гулять я при этом все-таки не иду. Уже которое лето подряд. Хочу, но не иду! А ведь мне даже разрешения спрашивать не нужно.
Вот предположим, - думает Анна, - мне пришлось бы срочно идти в ночную аптеку. Например, кто-нибудь заболел, и кроме меня за лекарством послать некого. И что тогда? Да пошла бы как миленькая. И совсем не было бы страшно. Я же не боюсь темноты. Даже в детстве ее не боялась. Впрочем, в городе фонари везде горят. Или почти везде.
Ну и чего тогда тянуть? - думает Анна. - Тем более, что в аптеку меня все равно не пошлют, некому меня туда посылать. Зато я могу взять и выйти вот прямо сейчас. По собственной воле. А зачем она еще нужна?
Это нелепо, - думает Анна, шнуруя кеды. - Это нелепо, - повторяет она, застегивая кофту. - Нелепо, что я куда-то прусь среди ночи. Нелепо, что я так долго откладывала.
***
- Популярные среди эзотерически грамотных домохозяек лунные календари вполне единодушно гласят, что в двадцать девятый день каждого лунного месяца следует избавляться от мрачных мыслей и беспросветной тоски, а также печь лепешки, - говорит Тони. - Кроме того не следует строить долгосрочные планы и необходимо принимать душ, но эти рекомендации, на мой взгляд, и в другие дни вполне актуальны. Однако для нас с тобой важно не это.
И умолкает с загадочным видом. Он это умеет. Но я не отстану.
- А что важно?
- Как - что? Полное отсутствие луны на небе. Сегодня никто за нами не подглядывает. Следовательно, можно творить все, что в голову взбредет.
- Как будто в другие дни нельзя.
- Да можно, конечно. Просто не так интересно.
Аргумент.
***
- Устала? - спрашивает Аль.
- Вроде нет. А надо было?
- Ни в коем случае. Усталых гостей отвозят домой, укладывают в постель, и они спят до утра, как глупые дураки. В то время как половина третьего ночи - лучшее время для первой прогулки по городу. Просто идеальное.
- А почему именно половина третьего?
Честный ответ звучит так: «Потому что сейчас уже почти четверть этого самого третьего, а ехать до центра как раз десять-пятнадцать минут, вот и считай». Но это очень скучное объяснение. Придется положиться на импровизацию.
- Сама увидишь, - Аль переходит на таинственный шепот, который отлично компенсирует полное отсутствие мало-мальски оригинальных идей.
- Ладно, - кивает Саша. - Значит, буду смотреть очень внимательно.
***
- Ну уж нет, - бормочет Анна.
Она буквально ловит себя за шиворот при попытке повернуть в сторону дома.
Четыре квартала - это не прогулка. Ради четырех кварталов и кеды шнуровать не стоило. А что на часах уже начало третьего, так это не новость. Если выходишь из дома в два пополуночи, не следует рассчитывать, что вдруг снова сделается всего девять вечера. Например.
Ты этого несколько лет хотела, - ехидно напоминает себе Анна. - Вот и наслаждайся теперь на всю катушку. Пошла гулять, значит гуляй.
И, потрясенная собственной неумолимостью, прибавляет шагу, сворачивает на Тоторю, идет, удаляясь от своего дома, как пешеход из школьной задачки, со скоростью пять километров в час.
Или даже шесть.
***
- Отличный балкон, - говорит Тони.
- Да, ничего себе, - вежливо соглашаюсь я.
Вообще-то, у меня несколько иные представления об отличных балконах. Возможно, еретические. В частности, я считаю, что на отличном балконе должны помещаться как минимум два удобных кресла. А на этот кое-как влезла пара колченогих кухонных табуретов. И теперь мы чинно восседаем на них, стараясь не размахивать руками, я - правой, Тони - левой. Потому что если размахивать, локоть неизбежно встретится с плечом собеседника. Или с его подбородком. Или с ухом, как повезет.
Я хочу сказать, здесь чертовски тесно.
- Зато какой вид, - примирительно говорит Тони. - Лучший вид - если не на город в целом, то на Ратушную площадь. И сидим мы при этом практически в джунглях. В засаде. Как вьетнамские партизаны.
Ну, вряд ли все-таки именно вьетнамские. Потому что балкон наш увит не тропическими лианами, а плющом и диким виноградом. В нижних ящиках растут вперемешку декоративные подсолнухи, мелкие гвоздики, укроп и душистый горошек, в верхних пенятся разноцветные петунии. Пахнут они так, что впору потерять рассудок. Собственно именно ради этих зарослей мы здесь и сидим. Тонина подружка умотала куда-то на неделю и оставила ему ключи от квартиры с балконом, чтобы поливал, если не будет дождя. А дождя у нас нет уже третий день кряду. Что, кстати, непорядок. Кое-кто непозволительно расслабился там у себя на небесах.
Середина ночи - наилучшее время для таинственного вторжения в чужую квартиру с целью злодейски вылить густую от дневного зноя воду в черную-черную землю, так считает Тони. И в этом вопросе я с ним совершенно согласен. Утром, днем, даже вечером поливка цветов - обычное рутинное дело, зато ночью - почти приключение. Особенно для того, кому некуда торопиться.
Нам - некуда. По крайней мере, сегодня это так.
Поэтому мы заварили хозяйский зеленый чай, вынесли табуреты на крошечный балкон и сидим тут с видом на Ратушную площадь в компании счастливых мокрых цветов и ночных бабочек, которые летят и летят на огоньки наших сигарет, как околдованные.
***
- Пожалуй, оставим машину здесь, - говорит Аль, припарковавшись в переулке, узком, как лезвие, под единственным на всю округу бледным лиловым фонарем. - Если ты не против.
- Это и есть центр города? - изумленно спрашивает Саша.
- Самый что ни на есть центр. Не верится? Мне тоже. Меж тем, скажем, до Ратушной площади отсюда минут десять неспешным шагом. Можно было проехать еще немного и остановиться прямо там, но мне кажется, пешком гораздо интереснее. Ты же здесь в первый раз. Темные переулки будят воображение, чего не разглядишь, поневоле досочиняешь, и любой город в половине третьего ночи окажется таким, каким ты его представишь... Но ты точно не устала? Потому что мы еще возле машины, и пеший поход можно отменить.
- Точно не устала. Не надо ничего отменять. Да здравствуют темные переулки, смутные силуэты и прочая прекрасная неопределенность. Уж я сейчас навоображаю!
- Давай-давай. Ни в чем себе не отказывай.
- Например, вон тот дом, - Саша машет рукой в сторону темного четырехэтажного здания с единственным светящимся чердачным окном. - Сейчас не видно, но на самом деле он изумрудно-зеленый. А соседний - оранжевый. И вместе они выглядят так красиво, что некоторые прохожие каждый день специально делают крюк, сворачивают сюда, чтобы лишний раз ими полюбоваться. А во дворе вон за тем забором, предположим, живет скульптор. Очень талантливый, но пока неизвестный. И там весь двор заставлен его работами, их просто больше некуда девать. Отличные штуки! Такие, знаешь, химеры, слепленные из чего попало на основе старых манекенов - дурацкие и невероятные. Туда бы давно экскурсии ходили, да никто не знает. Это же специально через забор заглядывать надо, а калитка всегда заперта.
- Ничего себе. Теперь я хочу на это посмотреть.
- Да я и сама хочу. Но темно же. Так что придется нам вернуться сюда завтра днем, - смеется Саша. - А вдруг там и правда полный двор химер?
- Я в этом до такой степени не сомневаюсь, что даже камеру прихвачу, чтобы не кусать потом локти, пытаясь сфотографировать их зажигалкой. А ты давай, рассказывай дальше. Что еще сокрыто у нас во тьме?
- Дофига всего тут у вас сокрыто. Даже не ожидала. Например, среди обычных булыжников на мостовой попадаются зеркальные. Сейчас, конечно, не разглядеть, только днем, когда в них отражается небо. А под стенами крепости, конечно же, зарыт клад. Только не золото и сапфиры, как думают все. Знаешь, что там спрятано? Хорошая погода! Если в один прекрасный день найдется мудрец и герой, способный найти сокровище и выпустить его на волю, у вас навек установится лучшая в мире погода, плюс двадцать два градуса круглый год. С ночными туманами, пасмурными утрами и солнечными закатами. И градообразующим предприятием Вильнюса сделается филиал рая для особо заслуженных праведников. Представляешь, сколько сразу появится новых рабочих мест? Были бы у тебя дети, сказала бы: учи их играть на арфе и витать в облаках, верный кусок хлеба в свете грядущих перспектив... Так, что тут у нас еще? Ага, например, ворота на той стороне. Знаешь, почему они заляпаны краской? Каждый вечер сюда приходит красивая старуха с волосами, выкрашенными в зеленый цвет, и рисует на воротах птицу. Каждое утро на рассвете птица улетает. Вечером художница снова приходит, видит, что рисунка нет, вздыхает и рисует еще одну. Она уже много лет собирается остаться до утра и проследить, куда деваются птицы, но ближе к делу начинает зевать и, махнув на все рукой, идет домой спать. А встать пораньше ей тем более не удается. Даже зимой, когда светает совсем поздно.
- Наш, стало быть, человек.
- Еще бы! А вот видишь вооон тот храм? Он только с виду обычный, как все вокруг. А на самом деле, там окопалась такая развеселая секта. То есть, даже не секта, просто теплая компания с... эээ... активной языческой позицией. Раз в год, в самый короткий зимний день, они поклоняются солнцу, в самый длинный летний день - тьме, а все остальное время - луне. Бескорыстно, исключительно ради ее удовольствия. В смысле, ничего для себя не выпрашивают. Просто считают, что луна переменчива, не уверена в себе и, следовательно, нуждается в регулярном поклонении как никто другой.
- Кстати, это костел Божией Матери Утешения, давным-давно не действующий. А значит, твориться там действительно может все что угодно.
- Ну и вот! Кстати, сегодня новолуние, а значит там обязательно должно происходить что-нибудь интересное. Представляешь, сколько поклонения необходимо луне в тот момент, когда ее как бы нет вовсе?
- Могу вообразить. Будь я божеством, которого нет, моим адептам пришлось бы здорово потрудиться, чтобы хоть немного поднять мне настроение.
- Давай пойдем мимо него, ладно? Вдруг они там, к примеру, поют? Что-нибудь утешительное. Или даже специальное новолунное заклинание, от которого то, чего нет, незамедлительно становится сущим. Это же по дороге?
- Конечно. Как раз по Савичяус и выйдем на Ратушную Площадь.
- Слушай, как же это прекрасно звучит - «Ратушная площадь»! Сразу что-то праздничное и сказочное представляется. Хотя теоретически я знаю, что ратуша - это просто скучная городская канцелярия. А все равно кажется, что там должна быть ярмарка, музыка, смех, пиво, лимонад, жареное мясо и леденцы из жженого сахара. И посреди площади обязательно карусель - знаешь, такая дурацкая, из детства, с разноцветными лошадками и драконами...
- С драконами? Хорошее у тебя было детство. Лично мне приходилось довольствоваться одними лошадками.
- Мне тоже. Просто я сперва представляла, что некоторые из лошадок все-таки драконы, а потом садилась на одну из них. И каталась на драконе, мало ли, что больше никто его не видел. Я-то знала!
- Отличный рецепт.
- Не то слово. Я до сих пор им пользуюсь. Например, вот прямо сейчас.
- Ну да, - улыбается Аль. - Конечно.
***
Дойду до Ратушной площади, а уже оттуда домой, - думает Анна. - Какой-нибудь другой интересной дорогой. Гораздо лучше, чем сейчас разворачиваться и идти назад. Да и не хочу я ни в какое «назад». Ночь такая теплая, сладкая, такая шелковая нынче ночь, возможно, это и есть лучшая летняя ночь в моей жизни, идеальная, как на заказ, а я, дура, совершенно не готова, не знаю, как распорядиться таким богатством, что делать, чтобы все это оказалось не зря? Вернуться домой и лечь спать у открытого окна? Приятно, но непростительно мало. И как же было бы хорошо, если бы город вдруг взял и вырос, и возвращаться пришлось бы долго-долго, с каждым шагом все глубже увязая в ласковой этой тьме, ощущая на губах леденцовую сладость фонарного света, брести медленно, как плыть, обнявшись...
Так, погоди, а с кем это ты, интересно, собралась обниматься? - строго спрашивает она себя. - Вроде, с утра еще не была ни в кого влюблена.
Ай, мало ли что с утра. С тех пор прошла вечность и еще целый день в придачу, десять тысяч раз можно было успеть влюбиться, вот я и успела. Не в кого-то конкретного, а - вообще. Объекта нет, а волшебный механизм заработал, так, говорят, бывает. А если и не бывает, все равно так - есть. Уже случилось, следовательно, неотменяемо. Факт биографии, не вырубишь топором.
И в связи с этим, - вдруг понимает Анна, - чертовски хочется музыки и цветов. Вот прямо сейчас! Или хотя бы жареных орешков. Да где их возьмешь в начале третьего ночи. Город у нас очень уж сонный. К полуночи все закрыто. Круглосуточный Макдональдс на проспекте Гедиминаса, да Чили-пицца с цветными телевизорами на Диджои - вот и вся наша разгульная ночная жизнь.
Но помечтать-то можно, - печально говорит себе Анна, пока ноздри ее чутко трепещут на теплом ветру, принюхиваясь к далеким, но вполне отчетливым ароматам. - Какая-то сволочь вот прямо сейчас, среди ночи жарит миндаль, нахально распахнув все окна, - восхищенно вздыхает она. - И еще, кажется, мясо. Благословен будь, о прекрасный романтический полуночный обжора. Ты сделал меня счастливой на целую секунду, я же почти поверила, что там, за углом, самая настоящая развеселая ярмарка, которой, конечно же, не может быть - с пивом, сидром, закусками и каруселями. В это время суток на них катаются исключительно ангелы, да и те падшие, все коленки в зеленке. Совсем ненадолго падшие, всего на одну ночь, специально ради ярмарки.
***
- Ого, это что-то новенькое, - говорит Тони.
- Что именно?
- Поют, - лаконично отвечает он.
- Поют, - рассеянно повторяю я.
И только тут понимаю, что и правда поют. Причем где-то недалеко. То есть, не прямо под нашим балконом, но и явно не за рекой. А, к примеру, где-нибудь за ближайшим углом - интересно, где именно? И кто? Нестройный, явно неслаженный хор, зато голоса хороши. Мелодия незнакомая, и слов не разобрать, но это даже к лучшему. Зачем нам сейчас слова.
- Причем поют, похоже, на Савичяус, у Божией Матери Утешения, где быть никого не может, - задумчиво говорит Тони. - Ни в это время суток, ни поутру, ни днем, вообще никогда. Там еще нынче вечером все было заколочено, мы же мимо шли.
Я слушаю его вполуха, потому что голоса неведомых певцов становятся громче, а Тонин голос, напротив, звучит все тише, вопреки законам акустики, которых я, впрочем, толком не знаю. Стало быть, какой с меня спрос.
Я закрываю глаза.
***
- И правда, поют, - шепчет Саша. Глаза у нее сейчас круглые как блюдца. - Слушай, в этом костеле действительно поют! В два часа ночи!
- В половине третьего, - педантично поправляет Аль.
- Тем более. Кто это, что это, почему?
- Понятия не имею. Знаю только, что этого быть не может, потому что ничего подобного совершенно точно не может быть. Иди-ка сюда. И давай руку. Мне так спокойнее.
- Мне тоже. И пошли уже на эту вашу Ратушную площадь. Это так успокаивающе звучит: «Ратушная площадь». На Ратушной площади совершенно невозможно сойти с ума. Только чинно прогуливаться, демонстрируя выходные наряды другим добропорядочным горожанам. Правда же?
- Только чинно прогуливаться, - повторяет Аль. - И еще кататься на карусели с драконами. И еще... Нет, стоп. Хватит с нас на сегодня фантазий.
- Ладно, - кивает Саша. - Никаких фантазий. Никаких драконов. Пусть карусель будет с лошадками, я согласна. Пошли!
***
- Эй, - изумленно спрашивает Анна, - вы действительно существуете?
Бестактный, конечно, вопрос. Но иногда невозможно удержаться.
Красивая рыжая женщина в накрахмаленном белом чепце звонко хлопает себя по бедрам и, не удовлетворившись результатом экспертизы, еще раз - по затянутым в корсет бокам.
- Ну, если уж я не существую, тогда, скажите на милость, что существует вообще? - говорит она мягко, нараспев и так убедительно, что Анна немедленно прекращает расспросы и покупает у рыжей пакетик жареного в меду миндаля.
- Просто это так удивительно - ярмарка в половине третьего ночи, - говорит она. - Глазам своим не верю. И ушам тоже не верю. А вот носу, языку и нёбу, пожалуй, придется поверить. И, конечно, брюху - чуть погодя.
И отправляет в рот сладкий, горячий, корицей и перцем благоухающий орешек.
***
- Эй, ты что, дрыхнешь? - изумленно спрашивает Тони. - С чего бы? Половина третьего ночи, детское время, тебя же обычно до пяти утра палкой в постель не загонишь, ты чего?
- Просто сон хороший мимо пробегал, глупо было бы его упустить, - говорю я, изо всех сил стараясь не проснуться окончательно. - В этом сне прямо под нашим балконом развернулась ярмарка, примерно как на Святого Бартоломея, только ночная, с фонарями и факелами. А в самом центре Ратушной площади крутится карусель. Не буди меня, пожалуйста, пока не покатаюсь.
- Ладно, не буду, - соглашается Тони. - Но имей в виду, наяву тут тоже ярмарка с каруселью. Откуда-то внезапно взялась, стоило на минутку отвернуться. Я решил, будет обидно, если ты все пропустишь.
От изумления я открываю один глаз. А потом второй. И смотрю вниз, на освещенную факелами Ратушную площадь, заполнившуюся вдруг уличными музыкантами, торговцами в костюмах эпохи Ягеллонов и слишком бодрыми для этого времени суток горожанами.
А в самом центре развеселого шумного хаоса гремит, звенит, скрипит, переливается огнями карусель, разноцветные лошадки бегут по кругу под восторженный смех давным-давно переросших подобные развлечения седоков. И если я не присоединюсь к ним немедленно, буду дураком, каких мало.
Оригинал взят у chingizid в Город в половине третьего ночи
- Новолуние, - говорит Тони. - Вот именно сегодня - оно. Точнее, завтра. Ну, то есть, ночью, в два с копейками... нет, даже не с копейками, а ровно в половине третьего. Прикинь!
- И что из этого следует?
- Из этого следует вообще все.
Обожаю внятные объяснения.
***
- ...самым дурацким рейсом, в два часа ночи - скороговоркой докладывает Саша. - На все остальные билеты стоят столько, что проще еще немного подкопить и купить личный самолет. Причем с золотыми пропеллерами. Короче, я прилетаю ровно без двух минут два. Но тебе все равно придется меня встречать. Таковы гримасы твоей злой судьбы.
- Два часа ночи - прекрасное время, - твердо говорит Аль. - Лучше захочешь - не придумаешь.
***
Это нелепо, - думает Анна. - Нелепо, что взрослая, разумная, прекрасная я вместо того, чтобы спать, по пол-ночи просиживаю у окна и хочу гулять по ночному городу. Вдвойне нелепо, что гулять я при этом все-таки не иду. Уже которое лето подряд. Хочу, но не иду! А ведь мне даже разрешения спрашивать не нужно.
Вот предположим, - думает Анна, - мне пришлось бы срочно идти в ночную аптеку. Например, кто-нибудь заболел, и кроме меня за лекарством послать некого. И что тогда? Да пошла бы как миленькая. И совсем не было бы страшно. Я же не боюсь темноты. Даже в детстве ее не боялась. Впрочем, в городе фонари везде горят. Или почти везде.
Ну и чего тогда тянуть? - думает Анна. - Тем более, что в аптеку меня все равно не пошлют, некому меня туда посылать. Зато я могу взять и выйти вот прямо сейчас. По собственной воле. А зачем она еще нужна?
Это нелепо, - думает Анна, шнуруя кеды. - Это нелепо, - повторяет она, застегивая кофту. - Нелепо, что я куда-то прусь среди ночи. Нелепо, что я так долго откладывала.
***
- Популярные среди эзотерически грамотных домохозяек лунные календари вполне единодушно гласят, что в двадцать девятый день каждого лунного месяца следует избавляться от мрачных мыслей и беспросветной тоски, а также печь лепешки, - говорит Тони. - Кроме того не следует строить долгосрочные планы и необходимо принимать душ, но эти рекомендации, на мой взгляд, и в другие дни вполне актуальны. Однако для нас с тобой важно не это.
И умолкает с загадочным видом. Он это умеет. Но я не отстану.
- А что важно?
- Как - что? Полное отсутствие луны на небе. Сегодня никто за нами не подглядывает. Следовательно, можно творить все, что в голову взбредет.
- Как будто в другие дни нельзя.
- Да можно, конечно. Просто не так интересно.
Аргумент.
***
- Устала? - спрашивает Аль.
- Вроде нет. А надо было?
- Ни в коем случае. Усталых гостей отвозят домой, укладывают в постель, и они спят до утра, как глупые дураки. В то время как половина третьего ночи - лучшее время для первой прогулки по городу. Просто идеальное.
- А почему именно половина третьего?
Честный ответ звучит так: «Потому что сейчас уже почти четверть этого самого третьего, а ехать до центра как раз десять-пятнадцать минут, вот и считай». Но это очень скучное объяснение. Придется положиться на импровизацию.
- Сама увидишь, - Аль переходит на таинственный шепот, который отлично компенсирует полное отсутствие мало-мальски оригинальных идей.
- Ладно, - кивает Саша. - Значит, буду смотреть очень внимательно.
***
- Ну уж нет, - бормочет Анна.
Она буквально ловит себя за шиворот при попытке повернуть в сторону дома.
Четыре квартала - это не прогулка. Ради четырех кварталов и кеды шнуровать не стоило. А что на часах уже начало третьего, так это не новость. Если выходишь из дома в два пополуночи, не следует рассчитывать, что вдруг снова сделается всего девять вечера. Например.
Ты этого несколько лет хотела, - ехидно напоминает себе Анна. - Вот и наслаждайся теперь на всю катушку. Пошла гулять, значит гуляй.
И, потрясенная собственной неумолимостью, прибавляет шагу, сворачивает на Тоторю, идет, удаляясь от своего дома, как пешеход из школьной задачки, со скоростью пять километров в час.
Или даже шесть.
***
- Отличный балкон, - говорит Тони.
- Да, ничего себе, - вежливо соглашаюсь я.
Вообще-то, у меня несколько иные представления об отличных балконах. Возможно, еретические. В частности, я считаю, что на отличном балконе должны помещаться как минимум два удобных кресла. А на этот кое-как влезла пара колченогих кухонных табуретов. И теперь мы чинно восседаем на них, стараясь не размахивать руками, я - правой, Тони - левой. Потому что если размахивать, локоть неизбежно встретится с плечом собеседника. Или с его подбородком. Или с ухом, как повезет.
Я хочу сказать, здесь чертовски тесно.
- Зато какой вид, - примирительно говорит Тони. - Лучший вид - если не на город в целом, то на Ратушную площадь. И сидим мы при этом практически в джунглях. В засаде. Как вьетнамские партизаны.
Ну, вряд ли все-таки именно вьетнамские. Потому что балкон наш увит не тропическими лианами, а плющом и диким виноградом. В нижних ящиках растут вперемешку декоративные подсолнухи, мелкие гвоздики, укроп и душистый горошек, в верхних пенятся разноцветные петунии. Пахнут они так, что впору потерять рассудок. Собственно именно ради этих зарослей мы здесь и сидим. Тонина подружка умотала куда-то на неделю и оставила ему ключи от квартиры с балконом, чтобы поливал, если не будет дождя. А дождя у нас нет уже третий день кряду. Что, кстати, непорядок. Кое-кто непозволительно расслабился там у себя на небесах.
Середина ночи - наилучшее время для таинственного вторжения в чужую квартиру с целью злодейски вылить густую от дневного зноя воду в черную-черную землю, так считает Тони. И в этом вопросе я с ним совершенно согласен. Утром, днем, даже вечером поливка цветов - обычное рутинное дело, зато ночью - почти приключение. Особенно для того, кому некуда торопиться.
Нам - некуда. По крайней мере, сегодня это так.
Поэтому мы заварили хозяйский зеленый чай, вынесли табуреты на крошечный балкон и сидим тут с видом на Ратушную площадь в компании счастливых мокрых цветов и ночных бабочек, которые летят и летят на огоньки наших сигарет, как околдованные.
***
- Пожалуй, оставим машину здесь, - говорит Аль, припарковавшись в переулке, узком, как лезвие, под единственным на всю округу бледным лиловым фонарем. - Если ты не против.
- Это и есть центр города? - изумленно спрашивает Саша.
- Самый что ни на есть центр. Не верится? Мне тоже. Меж тем, скажем, до Ратушной площади отсюда минут десять неспешным шагом. Можно было проехать еще немного и остановиться прямо там, но мне кажется, пешком гораздо интереснее. Ты же здесь в первый раз. Темные переулки будят воображение, чего не разглядишь, поневоле досочиняешь, и любой город в половине третьего ночи окажется таким, каким ты его представишь... Но ты точно не устала? Потому что мы еще возле машины, и пеший поход можно отменить.
- Точно не устала. Не надо ничего отменять. Да здравствуют темные переулки, смутные силуэты и прочая прекрасная неопределенность. Уж я сейчас навоображаю!
- Давай-давай. Ни в чем себе не отказывай.
- Например, вон тот дом, - Саша машет рукой в сторону темного четырехэтажного здания с единственным светящимся чердачным окном. - Сейчас не видно, но на самом деле он изумрудно-зеленый. А соседний - оранжевый. И вместе они выглядят так красиво, что некоторые прохожие каждый день специально делают крюк, сворачивают сюда, чтобы лишний раз ими полюбоваться. А во дворе вон за тем забором, предположим, живет скульптор. Очень талантливый, но пока неизвестный. И там весь двор заставлен его работами, их просто больше некуда девать. Отличные штуки! Такие, знаешь, химеры, слепленные из чего попало на основе старых манекенов - дурацкие и невероятные. Туда бы давно экскурсии ходили, да никто не знает. Это же специально через забор заглядывать надо, а калитка всегда заперта.
- Ничего себе. Теперь я хочу на это посмотреть.
- Да я и сама хочу. Но темно же. Так что придется нам вернуться сюда завтра днем, - смеется Саша. - А вдруг там и правда полный двор химер?
- Я в этом до такой степени не сомневаюсь, что даже камеру прихвачу, чтобы не кусать потом локти, пытаясь сфотографировать их зажигалкой. А ты давай, рассказывай дальше. Что еще сокрыто у нас во тьме?
- Дофига всего тут у вас сокрыто. Даже не ожидала. Например, среди обычных булыжников на мостовой попадаются зеркальные. Сейчас, конечно, не разглядеть, только днем, когда в них отражается небо. А под стенами крепости, конечно же, зарыт клад. Только не золото и сапфиры, как думают все. Знаешь, что там спрятано? Хорошая погода! Если в один прекрасный день найдется мудрец и герой, способный найти сокровище и выпустить его на волю, у вас навек установится лучшая в мире погода, плюс двадцать два градуса круглый год. С ночными туманами, пасмурными утрами и солнечными закатами. И градообразующим предприятием Вильнюса сделается филиал рая для особо заслуженных праведников. Представляешь, сколько сразу появится новых рабочих мест? Были бы у тебя дети, сказала бы: учи их играть на арфе и витать в облаках, верный кусок хлеба в свете грядущих перспектив... Так, что тут у нас еще? Ага, например, ворота на той стороне. Знаешь, почему они заляпаны краской? Каждый вечер сюда приходит красивая старуха с волосами, выкрашенными в зеленый цвет, и рисует на воротах птицу. Каждое утро на рассвете птица улетает. Вечером художница снова приходит, видит, что рисунка нет, вздыхает и рисует еще одну. Она уже много лет собирается остаться до утра и проследить, куда деваются птицы, но ближе к делу начинает зевать и, махнув на все рукой, идет домой спать. А встать пораньше ей тем более не удается. Даже зимой, когда светает совсем поздно.
- Наш, стало быть, человек.
- Еще бы! А вот видишь вооон тот храм? Он только с виду обычный, как все вокруг. А на самом деле, там окопалась такая развеселая секта. То есть, даже не секта, просто теплая компания с... эээ... активной языческой позицией. Раз в год, в самый короткий зимний день, они поклоняются солнцу, в самый длинный летний день - тьме, а все остальное время - луне. Бескорыстно, исключительно ради ее удовольствия. В смысле, ничего для себя не выпрашивают. Просто считают, что луна переменчива, не уверена в себе и, следовательно, нуждается в регулярном поклонении как никто другой.
- Кстати, это костел Божией Матери Утешения, давным-давно не действующий. А значит, твориться там действительно может все что угодно.
- Ну и вот! Кстати, сегодня новолуние, а значит там обязательно должно происходить что-нибудь интересное. Представляешь, сколько поклонения необходимо луне в тот момент, когда ее как бы нет вовсе?
- Могу вообразить. Будь я божеством, которого нет, моим адептам пришлось бы здорово потрудиться, чтобы хоть немного поднять мне настроение.
- Давай пойдем мимо него, ладно? Вдруг они там, к примеру, поют? Что-нибудь утешительное. Или даже специальное новолунное заклинание, от которого то, чего нет, незамедлительно становится сущим. Это же по дороге?
- Конечно. Как раз по Савичяус и выйдем на Ратушную Площадь.
- Слушай, как же это прекрасно звучит - «Ратушная площадь»! Сразу что-то праздничное и сказочное представляется. Хотя теоретически я знаю, что ратуша - это просто скучная городская канцелярия. А все равно кажется, что там должна быть ярмарка, музыка, смех, пиво, лимонад, жареное мясо и леденцы из жженого сахара. И посреди площади обязательно карусель - знаешь, такая дурацкая, из детства, с разноцветными лошадками и драконами...
- С драконами? Хорошее у тебя было детство. Лично мне приходилось довольствоваться одними лошадками.
- Мне тоже. Просто я сперва представляла, что некоторые из лошадок все-таки драконы, а потом садилась на одну из них. И каталась на драконе, мало ли, что больше никто его не видел. Я-то знала!
- Отличный рецепт.
- Не то слово. Я до сих пор им пользуюсь. Например, вот прямо сейчас.
- Ну да, - улыбается Аль. - Конечно.
***
Дойду до Ратушной площади, а уже оттуда домой, - думает Анна. - Какой-нибудь другой интересной дорогой. Гораздо лучше, чем сейчас разворачиваться и идти назад. Да и не хочу я ни в какое «назад». Ночь такая теплая, сладкая, такая шелковая нынче ночь, возможно, это и есть лучшая летняя ночь в моей жизни, идеальная, как на заказ, а я, дура, совершенно не готова, не знаю, как распорядиться таким богатством, что делать, чтобы все это оказалось не зря? Вернуться домой и лечь спать у открытого окна? Приятно, но непростительно мало. И как же было бы хорошо, если бы город вдруг взял и вырос, и возвращаться пришлось бы долго-долго, с каждым шагом все глубже увязая в ласковой этой тьме, ощущая на губах леденцовую сладость фонарного света, брести медленно, как плыть, обнявшись...
Так, погоди, а с кем это ты, интересно, собралась обниматься? - строго спрашивает она себя. - Вроде, с утра еще не была ни в кого влюблена.
Ай, мало ли что с утра. С тех пор прошла вечность и еще целый день в придачу, десять тысяч раз можно было успеть влюбиться, вот я и успела. Не в кого-то конкретного, а - вообще. Объекта нет, а волшебный механизм заработал, так, говорят, бывает. А если и не бывает, все равно так - есть. Уже случилось, следовательно, неотменяемо. Факт биографии, не вырубишь топором.
И в связи с этим, - вдруг понимает Анна, - чертовски хочется музыки и цветов. Вот прямо сейчас! Или хотя бы жареных орешков. Да где их возьмешь в начале третьего ночи. Город у нас очень уж сонный. К полуночи все закрыто. Круглосуточный Макдональдс на проспекте Гедиминаса, да Чили-пицца с цветными телевизорами на Диджои - вот и вся наша разгульная ночная жизнь.
Но помечтать-то можно, - печально говорит себе Анна, пока ноздри ее чутко трепещут на теплом ветру, принюхиваясь к далеким, но вполне отчетливым ароматам. - Какая-то сволочь вот прямо сейчас, среди ночи жарит миндаль, нахально распахнув все окна, - восхищенно вздыхает она. - И еще, кажется, мясо. Благословен будь, о прекрасный романтический полуночный обжора. Ты сделал меня счастливой на целую секунду, я же почти поверила, что там, за углом, самая настоящая развеселая ярмарка, которой, конечно же, не может быть - с пивом, сидром, закусками и каруселями. В это время суток на них катаются исключительно ангелы, да и те падшие, все коленки в зеленке. Совсем ненадолго падшие, всего на одну ночь, специально ради ярмарки.
***
- Ого, это что-то новенькое, - говорит Тони.
- Что именно?
- Поют, - лаконично отвечает он.
- Поют, - рассеянно повторяю я.
И только тут понимаю, что и правда поют. Причем где-то недалеко. То есть, не прямо под нашим балконом, но и явно не за рекой. А, к примеру, где-нибудь за ближайшим углом - интересно, где именно? И кто? Нестройный, явно неслаженный хор, зато голоса хороши. Мелодия незнакомая, и слов не разобрать, но это даже к лучшему. Зачем нам сейчас слова.
- Причем поют, похоже, на Савичяус, у Божией Матери Утешения, где быть никого не может, - задумчиво говорит Тони. - Ни в это время суток, ни поутру, ни днем, вообще никогда. Там еще нынче вечером все было заколочено, мы же мимо шли.
Я слушаю его вполуха, потому что голоса неведомых певцов становятся громче, а Тонин голос, напротив, звучит все тише, вопреки законам акустики, которых я, впрочем, толком не знаю. Стало быть, какой с меня спрос.
Я закрываю глаза.
***
- И правда, поют, - шепчет Саша. Глаза у нее сейчас круглые как блюдца. - Слушай, в этом костеле действительно поют! В два часа ночи!
- В половине третьего, - педантично поправляет Аль.
- Тем более. Кто это, что это, почему?
- Понятия не имею. Знаю только, что этого быть не может, потому что ничего подобного совершенно точно не может быть. Иди-ка сюда. И давай руку. Мне так спокойнее.
- Мне тоже. И пошли уже на эту вашу Ратушную площадь. Это так успокаивающе звучит: «Ратушная площадь». На Ратушной площади совершенно невозможно сойти с ума. Только чинно прогуливаться, демонстрируя выходные наряды другим добропорядочным горожанам. Правда же?
- Только чинно прогуливаться, - повторяет Аль. - И еще кататься на карусели с драконами. И еще... Нет, стоп. Хватит с нас на сегодня фантазий.
- Ладно, - кивает Саша. - Никаких фантазий. Никаких драконов. Пусть карусель будет с лошадками, я согласна. Пошли!
***
- Эй, - изумленно спрашивает Анна, - вы действительно существуете?
Бестактный, конечно, вопрос. Но иногда невозможно удержаться.
Красивая рыжая женщина в накрахмаленном белом чепце звонко хлопает себя по бедрам и, не удовлетворившись результатом экспертизы, еще раз - по затянутым в корсет бокам.
- Ну, если уж я не существую, тогда, скажите на милость, что существует вообще? - говорит она мягко, нараспев и так убедительно, что Анна немедленно прекращает расспросы и покупает у рыжей пакетик жареного в меду миндаля.
- Просто это так удивительно - ярмарка в половине третьего ночи, - говорит она. - Глазам своим не верю. И ушам тоже не верю. А вот носу, языку и нёбу, пожалуй, придется поверить. И, конечно, брюху - чуть погодя.
И отправляет в рот сладкий, горячий, корицей и перцем благоухающий орешек.
***
- Эй, ты что, дрыхнешь? - изумленно спрашивает Тони. - С чего бы? Половина третьего ночи, детское время, тебя же обычно до пяти утра палкой в постель не загонишь, ты чего?
- Просто сон хороший мимо пробегал, глупо было бы его упустить, - говорю я, изо всех сил стараясь не проснуться окончательно. - В этом сне прямо под нашим балконом развернулась ярмарка, примерно как на Святого Бартоломея, только ночная, с фонарями и факелами. А в самом центре Ратушной площади крутится карусель. Не буди меня, пожалуйста, пока не покатаюсь.
- Ладно, не буду, - соглашается Тони. - Но имей в виду, наяву тут тоже ярмарка с каруселью. Откуда-то внезапно взялась, стоило на минутку отвернуться. Я решил, будет обидно, если ты все пропустишь.
От изумления я открываю один глаз. А потом второй. И смотрю вниз, на освещенную факелами Ратушную площадь, заполнившуюся вдруг уличными музыкантами, торговцами в костюмах эпохи Ягеллонов и слишком бодрыми для этого времени суток горожанами.
А в самом центре развеселого шумного хаоса гремит, звенит, скрипит, переливается огнями карусель, разноцветные лошадки бегут по кругу под восторженный смех давным-давно переросших подобные развлечения седоков. И если я не присоединюсь к ним немедленно, буду дураком, каких мало.