(no subject)
Весна хмельная, весна дурная,
Зачем ты вела до последнего края?
Весна сошла с ума, только вчера вроде показалась, еще недели три назад огрызками сугробов в тени радовала, и тут на тебе, после вчерашних плюс пятнадцати все плюстридцать вдарили, приходится майку в шкафу срочно искать и юбку летнюю, а платье легкое после зимы нестирано, котики там по нему топтались, чтоль, на платье пыль и пятна, а в джинсах жарковато будет, да...
Наново вплетаю в волосы на затылке нитки - зеленое мулине, и розовое мулине, и красное, и фиолетовое, и желтое, - длинные косички из ниток - одна, две, три - признак приходящего лета.
Весна сошла с ума и люди вместе с ней комплектом, в маршрутке толстая рыжая девица везет в кожаной коричневой сумке щенка типа тойтерьер украинский в яркой цветной курточке, рядом едет необъятная дама в лохматой кофте, похожей на недоотряхнувшегося после купания ньюфаундленда, рядом бабушка божий одуванчик, согнута втрое, в руках палочка со львиной головой, в руках объемистая сумка с торчащим батоном, в руках букет полуувядших розовых тюльпанов...
В троллейбусе едет отряд милиции, человек десять навскидку, не посчитать точно, но много их, плюс стажеры. Стажеры отличаются от бывалых обувью. Бывалые в берцах, стажеры как на подбор в туфлях.
Милиционеры, похоже, едут на задержание, воображение тут же дорисовывает картинку - уазика в ментовском автопарке на них не хватило, бензину им не выписали, или на чем там эти уазики ездят - и вот при полном параде: с пистолетами, дубинками, рациями, наручниками и ножами - приходится трястись в троллейбусе. Стажерам дубинок и наручников не полагается, видимо, так же как и берцев, зато на поясе у одного вместо рации - чехольчик с телефоном, а с телефона свешивается наружу брелок - трогательный фиолетовый пушистый зайчик.
И вот от едет этот отряд, а троллейбус не едет, а ползет как на завтра, а им же на задержание, и преступник, наверное, давно уже пешком ушел, милиция что-то бубнит в рацию, хмурится, переминается с ноги на ногу, а потом троллейбус доезжает, наконец, до остановки, открывает двери - и вся эта толпа ментовская дружно вываливается наружу с таким радостным хохотом, что хочется рассмеяться вместе с ними и позавидовать тому преступнику, которого такие веселые милиционеры будут задерживать.
Рядом в том же троллейбусе дремлет парень - то ли всю ночь в игры задротил, то ли программы кодил, но виду совсем не дискотечного - потрепанные джинсы, стоптанные кроссовки, белая футболка с классическим «I love NY», пыльный рюкзак, тощие руки с обгрызанными ногтями, длинные встрепанные волосы.
Сажусь рядом - он еще держится, в окно смотреть пытается, но потом засыпает окончательно, свешивает голову на грудь, заслоняется волосами, постепенно склоняется, почти упираясь лбом в колени. Через несколько остановок вдруг вскидывается, вскакивает, глаза перепуганные, смотрит в окно, понимает что не проехал и мгновенно принимает прежнюю позу - головой в колени, рюкзак к груди...
Выхожу, терзаясь любопытством - проспит нужную остановку или нет?
В кафешках открылись летники, каждый повытаскивал наружу все во что горазд: кто ломанные еще с прошлого года пластиковые столы и стулья, кто загодя подготовленные дубовые комплекты «под старину», а кто вообще просто столы из внутренних помещений на улицу переставил. На летниках, в отличие от внутренностей, курят, поэтому туда в первую очередь набегают оголодавшие за запретную зиму кофеманы, за столиками даже у пивных пьют не пиво, а кофе, и курят, курят, курят - над каждым летником дым, изображающий грозовые тучи, и запах кофе, и ветер, и горячая пыль, и что-то еще, превращающее этот жаркий день не в лето, а отставший филиал весны.
Дорогу переходят две девицы: высоченная дылда в неоново-розовых лосинах и майке (примечательно что и мокасины и сумка у нее таки же адски неоновые), и мелкая толстушка - смешливая и подпрыгивающая, как щенок какого-то мастифа: неуклюжий и толстолапый, с кормленным на домашних харчам круглым пузом, в складочку весь - в таком же неоновом, но уже ярко-салатовом наряде. И вся эта розово-салатовая радость аж светится - даже при ярком солнце. Толстушка забегает вперед дылды, заглядывает ей в глаза и заливисто хохочет. Высокая презрительно кривит губы и отворачивается. Удивительно гармоничная парочка.
С другой стороны к кафе подходит еще более колоритный коллектив - стайка юных и не столь юных, но молодящихся дам. Среди них еще одна в неоново-розовых тапках (мода пошла, чтоль, а я пропустила), вторая с коляской, а третья достойна поэмы от армянского радио. Той самой которая «что делать если фигура не влезает в хула-хуп - зачем портить такую чудесную фигуру». Ноги девочке явно достались от той хрюшки, которая зимой еще сбежала от холодца и умудрилась припрятаться в зернохранилище, где наела еще парочку дополнительных килограмм. Кроме чудных ног, дама несет перед собой, как знамя на параде, пузо. В пузе легко поместилась бы пятерка младенцев и осталось бы место для шестого, некрупного. На пузе возлежит хрудь, перекрывая прямую видимость на четвертый, пятый и неизвестно какой еще по счету подбородок.
Нет, я прекрасно, просто чудесно отношусь к полным, пышным и откровенно толстым теткам, еще бы, сама такая, вполне себе не худенькая. Но зачем, скажите мне, зачем упихивать бедро обхватом сантиметров эдак шестьдесят в чорные колготки в крупную сеточку? Благо было бы еще бедро чистое-красивое, нормальной формы, бывает оно и у толстух такое, но ляжка откровенно целлюлитная в красную пятнушку аллергии. Первая ассоциация: буженина в сеточке. Снизу буженина оканчивается опорками в стиле «туфли-лодочки класса эсминец», на два, а то и три размера больше, чем нужно. Роскошное пузо и грудь утоптаны в эластановое платье в розово-белые разводы и синюю горизонтальную полоску. «Платье» раньше проходило в магазине по разряду туника, следовательно заканчивается оно где-то в районе вислой жопы. А ниже, напомню, буженина в сеточке.
И вот этот восхитительный радужный бегемот паркует свое жЫрное тело за столиком и заказывает... внимание! шаурму. В количестве трех порций. Вес порции 420 грамм. Полкило почти. Три! Шаурмы!
Завороженно наблюдаю, как хрюшка поглощает еду, даже про кофе забываю, и про сигарету, отвлекаюсь только когда фильтр начинает жечь пальцы - очень уж смачно девица чавкает.
Залпом допиваю остывший кофе, заказываю еще.
Эта весна слишком хороша, чтобы вот так просто взять и уйти, слишком хороша, чтобы куда-то спешить, Эта весна сошла с ума, но в то же время настраивает на сонную созерцательность, и так безумно хорошо сидеть на летнике, пить, наконец-то, кофе с порядочной сигаретой, смотреть на улицу, на прохожих, на жанровые сценки вокруг, на воробьев, нагло клюющих семечки прямо из миски бабушки-торговки, на разомлевших на солнце улыбающихся дворняг...
А потом незаметно наступает вечер, становится прохладнее, сумерки подкрашивают воздух в фиолетовый оттенок. Встаю, собираюсь и ухожу, едва не забыв расплатиться. День прошел, пора завязывать с кофе и идти домой, к кошкам, собакам и Рыжему с его «Брызгами шампанского». Купил ведь, не забыл...