маленький - очень простенький - рассказ разместила на Проза.ру
http://www.proza.ru/2009/05/22/61 для тех, кто предпочитает читать в жж разместила текст под катом.
Маленькое белое платье
Горячая буженина выложена на блюдо, и воздух кухни окрашивается запахом испеченного с чесноком и травами мяса. Медленно поливаю румяную корочку красным вином из ложечки.
- Отцова сестра жила возле мясокомбината, - вдруг вспоминает мама, - ой, сколько они на этом зарабатывали, сколько пропивали…
- На чем зарабатывали? - рассеяно спрашиваю.
- Ну, как на чем! Все, кто работал на мясокомбинате, мясо воровали, а они скупали. Рядом же живут, удобно. И перепродавали потом. И колбасу. И спирт флягами им везли во двор, ворованный. И днем, и ночью, как в три смены народ работал, так и нес.
- Когда ж жить было? - поражаюсь я, - вот это трудоголики.
- Трудоголики, угу, - не одобряет моей иронии мама, - рабы, рабы привязанные. Муж у нее умер при нас, кстати, когда мы к ним во Львов в гости приехали.
- Отчего умер?
- От водки, от чего ж. Живот разбух, заболел, в больницу забрали, помню врачи между собой: «Аква, аква…»
- Водянка что ли?
- Не помню. Любовник у нее был, молодой, Гришка. Как муж умер, этот Гришка забрал все золото у нее из дому - они все золото скупали, в деньгах не хранили - чтобы она, значит, к нему жить перешла. А как она за него замуж вышла, так он что-то сделал ей такое, что она вскорости умерла. А может, и не сделал, может, и сама умерла, но после нее не осталось детям ничего. Они-то уже взрослые были дети, с семьями, и вот никому, ничего. Только дом с двором.
- Чтобы бизнес продолжать?
- У них это назвалось «шмэндя». Нет, не стал никто бизнес продолжать, там беда с детьми, двое погибли от несчастного случая, один вот Жорка и остался.
- Надо же...у нас есть такие в родстве истории... А расскажи теперь для равновесия про свою сестру, - улыбаюсь я, - я никогда не интересовалась особо родственниками, живущими далеко, у меня слабое чувство рода. Отец рос в семье, где было восемь детей, в маминой было столько же.
- Про какую, - спрашивает мама, - у меня их четыре.
- Расскажи про Валю, - прошу, нарезая чуть остывшую буженину крупными ломтями - тонко не получается, мясо слишком нежное.
Мама смотрит на фотографию маленькой правнучки, прикрепленную к дверце холодильника.
Догодовалый ребенок в крошечном платьице…
- Валя в сорок девятом родилась, седьмая по счету. Такая пышечка была, а хорошенькая! Помню, ходили тогда по домам люди, меняли германскую одежду на хлеб. И вот однажды среди вещей принесли маленькое белое платьице - как раз на годовалую Валю. Мы все к маме: «ну пожалуйста, ну давай это Валюшке, смотри какое красивое!»
А оно, ты знаешь, такое было - да мы и знать не знали, что такие одежки бывают - тоненькое, батистовое, вышитое белым по белому и крохотные пуговки из ракушечного перламутра… Поупиралась мама, поворчала, но согласилась. Развлечение у нас было: нарядим Валю, самый старший брат посадит ее - самую младшую на шею - носит по комнате, а мы любуемся…
- Древние развлечения - процессии, ритуалы - всегда в ходу, всегда спасают от скуки, - вздыхаю я, с трудом удерживая в себе картинку того послевоенного быта, - среди скучных насущных вещей всегда должна быть хоть одна восхитительно избыточная. Именно она и есть дверь веселью. Как бы бедно ни жил человек, лучше для него, если совершит безумную никчемную трату во имя красоты. Такие жертвы не бывают тщетными.
- Ой, она любила, чтобы всё было красиво. Помню, мы - каждый - на огороде вырвем себе морковки, обмоем наспех под колонкой и грызем стоим. А она - не так. Нарвет той же морковки, огурцов, вымоет, сложит в ведерко, сядет на крыльцо, ножом чистит и потом ест. А мы - смешно вспомнить - страшно ей завидовали, что она вот так делает, а сами почему-то не делали, вот странно…
- Почему? Держали такую дистанцию? Невольно сохраняли ее особенность, заданную еще в детстве?
- Да ну что ты такое сложное всё придумываешь, просто не делали и всё. Ей завидовали, что она вот так может, а мы нет. Дети.
- Да…дети… поставить чайник?
- Поставь. А ты помнишь, как ты маленькая жила у них, пока я на сессию ездила, и ты Валю очень любила, помнишь? Все играть с ней хотела, а она экзамены выпускные сдавала, в институт готовилась. Но тебе все равно было, лишь бы с ней рядом. Помню сидите вы на крыльце, она тебе вопросы по билетам рассказывает…Ты сидишь тихо и слушаешь, будто всё понимаешь… Уехала тогда Валя в Саранск, на химфак хотела, а поступила на экономический.
- Всяко круче, даже в те времена.
- Да уж. Видно судьба. Она всегда была умница, вот, к примеру, распределение ей выпало в Сибирь. Она спокойно послала запрос на то предприятие, куда ее посылали, и ей ответили, что им не нужны молодые специалисты. Ну представь! Молодая девчонка совсем и сообразила же - запрос послать. Мы все удивлялись тогда, что она открепление получила и смогла в Саранске остаться, а она отвечала «Все просто, умей слушать свой организм», и улыбалась.
- И куда она пошла работать?
- Кстати! На мясокомбинат.
- О. Только что была папина сестра с своей мясокомбинатской историей и «шмендей», теперь твоя сестра - и тоже мясокомбинат?
- Ну какое сходство, - качает головой мама, - да, ну, ничего общего даже! Валя пошла туда, потому что на практике там была, еще студенткой, ее запомнили, взяли на работу с удовольствием, а через месяц уже назначили руководителем отдела.
- Ничего себе.
- Слушай дальше. В это время всех переводили на новую систему расчетов зарплаты. И она, вчерашняя студентка, составила все документы, и поехали они с директором в Москву, в Министерство, эти расчеты утверждать. А она хууууденькая, юная, коса до попы. Дождались своей очереди, входят к министру, садятся. Тот взглядывает на директора и спрашивает, почему мол, один приехал, где твой экономист. А экономист - вот он, девчонка с косой. Министр хмыкнул, углубился а бумаги, а потом так с интересом на Валю посмотрел, с уважением таким, и всё им подписал - утвердил. А ведь многим приходилось по нескольку раз переделывать всё, новая система была путанная, непривычная.
- Представляю себе, - веселюсь я, - министр утёрся, короче.
- Завари покрепче, - говорит мама, наблюдая, как я насыпаю заварку в стеклянный прозрачный чайник.
Смешиваю мягкое сливочное масло с тертым хреном и солью - отличная намазка на хлеб под холодную буженину. Делаю бутерброды. Наливаю крепкий сладкий чай. Мама медленно жуёт, вслушиваясь во вкус.
- У них там на мясокомбинате был один день в неделе, когда делали колбасу для «слуг народа». Когда я приезжала к Вале в гости, то в такой день она бегала в цех и возвращалась с теплым еще батоном колбасы. Резала толсто, вот как ты, и говорила: «Ешь без хлеба - так вкуснее».
- И долго она там проработала? - мне было интересно, можно ли в принципе уйти с работы где есть вкусная колбаса - пусть хотя бы раз в неделю, но есть. Мне - подозреваю - это было бы не под силу.
- Знаешь, она оставила эту работу и пошла в университет научным сотрудником, написала диссертацию, но так и не защитила ее.
- Почему?
- Денег не было. Настали девяностые, и наука стала не нужна.
- И куда она?
- Куда она…она сделала то, что и помыслить-то сложно: предложила свою кандидатуру на должность экономиста в Правительство Мордовии, там же в Саранске.
- И?
- И с тех пор работает там же, в отделе приватизации имущества республики.
- С девяностых годов?
- Да.
- И прожила все это время в однокомнатной квартире вдвоем с бабушкой?
- Ну да. Это же Валя.
- То есть, ты хочешь сказать, что, работая в отделе приватизации имущества республики…
- Да. Поэтому вот она сейчас на пенсию вышла, а ее продолжают держать на должности - по особому распоряжению главы республики. Потому что никогда, ничего, себе. Такая порода. Людям поможет, так что те помнят долго, и каждый День рождения поздравляют, пишут, звонят. Я у нее гостила как-то как раз в День рождения, сама видела. Да, она могла бы иметь паи, ей предлагали все организации, кому она оформляла документы… Но она вот такая: даже если все так делают, я - не стану. Такая порода…
- Поэтому бабушка уехала жить к ней, когда дедушка умер?
- Она уехала к ней, потому что дедушка так говорил, еще при жизни. Потому что Валя - она тёплая. Нежная.
- Ва-ля, - тяну я, - Вааа-ля… Да это очень нежно звучит, полное соответствие имени и человека. А куда делся ее муж? Я помню свадебные фотографии, там такой юный умник в толстых очках.
- Да, это тоже история...За ней двое ухаживали. Один сильно ее любил, но попроще был, а второй вот этот - умный, она его выбрала. Вскоре после свадьбы ему предложили аспирантуру под Москвой, он поехал, а она накануне сильно заболела - двусторонняя пневмония - больница... Она тогда засомневалась в нем сильно. Выздоровела после больницы, а ему написала, мол так и так, все у меня серьезно, туберкулёз. Проверить хотела. Ну он ей и ответил, что мол, больная ему не нужна. Развелась она с ним. И больше не выходила замуж.
- Не жалела, что проверила вот так? Хотя...что жалеть, потом бы всю жизнь убеждалась по частям в том, что он - недомужчина.
- Смелость надо иметь, чтобы на такие проверки решаться. Не всякой женщине под силу. Ну ладно, то дело прошлое, - мама помолчала, прожевывая брусничный конфитюр из ИКЕА.
- Вот у Вали варенье вкусное из смородины - у нее есть дача, и она там в трудах проводит выходные. Думаешь для себя? Смородиновое варенье делает, огурцы солит - думаешь для себя? Нет. Нас нагружает неподъемными вкуснющими гостинцами, когда приезжаем к ней из своих городов.
- Маленькая добрая богиня, а не женщина, - бормочу я, хорошо, что мама не слышит моих языческих определений.
- И она вот прям любит свою маленькую республику! Гордится ею, прям по-настоящему гордится! И нам это передается словно! Саранск, кстати, в последнее время не узнать - это просто настоящий европейский город.
«Интересно, какие есть мордовские богини», - думаю я крамольную мысль, - «надо будет почитать…»
А еще я думаю о том маленьком белом трофейном платье - никчемном с точки зрения пользы в те полуголодные годы. Платье, что было выменяно на хлеб, и надето на крошечную девочку…
И та, омытая волнами любования и восхищения, выросла в красивого человека, чей цвет души - белый.
И, выходит, жертва Красоте была принесена не зря.
…жаль что таких маленьких белых платьев не случается у всех.