Амос Оз, Повесть о любви и тьме
Это "человеческая комедия" нашего времени, охватывающая историю нескольких поколений евреев на пути их перемещения из России, Литвы и Украины в Иерусалим. Амос Оз приглашает читателей в завораживающее путешествие во времена своего детства и отрочества. Мы смотрим детским взором на истерзанные войной улицы Иерусалима 40-50-х годов прошлого века. Перед нами разворачивается история жизни двух совершенно разных людей - родителей автора: нервного, склонного к логическим умозаключениям отца и романтически-мечтательной матери. История семьи, переплетенная с историей народа.
* * *
Прочитала эпопею. Теперь на вопрос "Ты книгу вообще читала?!!" могу ответить утвердительно. Я её штудировала - эту книгу, выписывала цитаты, отдельные моменты обсуждала с мужем. Изучила самым внимательным образом.
Итак, роман в 1400 страниц. Местами написанный очень здорово. Вот, как здесь, например, - о Тель-Авиве и Иерусалиме. Местами остро чувствуется глубокое презрение к читателю.
Выражение "неумный читатель" просто убило. Бесконечные повторения, - буквально каждая часть романа повторяется по 2-3 раза, если не больше, - увеличили объём произведения в три раза. Зачем Амос Оз это сделал? Это трюк такой писательский? Или на самом деле хотел объём увеличить? Или это повторение пройденного для "неумного читателя"? Ты хорошо усвоил урок, читатель? Ты накрепко запомнил, что я говорил? А вот сейчас проверим...
Красивости, нанизанные на ниточку, как бусы. Динамики никакой. Очень нудные подробности: описан какждый уголок каждого дома, где бывало семейство Клаузнеров, каждое произнесённое ими слово, каждое движение... Вначале это нравится, а потом начинаешь перелистывать страницы, не читая. Я не понимаю, почему цветистые многословные описания чего бы то ни было у Амоса Оза вызывают восторг и благоговение, а сам писатель объявляется величайшим гением своего времени. Зато Дина Рубина, пишущая, по-моему, не менее и даже более поэтично, обзывается графоманкой...
Сам писатель с малейшими подробностями рассказывает, как он выверял каждое слово в романе, каждую запятую. Надо понимать, что всё написанное - именно то, что хотел сказать Амос Оз, никаких интерпретаций.
Написать роман, заметил я однажды, это примерно то же, что сложить из деталей детской игры «лего» всю гряду Эдомских гор. Либо воссоздать весь Париж - со всеми его домами, площадями, бульварами, башнями, пригородами, до самой последней уличной скамейки, - склеив его из спичек и половинок спичек.
Чтобы написать роман в восемьдесят тысяч слов, ты должен принять примерно четверть миллиона решений. Решений, не только связанных с сюжетными линиями: кто будет жить, кто умрет, кто полюбит, кто изменит, кто разбогатеет, кто сойдет с ума, какие имена будут у действующих лиц, как эти люди выглядят, каковы их привычки и занятия. И как разбить книгу на главы, и как она будет называться… (Это - самые простые решения, как говорится, самые «грубые») И не только - когда рассказать, но и - когда промолчать, что вначале, что потом, что открыть со всеми подробностями, а что - только намеком. (И эти решения достаточно «грубые»). Но, главное, ты должен принять тысячи и тысячи тончайших решений. Например, там, в третьей фразе, с конца того абзаца, будет слово «синий» или «синеватый»? А быть может, «голубоватый»? Или «голубой»? Возможно, «темно-голубой»? Или, скорее, «синевато-пепельный»? А этот «синевато-пепельный», встанет ли он в самом начале фразы? Или в середине? А быть может, он, по сути, сам по себе коротенькая фраза: точка перед ней, точка после нее, а затем начинается новая строка? Или нет, куда предпочтительней, чтобы этот «синеватый» затопил, словно все увлекающий за собой поток, всю разветвленную и сложную фразу, с множеством придаточных и подчиненных? А быть может, самое лучшее - написать там просто два слова «вечерний свет», вовсе не окрашивая этот вечерний свет ни в пепельно-синий, ни в какой-то там «пыльно-голубой»?
Историческая часть о Войне за Независимость очень интересна. Как бы взгляд изнутри событий... Правда, через слово повторяются сожаления о несчастных арабах, изгнанных из своих жилищ, бежавших в арабские страны, в Лондон и лагеря беженцев. Ай-яй-яй, как же они страдают, бедные, и какие евреи живут теперь в их домах?..
Все члены семейства аль-Силуани, как стало мне известно после Шестидневной войны, еще в пятидесятые годы или начале шестидесятых собрали свое богатое имущество и оставили Восточный Иерусалим, который являлся тогда частью Иордании. Кое-кто из них эмигрировал в Швейцарию и в Канаду, некоторые поселились в арабских эмиратах, немногие добрались до Лондона, а иные - до Латинской Америки.
А Айша? А ее охромевший брат? Где в мире звучит нынче ее рояль, если есть у нее рояль, если только не состарилась она и не увяла среди глинобитных хибарок, опаленных знойным ветром пустыни и занесенных пылью, в одном из лагерей беженцев, где сточные воды текут посреди узкой не мощеной улочки?
И кто же те счастливые евреи, что живут в доме, бывшем когда-то домом семьи Айши в квартале Тальбие, выстроенном из голубоватого и розового камня, с каменными арками?
Об этих "несчастных" сожалеет несмышлённый мальчик, а потом и взрослый человек, известный писатель, живущий в Араде - подальше от людей. Но и там, в пустыне Арава, находятся соседи, которые донимают великого своими дурацкими взглядами на мир...
Сосед, отставной полковник, низкорослый, загорелый, крепкий, пружинистый, с густым лесом седых курчавых волос на обнаженной груди, стоит со шлангом в руке и поливает розы в палисаднике у своего дома. Его квадратное тело напоминает мне кованый сундук в голубых тренировочных брюках.
- Розы выглядят изумительно. Доброе утро, господин Шмулевич.
- Что уж такого доброго в нынешнем утре? - атакует он. - То, что Перес уже успел продать всю страну Арафату?
И когда я замечаю, что есть и те, кто смотрит на это иначе, он печально добавляет:
- Одной Катастрофы, постигшей еврейство в годы Второй мировой войны, по-видимому, для нас недостаточно, чтобы извлечь должные уроки. Это несчастье вы называете «миром»?
Из одной-единственной фразы можно понять отношение писателя к миру, к стране, в которой он живёт. Тут не прокатит "вы неверно поняли", ибо каждое слово стоит именно там, куда его поставил Амос Оз, порядок слов, запятые - всё выверено до мельчайших деталей.
Слушаю по радио выпуск новостей - говорят о семнадцатилетней арабской девушке, тяжело раненной автоматной очередью в грудь при попытке заколоть израильского солдата на одном из блок-постов у Бейт-Лехема.
Не арабская террористка, а девушка. Не отражение террористической атаки, а зверская стрельба из автомата по невинной (почти ребёнок!), вообужённой всего-то ножом (против автоматов!) девочке...
Пусть господин Амос Оз закопается в свою пустыню поглубже вместе со своими талантами. А я готова остаться тут с "графоманкой Диной Рубиной и с шизофреником Алексом Тарном".
Можно говорить и говорить о содержании романа. О том, что родители Амоса Клаузнера (впоследствии сменившего фамилию на Оз) всю жизнь жалели об интеллигентной, просвещённой Европе, из которой вынуждены были уехать в нищую Эрец-Исраэль из-за инфляции, которая их разорила в 1933 году. Об их презрении к рабочему классу, с иронией называемому "солью земли"...
- Кибуц, - сказал папа с грустью, - кибуц, возможно, явление значительное, но он нуждается в тех, кто займется физическим трудом, в парнях крепких, но среднего духовного уровня. А ты ведь уже, без сомнения, знаешь, что вовсе не принадлежишь к "среднему уровню". Я, упаси Боже, вовсе не собираюсь полностью отрицать кибуцы, у них, безусловно, есть явные заслуги перед страной, но ты не сможешь там развиваться.
Можно отрицать, что книга эта о Фане - женщине-загадке, недоступной пониманию окружающих (моя мама, женщина душевная и тонко чувствующая). Конечно, речь вообще не о ней. Просто книга начинается с Фани, и заканчивается её смертью. А в середине описано, как тяжело ей было, такой талантливой и утончённой, жить с ничего не добившимся в жизни мужем. С этой семьёй (и свекровью-злыдней!), которая давила, не давала дышать и творить. Единственный выход - покончить с собой. А попробовать что-то изменить? Хоть уйти от опостылевшего мужа и его гадюки-мамы?.. Да, не нам, простым смертным, "неумным читателям", судить.
Ещё по поводу одноимённого фильма. Натали Портман надёргала из книги кусков, начинила ими свой фильм, как булку изюмом. А связи между всеми этими "цитатами" никакой. Ни начала у предложений, ни конца. Не по сеньке шапка оказалась.
Итак, для тех, кто не читал, прочитать шедевр рекомендую. Исключительно для заполнения пробела в образовании. Надо же знать своих героев.