(no subject)
Год выдался трудный. Отнял многое и многих.
Все думала, стоит ли собирать, как обычно, написанное за это время. Казалось, что и не писала почти ничего, и переживать все это заново не хотелось... Ну, да ладно, пусть будет, хотя бы для себя. Из песни и из жизни слов не выкинешь.
Кстати, собрав все вместе, обнаружила, что первое и последнее странным образом перекликаются - но отличаются по интонации... Круг замкнулся :)
* * *
Вдруг выпадаешь и сходишь с копья оси,
раньше тугой - и такой ненадёжной ныне...
Эй, кто-нибудь - в вышину, в тишину - спаси!
Не отдавай это праху и паутине.
Слышишь, как все замолкло?.. Нарушен ход.
Я же еще могу, это ось виною,
только верни на место - и все пойдёт.
Что тебе новые эти, с душой стальною?
Разве сыграют музыку в нужный час?..
Ладно, подумаешь, кто я тут - шестерёнка,
чудом узнавшая, как это всё у нас
тонко устроено,
как невозможно тонко...
* * *
Ну, закричи "огня, огня!"
или "карету мне, карету!"
или постой и посмотри
в заиндевевшее окно
и за себя, и за меня
и за несбыточную эту
весну, которая внутри
живет так больно и давно
и прорастает на разрыв
хотя, казалось бы, куда уж
и так все тает и цветет
и молвит птичьим языком
о том, что, главное открыв
живешь как будто пропадаешь
как самый старый новый год
в снегу стоящий босиком...
* * *
Ко дню рождения О.Э.Мандельштама
Дышало небо. Выпадал
не снег - туман заледенелый.
И выходящий за пределы
земного был почти вандал,
собой посмевший рисовать
на безупречном изначальном...
Но по следам его печальным
нам радость к жизни возвращать.
* * *
Мой самый лучший человек...
Не знаю, где ты - но прошу тебя:
не уходи с изнанки век
моих в забвение, в бессудебье.
А вдруг, уйдя, не вспомнишь ты,
как смерть мою за сердце выменял?..
Как нам здесь не было нужды
друг друга звать с тобой по имени,
хватало вечного «привет» -
но сколько было в этом нежности,
вперед еще на сотню лет...
И, в равной мере, неизбежности
прихода времени потерь
и невозможности услышаться,
и...
Ты в меня там все же верь,
когда мне здесь почти не дышится.
* * *
Ах, вы бедные зайчики, бедные волки...
Где же мне написать, чтобы вы прочитали:
Рождество не кончается с выносом ёлки,
Не уходит в какие-то дальние дали.
Не лежит среди нежных и хрупких игрушек,
Между всей мишурой и комочками ваты
В необъятных шкафах стариков и старушек...
Ну, а если и так - только вы виноваты.
* * *
Ты, конечно, умён - и глядишь, несомненно, вперёд,
Ну, а я всё не вырасту, всё ничего не пойму...
Это страшное время берет нас в большой оборот,
Каждый видит свой свет и свою непроглядную тьму.
Вот и рвётся на раз - а казалось, прочнейшая нить
Между сердцем и сердцем уже до скончания дней...
Да, земля не моя - и не мне тут, наверно, судить.
Для тебя всё гораздо понятней и много больней.
Только я среди странностей всех замечаю одну -
И она разделяет нас больше, чем вера и кровь:
Ты начнешь про любовь, а закончишь опять про войну...
Я начну про войну, а закончу опять про любовь.
* * *
Ну, давай проголосуем,
Раз ни веры, ни закона...
Всё, что мы умеем - всуе
Выбирать себе дракона.
Одному по нраву черный,
А другому - темно-красный...
Все тверды и непреклонны,
Все глухи и громогласны.
А потом понаблюдаем,
Чей дракон сильней и выше,
Чей огонь, непререкаем,
Выжжет вражеские крыши -
И пойдет гулять-беситься,
И дойдет до нашей хаты...
То-то будем веселиться,
Гордым пламенем объяты.
* * *
Сейчас хоть небо раскрои - вам и созвездья будет мало.
Железногрудые мои, не я ль сердца вам рисовала?
Не я ли силилась вдохнуть немного жизни в ваши лица,
Немного света вплавить в грудь - чтоб горевать и веселиться?..
Но мне ли было по плечу такое сказочное дело?
Я вас неволить не хочу - да я и раньше не хотела.
Идите, латами звеня, пока не можете иначе...
Пока над вами - за меня - седьмое небо не заплачет.
* * *
Моя надежда умерла -
И ты ее не жди...
Я сам сложил ее крыла
На ледяной груди.
Я сам, прощаясь, целовал
Ее холодный лоб -
И сам нашел ей среди скал
Пристанище и гроб.
И мне ли верить женам сим,
И говорить слова?
Прощай, мой Иерусалим,
Звезда моя мертва...
Так что ж ты, Странник, нищ и слеп,
Слепцом зовешь меня -
И преломляешь горький хлеб,
В безверии виня?
Здесь, на дороге в Эммаус,
На худшей из дорог...
Где я - и вымолвить боюсь -
Узнать Тебя не смог.
* * *
Какая странная весна...
Весна-война, весна-потеря.
Стоит, сама в себя не веря,
Февральской горечью полна.
Как это трудно -
Так цвести -
Неумолимо и ненужно...
И улыбаться всем натужно,
И прятать бабочку в горсти.
* * *
Условные люди в условном немаленьком городе
берут пистолеты и ружья - конечно, условные -
и молятся Богу условному: слышишь, мол, Господи,
Ты там подмогни делу правому, замыслу кровному.
И Бог их условно, наверное, слышит и морщится
от боли в груди своей - тоже условной, естественно -
в какой-нибудь чисто условной березовой рощице -
и падает, падает как-то совсем не божественно...
А нам-то, условным, что делать в такой ситуации,
в которой у всех различается степень условности
и Бога живого, и крови, и гордости нации -
и так безусловно условие общей виновности?..
* * *
Помолись на моем - на гортанном, на горном, на горнем,
На слепом языке пропитавшихся небом камней...
Прорасти через них далеко ответвившимся корнем
В эту землю мою, в это жгучее небо под ней.
Прорасти - и прости, что тяну на такие глубины,
Только так ты поймешь, где берется нелегкий огонь -
На его языке говорят и пылают купины,
Сквозь которые я, не страшась, протянула ладонь.
* * *
А что у вас есть?.. Только сны
и эти короткие встречи...
Вы вечно кому-то должны
за этот мирок человечий,
за эти смешные тела,
которые тянет друг к другу,
за эти дурные дела,
за каждую вашу потугу
забыться и вспомнить себя -
о, эта извечная тема -
еще называвших любя
зверей и деревья Эдема...
Не знающих смерти и зим,
врачей, палачей и поэтов -
и этих чужих образин,
смеющихся с ваших портретов.
Пока вас считают за них,
есть время и небо над вами...
Есть имя - одно на двоих -
которое выбрали сами.
* * *
Никто не избегнет ухода из этой юдоли,
Из мира иного никто не получит известий -
Но хочется помнить совсем не о смерти и боли,
А только о радости, прожитой рядом и вместе.
И ты вспоминаешь отцовские теплые руки,
Тебя поднимавшие к небу без всяких усилий -
Легко поднимавшие ближе к небесному чуду -
И знаешь, что в самой печальной и долгой разлуке
Живет благодарность за встречи, которые были...
Живет благодарность за встречи, которые будут.
* * *
Была нам ненависть по горло,
А нынче стала выше гор -
И города, и память стерла,
Оставив гордость и позор.
Нам тут не место, знаешь сам ты -
Но, друг мой, все-таки плыви...
Мы неумехи-диверсанты
Пропащей армии Любви.
Нас разгромили, растерзали
И, восклицая "С нами Бог!",
В такую темень дошагали,
Куда и дьявол бы не смог...
Да, даже если только двое
Людей останется в живых,
То Бог еще над головою
И в сердце каждого из них.
Еще заглядывает в лица,
Еще надеется - а вдруг
Достанет сил остановиться
И землю выпустить из рук...
* * *
Мой мальчик, русский ты по праву,
Ты за страну и в дождь, и в град.
Тебе обидно за державу?
Но мне обиднее стократ.
За ту - любимую - Россию,
Чей лик Поэт запечатлел...
Она опять нашла мессию,
Который выбрал ей удел
Быть во вражде, в крови и смуте,
Но не отдать своей земли.
А мне всегда важнее люди -
Что потеряли, что нашли
Они в борьбе за эту землю...
Ты это ставишь мне в вину?
Я не Россию не приемлю,
А эту вечную войну
Под горьким знаменем победы
Любой безумною ценой.
И я не спрашиваю, где ты...
Но кто ты, русский мальчик мой?
* * *
Коней на переправе не меняют (с)
* * *
Отблеск детского восторга,
Прошлых радостей осколки,
Счастья высохшая корка -
Что ж, достаточно для елки...
Ничего, украсим, справим,
Праздник будет честь по чести.
На небесной переправе
Хоть поржем, пока мы вместе.
Наша смена подоспела -
Все в мечтах немного кони...
А гадать - пустое дело
Здесь, у Бога на ладони.
Все топочем, все лопочем
Как умеем, как придется -
Только свежим, между прочим,
Не хватает иноходца.
Ах, не нам учить их скачке,
Мы давно в долгах и в мыле -
Разменялись на подачки,
А о главном позабыли...
Но пока копыт не двинем,
И пока дорога вьется,
Светит нам в небесной глине
След Большого Иноходца.
Все думала, стоит ли собирать, как обычно, написанное за это время. Казалось, что и не писала почти ничего, и переживать все это заново не хотелось... Ну, да ладно, пусть будет, хотя бы для себя. Из песни и из жизни слов не выкинешь.
Кстати, собрав все вместе, обнаружила, что первое и последнее странным образом перекликаются - но отличаются по интонации... Круг замкнулся :)
* * *
Вдруг выпадаешь и сходишь с копья оси,
раньше тугой - и такой ненадёжной ныне...
Эй, кто-нибудь - в вышину, в тишину - спаси!
Не отдавай это праху и паутине.
Слышишь, как все замолкло?.. Нарушен ход.
Я же еще могу, это ось виною,
только верни на место - и все пойдёт.
Что тебе новые эти, с душой стальною?
Разве сыграют музыку в нужный час?..
Ладно, подумаешь, кто я тут - шестерёнка,
чудом узнавшая, как это всё у нас
тонко устроено,
как невозможно тонко...
* * *
Ну, закричи "огня, огня!"
или "карету мне, карету!"
или постой и посмотри
в заиндевевшее окно
и за себя, и за меня
и за несбыточную эту
весну, которая внутри
живет так больно и давно
и прорастает на разрыв
хотя, казалось бы, куда уж
и так все тает и цветет
и молвит птичьим языком
о том, что, главное открыв
живешь как будто пропадаешь
как самый старый новый год
в снегу стоящий босиком...
* * *
Ко дню рождения О.Э.Мандельштама
Дышало небо. Выпадал
не снег - туман заледенелый.
И выходящий за пределы
земного был почти вандал,
собой посмевший рисовать
на безупречном изначальном...
Но по следам его печальным
нам радость к жизни возвращать.
* * *
Мой самый лучший человек...
Не знаю, где ты - но прошу тебя:
не уходи с изнанки век
моих в забвение, в бессудебье.
А вдруг, уйдя, не вспомнишь ты,
как смерть мою за сердце выменял?..
Как нам здесь не было нужды
друг друга звать с тобой по имени,
хватало вечного «привет» -
но сколько было в этом нежности,
вперед еще на сотню лет...
И, в равной мере, неизбежности
прихода времени потерь
и невозможности услышаться,
и...
Ты в меня там все же верь,
когда мне здесь почти не дышится.
* * *
Ах, вы бедные зайчики, бедные волки...
Где же мне написать, чтобы вы прочитали:
Рождество не кончается с выносом ёлки,
Не уходит в какие-то дальние дали.
Не лежит среди нежных и хрупких игрушек,
Между всей мишурой и комочками ваты
В необъятных шкафах стариков и старушек...
Ну, а если и так - только вы виноваты.
* * *
Ты, конечно, умён - и глядишь, несомненно, вперёд,
Ну, а я всё не вырасту, всё ничего не пойму...
Это страшное время берет нас в большой оборот,
Каждый видит свой свет и свою непроглядную тьму.
Вот и рвётся на раз - а казалось, прочнейшая нить
Между сердцем и сердцем уже до скончания дней...
Да, земля не моя - и не мне тут, наверно, судить.
Для тебя всё гораздо понятней и много больней.
Только я среди странностей всех замечаю одну -
И она разделяет нас больше, чем вера и кровь:
Ты начнешь про любовь, а закончишь опять про войну...
Я начну про войну, а закончу опять про любовь.
* * *
Ну, давай проголосуем,
Раз ни веры, ни закона...
Всё, что мы умеем - всуе
Выбирать себе дракона.
Одному по нраву черный,
А другому - темно-красный...
Все тверды и непреклонны,
Все глухи и громогласны.
А потом понаблюдаем,
Чей дракон сильней и выше,
Чей огонь, непререкаем,
Выжжет вражеские крыши -
И пойдет гулять-беситься,
И дойдет до нашей хаты...
То-то будем веселиться,
Гордым пламенем объяты.
* * *
Сейчас хоть небо раскрои - вам и созвездья будет мало.
Железногрудые мои, не я ль сердца вам рисовала?
Не я ли силилась вдохнуть немного жизни в ваши лица,
Немного света вплавить в грудь - чтоб горевать и веселиться?..
Но мне ли было по плечу такое сказочное дело?
Я вас неволить не хочу - да я и раньше не хотела.
Идите, латами звеня, пока не можете иначе...
Пока над вами - за меня - седьмое небо не заплачет.
* * *
Моя надежда умерла -
И ты ее не жди...
Я сам сложил ее крыла
На ледяной груди.
Я сам, прощаясь, целовал
Ее холодный лоб -
И сам нашел ей среди скал
Пристанище и гроб.
И мне ли верить женам сим,
И говорить слова?
Прощай, мой Иерусалим,
Звезда моя мертва...
Так что ж ты, Странник, нищ и слеп,
Слепцом зовешь меня -
И преломляешь горький хлеб,
В безверии виня?
Здесь, на дороге в Эммаус,
На худшей из дорог...
Где я - и вымолвить боюсь -
Узнать Тебя не смог.
* * *
Какая странная весна...
Весна-война, весна-потеря.
Стоит, сама в себя не веря,
Февральской горечью полна.
Как это трудно -
Так цвести -
Неумолимо и ненужно...
И улыбаться всем натужно,
И прятать бабочку в горсти.
* * *
Условные люди в условном немаленьком городе
берут пистолеты и ружья - конечно, условные -
и молятся Богу условному: слышишь, мол, Господи,
Ты там подмогни делу правому, замыслу кровному.
И Бог их условно, наверное, слышит и морщится
от боли в груди своей - тоже условной, естественно -
в какой-нибудь чисто условной березовой рощице -
и падает, падает как-то совсем не божественно...
А нам-то, условным, что делать в такой ситуации,
в которой у всех различается степень условности
и Бога живого, и крови, и гордости нации -
и так безусловно условие общей виновности?..
* * *
Помолись на моем - на гортанном, на горном, на горнем,
На слепом языке пропитавшихся небом камней...
Прорасти через них далеко ответвившимся корнем
В эту землю мою, в это жгучее небо под ней.
Прорасти - и прости, что тяну на такие глубины,
Только так ты поймешь, где берется нелегкий огонь -
На его языке говорят и пылают купины,
Сквозь которые я, не страшась, протянула ладонь.
* * *
А что у вас есть?.. Только сны
и эти короткие встречи...
Вы вечно кому-то должны
за этот мирок человечий,
за эти смешные тела,
которые тянет друг к другу,
за эти дурные дела,
за каждую вашу потугу
забыться и вспомнить себя -
о, эта извечная тема -
еще называвших любя
зверей и деревья Эдема...
Не знающих смерти и зим,
врачей, палачей и поэтов -
и этих чужих образин,
смеющихся с ваших портретов.
Пока вас считают за них,
есть время и небо над вами...
Есть имя - одно на двоих -
которое выбрали сами.
* * *
Никто не избегнет ухода из этой юдоли,
Из мира иного никто не получит известий -
Но хочется помнить совсем не о смерти и боли,
А только о радости, прожитой рядом и вместе.
И ты вспоминаешь отцовские теплые руки,
Тебя поднимавшие к небу без всяких усилий -
Легко поднимавшие ближе к небесному чуду -
И знаешь, что в самой печальной и долгой разлуке
Живет благодарность за встречи, которые были...
Живет благодарность за встречи, которые будут.
* * *
Была нам ненависть по горло,
А нынче стала выше гор -
И города, и память стерла,
Оставив гордость и позор.
Нам тут не место, знаешь сам ты -
Но, друг мой, все-таки плыви...
Мы неумехи-диверсанты
Пропащей армии Любви.
Нас разгромили, растерзали
И, восклицая "С нами Бог!",
В такую темень дошагали,
Куда и дьявол бы не смог...
Да, даже если только двое
Людей останется в живых,
То Бог еще над головою
И в сердце каждого из них.
Еще заглядывает в лица,
Еще надеется - а вдруг
Достанет сил остановиться
И землю выпустить из рук...
* * *
Мой мальчик, русский ты по праву,
Ты за страну и в дождь, и в град.
Тебе обидно за державу?
Но мне обиднее стократ.
За ту - любимую - Россию,
Чей лик Поэт запечатлел...
Она опять нашла мессию,
Который выбрал ей удел
Быть во вражде, в крови и смуте,
Но не отдать своей земли.
А мне всегда важнее люди -
Что потеряли, что нашли
Они в борьбе за эту землю...
Ты это ставишь мне в вину?
Я не Россию не приемлю,
А эту вечную войну
Под горьким знаменем победы
Любой безумною ценой.
И я не спрашиваю, где ты...
Но кто ты, русский мальчик мой?
* * *
Коней на переправе не меняют (с)
* * *
Отблеск детского восторга,
Прошлых радостей осколки,
Счастья высохшая корка -
Что ж, достаточно для елки...
Ничего, украсим, справим,
Праздник будет честь по чести.
На небесной переправе
Хоть поржем, пока мы вместе.
Наша смена подоспела -
Все в мечтах немного кони...
А гадать - пустое дело
Здесь, у Бога на ладони.
Все топочем, все лопочем
Как умеем, как придется -
Только свежим, между прочим,
Не хватает иноходца.
Ах, не нам учить их скачке,
Мы давно в долгах и в мыле -
Разменялись на подачки,
А о главном позабыли...
Но пока копыт не двинем,
И пока дорога вьется,
Светит нам в небесной глине
След Большого Иноходца.