Продолжение прочтения и толкования: «Всё посыпано густо полынною солью...»
Оригинал взят у erdes в «Всё посыпано густо полынною солью...»
Одна из самых интересных для меня тем, которой я всегда касаюсь в книгах, да и в жизни обращаю на неё внимание - это мифологическое начало нашего восприятия, наше мифологическое сознание. Я убеждена, что знать себя с этой стороны и вообще замечать эту тему более чем желательно - её влияние на нашу жизнь огромно, его трудно переоценить, да и это просто очень интересно.
Раздумывала об этом - и вспомнила необыкновенное стихотворение Всеволода Константинова «Всё посыпано густо полынною солью...» ("Новый берег", 2009, №23). Я познакомилась с ним в рубрике Дмитрия Гасина "Одно стихотворение". А мне сейчас хотелось бы взглянуть на эти стихи с другой точки, рассмотреть в них не столько эмоциональные, сколько мифологические смыслы.
Всеволод Константинов
* * *
Всё посыпано густо полынною солью.
Мы искали ягнёнка, не пришедшего к стойлу.
Мальчик, девочка, мальчик - под темнеющим небом,
Запаслись мы мечами, а девочка хлебом.
Может, он заблудился в деревне? - Едва ли.
Мы за реку в сырые луга побежали.
Мы увидели цаплю в багряных болотах,
Мы увидели крысу на старых воротах
У заброшенной фермы, и дверца скрипела,
Открываясь в тот мир, где не видно предела
Запустению, скорби, мольбе и утратам,
Где не каждый закат называют закатом.
Мы взглянули туда, петли всхлипнули тонко,
Мы потом уже шёпотом звали ягнёнка.
А в лесу будто все наши ночи чернели,
Но пока их держали передние ели.
Мы взбежали на холм и назад оглянулись,
И деревни огни чуть заметно качнулись,
Там петух не кричит и собака не лает,
Словно это корабль в тишину отплывает,
Отплывает без нас! Нас оставили в спешке!
Мы скатились с бугра, как с ладони орешки
В молоко, в ивняковые хлопья тумана,
Сквозь холодное пламя речного бурьяна.
Мы терялись, сжимались от боли испуга
И впервые по имени звали друг друга.
А ягнёнок, с которого путь начинался? -
Он нашёлся без нас, может быть, не терялся.
В этом стихотворении совершенно потрясающий мифологический сюжет - на нём, собственно, всё и строится. Полынь - горькая трава, символ утраты и печали. Ягнёнок (маленький, невинный, беззащитный) - не пришёл к стойлу, значит, в знакомом мире что-то нарушилось, сломалось, и это требуется исправить. С такой ситуации начинаются многие сказки - и здесь начинается своего рода квест.
Тут с невероятной точностью показан переход из обыденного состояния в «мифологическое» - разумеется, переход с одновременной сменой ролей. Помните, у Ахматовой:
И в город печали и гнева
Из тихой Корельской земли
Мы двое - воин и дева -
Студёным утром вошли.
Это воспоминания о начале войны. Но раньше Ахматова своего мужа Николая Гумилёва и себя так («воин и дева») не ощущала, эти роли - и соответствующее самоощущение - пришли сами собой с началом войны.
Здесь - то же самое. Были просто два мальчика и девочка - а превратились в героев легенды («Запаслись мы мечами, а девочка хлебом»). Мечи превратили мальчиков в воинов, а девочку - в их подругу или сестру, помощницу и т.д.
А дальше начинается поход.
Немного отвлекусь и скажу, что «мифологически окрашенное» пространство совсем не похоже по структуре на обычное, обыденное, «физическое». «Мифологическое» - всегда неоднородно, в нём противопоставлены «здесь» и «там». Его центр - дом (самая знакомая, освоенная, понятная, защищённая и защищающая территория). А дальние пределы этого пространства уходят в Неведомое, они неопределимы даже в языке - чему примером выражения вроде «куда вороны не летают», «куда Макар телят не гонял», «за тридевять земель» и т.д.
Таким образом, отправляясь из дома в некое странствие, герои движутся от знакомого к незнакомому, от безопасного к опасному, но «дальнее», «чужое» - не только опасное, пугающее: оно таит в себе бесценные сокровища, прежде всего, духовной природы. В самом сюжете пути «туда и обратно» заложена колоссальная преобразующая сила. Никто не возвращается из такого похода прежним. Это своего рода инициация.
Но вернёмся к героям. Неудивительно, что в деревне (эта территория для них, конечно, ещё знакомая, «своя», «родная») - ягнёнка не оказывается. А дальше - герои переходят мифологические границы.
Во-первых, они выходят за границу деревни и перебираются на тот берег реки. Река - граница по природе своей, и потому, что требует переправы, и потому, что это текущая вода, и т.д. Можно вспомнить множество сказок, где река отделяет один мир от другого. Например, «Унесённые призраками» Миядзаки: там перейти высохшую (будто бы) речку - значит перейти границу миров…
В этом же стихотворении река скорее просто отделяет «своё» (деревенское, домашнее) пространство от «чужого», а дальше встречаются другие границы, более жуткие.
Мы увидели цаплю в багряных болотах,
Мы увидели крысу на старых воротах…
Эти животные производят впечатление неких стражей - или знаков, чего ждать дальше. К слову, их символическое значение соответствует этой идее: цапля - добрый знак, символ возрождения, покровительства детям - но и предупреждение о надвигающейся буре; а крыса - символ зла и смерти, разрушения, неумолимого течения времени, а также символ тьмы и ночи, сил «нижнего», «тёмного» мира.
Не стоит забывать, что герои одновременно со всеми этими переходят ещё одну границу, очень важную: границу дня и ночи. В мифологической системе координат наступление ночи - знак, что мир оказывается во власти чего-то древнего, опасного, непостижимого и страшного. Это «что-то» - тьма, именно тьма, а не просто темнота.
Дальше очередная - главная - граница названа прямо:
У заброшенной фермы, и дверца скрипела,
Открываясь в тот мир, где не видно предела
Запустению, скорби, мольбе и утратам,
Где не каждый закат называют закатом.
Вот она, дверь в мир иного опыта, хранящий в себе все времена и знания, всё, что мы можем, на что способны, даже если не догадываемся или боимся помыслить об этом. Это то самое «туда» в путешествии «туда и обратно». Это выход за пределы безопасного пространства в такое, где может - буквально - случиться всё, что угодно. А также это область наших бессознательных страхов. Именно там, за этой дверью, и таится всё то, чего мы боимся.
«Далёкое», «тёмное», «лес» - лучшие определения для этого глубинного начала, неотъемлемой, очень важной части нас самих, без которой было бы невозможно и самопознание, и самосовершенствование, внутренний рост. А начинается этот рост с решения войти в лес, несмотря на страх.
А в лесу будто все наши ночи чернели,
Но пока их держали передние ели.
С одной стороны - это очень точная картинка: вечереющий лес всегда кажется таким сгустком темноты, которую сдерживают передние деревья, а с другой, в сказочной, мифологической системе координат - это и в самом деле «все наши ночи». Чтобы войти в этот лес, нужна воля, храбрость и цель. Туда приходят не случайно, приходят те, кто оказался в безвыходном положении.
А наши герои в этот момент смотрят назад - и осознают, что они уже практически в другом мире! Недаром звуки деревни больше не слышны, там «петух не кричит и собака не лает». Дом - уже по ту сторону границы; героев охватывает безошибочное древнее чувство, что если они не вернутся немедленно, этот «корабль» уйдёт без них. Они не входят в лес - они бегут назад, домой, и казалось бы, их путь окончился ничем, но дальше появляется интересная деталь:
Мы терялись, сжимались от боли испуга
И впервые по имени звали друг друга.
Всё верно: «иное» пространство, в котором побывали герои, подразумевает иных самих себя, иные имена, которые героям, вероятно, пока ещё и неизвестны. Но есть и другая сторона: всякая инициация (а этот поход - подобие инициации) подразумевает обретение имени. Герои вдруг «находят» самих себя, осознают собственные роли. Значит, путь был не напрасным, достиг цели. Его целью было само это превращение - «туда» и «обратно», выход за пределы детского и понятного во вневременно́е и вневозрастно́е, само решение подойти к лесу так близко. Потому и ягнёнок не то чтобы нашёлся - он перестал теряться. А иначе и быть не могло.
PS: Спасибо erdes за прекрасный разговор с эти стихотворением. Оно прекрасный собеседник! - Д.Г.
Одна из самых интересных для меня тем, которой я всегда касаюсь в книгах, да и в жизни обращаю на неё внимание - это мифологическое начало нашего восприятия, наше мифологическое сознание. Я убеждена, что знать себя с этой стороны и вообще замечать эту тему более чем желательно - её влияние на нашу жизнь огромно, его трудно переоценить, да и это просто очень интересно.
Раздумывала об этом - и вспомнила необыкновенное стихотворение Всеволода Константинова «Всё посыпано густо полынною солью...» ("Новый берег", 2009, №23). Я познакомилась с ним в рубрике Дмитрия Гасина "Одно стихотворение". А мне сейчас хотелось бы взглянуть на эти стихи с другой точки, рассмотреть в них не столько эмоциональные, сколько мифологические смыслы.
Всеволод Константинов
* * *
Всё посыпано густо полынною солью.
Мы искали ягнёнка, не пришедшего к стойлу.
Мальчик, девочка, мальчик - под темнеющим небом,
Запаслись мы мечами, а девочка хлебом.
Может, он заблудился в деревне? - Едва ли.
Мы за реку в сырые луга побежали.
Мы увидели цаплю в багряных болотах,
Мы увидели крысу на старых воротах
У заброшенной фермы, и дверца скрипела,
Открываясь в тот мир, где не видно предела
Запустению, скорби, мольбе и утратам,
Где не каждый закат называют закатом.
Мы взглянули туда, петли всхлипнули тонко,
Мы потом уже шёпотом звали ягнёнка.
А в лесу будто все наши ночи чернели,
Но пока их держали передние ели.
Мы взбежали на холм и назад оглянулись,
И деревни огни чуть заметно качнулись,
Там петух не кричит и собака не лает,
Словно это корабль в тишину отплывает,
Отплывает без нас! Нас оставили в спешке!
Мы скатились с бугра, как с ладони орешки
В молоко, в ивняковые хлопья тумана,
Сквозь холодное пламя речного бурьяна.
Мы терялись, сжимались от боли испуга
И впервые по имени звали друг друга.
А ягнёнок, с которого путь начинался? -
Он нашёлся без нас, может быть, не терялся.
В этом стихотворении совершенно потрясающий мифологический сюжет - на нём, собственно, всё и строится. Полынь - горькая трава, символ утраты и печали. Ягнёнок (маленький, невинный, беззащитный) - не пришёл к стойлу, значит, в знакомом мире что-то нарушилось, сломалось, и это требуется исправить. С такой ситуации начинаются многие сказки - и здесь начинается своего рода квест.
Тут с невероятной точностью показан переход из обыденного состояния в «мифологическое» - разумеется, переход с одновременной сменой ролей. Помните, у Ахматовой:
И в город печали и гнева
Из тихой Корельской земли
Мы двое - воин и дева -
Студёным утром вошли.
Это воспоминания о начале войны. Но раньше Ахматова своего мужа Николая Гумилёва и себя так («воин и дева») не ощущала, эти роли - и соответствующее самоощущение - пришли сами собой с началом войны.
Здесь - то же самое. Были просто два мальчика и девочка - а превратились в героев легенды («Запаслись мы мечами, а девочка хлебом»). Мечи превратили мальчиков в воинов, а девочку - в их подругу или сестру, помощницу и т.д.
А дальше начинается поход.
Немного отвлекусь и скажу, что «мифологически окрашенное» пространство совсем не похоже по структуре на обычное, обыденное, «физическое». «Мифологическое» - всегда неоднородно, в нём противопоставлены «здесь» и «там». Его центр - дом (самая знакомая, освоенная, понятная, защищённая и защищающая территория). А дальние пределы этого пространства уходят в Неведомое, они неопределимы даже в языке - чему примером выражения вроде «куда вороны не летают», «куда Макар телят не гонял», «за тридевять земель» и т.д.
Таким образом, отправляясь из дома в некое странствие, герои движутся от знакомого к незнакомому, от безопасного к опасному, но «дальнее», «чужое» - не только опасное, пугающее: оно таит в себе бесценные сокровища, прежде всего, духовной природы. В самом сюжете пути «туда и обратно» заложена колоссальная преобразующая сила. Никто не возвращается из такого похода прежним. Это своего рода инициация.
Но вернёмся к героям. Неудивительно, что в деревне (эта территория для них, конечно, ещё знакомая, «своя», «родная») - ягнёнка не оказывается. А дальше - герои переходят мифологические границы.
Во-первых, они выходят за границу деревни и перебираются на тот берег реки. Река - граница по природе своей, и потому, что требует переправы, и потому, что это текущая вода, и т.д. Можно вспомнить множество сказок, где река отделяет один мир от другого. Например, «Унесённые призраками» Миядзаки: там перейти высохшую (будто бы) речку - значит перейти границу миров…
В этом же стихотворении река скорее просто отделяет «своё» (деревенское, домашнее) пространство от «чужого», а дальше встречаются другие границы, более жуткие.
Мы увидели цаплю в багряных болотах,
Мы увидели крысу на старых воротах…
Эти животные производят впечатление неких стражей - или знаков, чего ждать дальше. К слову, их символическое значение соответствует этой идее: цапля - добрый знак, символ возрождения, покровительства детям - но и предупреждение о надвигающейся буре; а крыса - символ зла и смерти, разрушения, неумолимого течения времени, а также символ тьмы и ночи, сил «нижнего», «тёмного» мира.
Не стоит забывать, что герои одновременно со всеми этими переходят ещё одну границу, очень важную: границу дня и ночи. В мифологической системе координат наступление ночи - знак, что мир оказывается во власти чего-то древнего, опасного, непостижимого и страшного. Это «что-то» - тьма, именно тьма, а не просто темнота.
Дальше очередная - главная - граница названа прямо:
У заброшенной фермы, и дверца скрипела,
Открываясь в тот мир, где не видно предела
Запустению, скорби, мольбе и утратам,
Где не каждый закат называют закатом.
Вот она, дверь в мир иного опыта, хранящий в себе все времена и знания, всё, что мы можем, на что способны, даже если не догадываемся или боимся помыслить об этом. Это то самое «туда» в путешествии «туда и обратно». Это выход за пределы безопасного пространства в такое, где может - буквально - случиться всё, что угодно. А также это область наших бессознательных страхов. Именно там, за этой дверью, и таится всё то, чего мы боимся.
«Далёкое», «тёмное», «лес» - лучшие определения для этого глубинного начала, неотъемлемой, очень важной части нас самих, без которой было бы невозможно и самопознание, и самосовершенствование, внутренний рост. А начинается этот рост с решения войти в лес, несмотря на страх.
А в лесу будто все наши ночи чернели,
Но пока их держали передние ели.
С одной стороны - это очень точная картинка: вечереющий лес всегда кажется таким сгустком темноты, которую сдерживают передние деревья, а с другой, в сказочной, мифологической системе координат - это и в самом деле «все наши ночи». Чтобы войти в этот лес, нужна воля, храбрость и цель. Туда приходят не случайно, приходят те, кто оказался в безвыходном положении.
А наши герои в этот момент смотрят назад - и осознают, что они уже практически в другом мире! Недаром звуки деревни больше не слышны, там «петух не кричит и собака не лает». Дом - уже по ту сторону границы; героев охватывает безошибочное древнее чувство, что если они не вернутся немедленно, этот «корабль» уйдёт без них. Они не входят в лес - они бегут назад, домой, и казалось бы, их путь окончился ничем, но дальше появляется интересная деталь:
Мы терялись, сжимались от боли испуга
И впервые по имени звали друг друга.
Всё верно: «иное» пространство, в котором побывали герои, подразумевает иных самих себя, иные имена, которые героям, вероятно, пока ещё и неизвестны. Но есть и другая сторона: всякая инициация (а этот поход - подобие инициации) подразумевает обретение имени. Герои вдруг «находят» самих себя, осознают собственные роли. Значит, путь был не напрасным, достиг цели. Его целью было само это превращение - «туда» и «обратно», выход за пределы детского и понятного во вневременно́е и вневозрастно́е, само решение подойти к лесу так близко. Потому и ягнёнок не то чтобы нашёлся - он перестал теряться. А иначе и быть не могло.
PS: Спасибо erdes за прекрасный разговор с эти стихотворением. Оно прекрасный собеседник! - Д.Г.