Севастополь. Майя Никулина
1
Вот только тут, где рядом хлябь и твердь,
где соль морей съедает пыль земную,
где об руку идут любовь и смерть,
не в силах обогнать одна другую,
вот тут и ставить эти города,
не помнящие времени и срока,
и лёгкие счастливые суда
причаливать у отчего порога.
Вон посмотри - весь в пене и росе,
густой толпой, горланящей и пёстрой,
седой отяжелевший Одиссей
несёт непросыхающие весла.
Вот он идёт по выбитой тропе,
весёлый царь без трона и наследства,
рискнувший заглянуть в лицо судьбе
и на неё вовек не наглядеться.
О эта страсть, терзающая грудь,-
земля и море, встречи и утраты,
последний дом, и бесконечный путь,
и белый берег, низкий и покатый.
Светло тебе, оставленный, сиять
и сладко сниться странникам немилым...
Земля моя, кормилица моя,
какой печалью ты меня вскормила...
2
Попробуй оторви меня теперь
от этих бухт в сиянии и пене,
от августовских выжженных степей,
от моряков, погибших в Эльтигене,
от обелисков с жестяной звездой...
Ох, сколько их над миром засветилось...
Так время развело, что ни вдовой,
ни дочерью - никем не доводилась.
Так годы развели и расстоянья.
Но с каждым часом горше и честней
наследую великое страданье
от горя почерневших матерей.
И тоже признаю простую власть
большой земли с полями и морями -
в горсти зажать, лицом в неё упасть,
уйти в неё - цвела б она над нами.
Наследую последние права
любить её, покуда хватит силы,
и матерью ту землю называть,
где отчий дом и братские могилы.
3
Чего он ждёт, святая простота,
зачем он ночью ходит по проселку,
зачем поверх лилового куста
глядит, как птица, пристально и долго?
Он гол и светел, как февральский сад,
он весь в огне, в жару, на солнцепёке,
как будто чей-то промысел жестокий
его тоской сжигает невпопад,
не в силах отрешиться и забыть...
Грохочет вал отпрянувшей судьбы,
и ласточки, изогнутые громом,
уже кричат и кружатся над домом.
А молодость, как крымская дорога
среди полыни и сухого дрока,
прохладны горы, море далеко,
и кажется - совсем ещё немного -
прольются мёд, вино и молоко,
над жёлтой степью встанет царский город,
тяжёлый парус вздрогнет над Босфором
и поплывёт, над бездной накренясь,
и молодости чёрная напасть
погонит нас дорогой роковой
за белой одиссеевской кормой.
Большое солнце блещет на весле,
попутный ветер обрывает снасти,
и ночью прижимают нас к земле
почти кровосмесительные страсти.