Внезапно. Потери.
- Крулик идзет до… птака? - упражнялась в описании окружающей действительности на подзабытом русском моя приятельница-полячка.
Мы вместе учились на курсах нидерландского языка в Ваутсхоуфене. Собственно, у нас была компания из четырех девиц, две русские и две полячки. Тогда у меня еще не было предубеждения, что поляки не любят русских. Напротив, мы шутили, что общаемся как представители стран Восточной Европы, а что люди из Западной Европы с нами не водятся. Мы действительно очень сошлись и на разных языках секретничали о девичьем. Разумеется, мы обменялись емейлами и даже написали друг другу по несколько писем в рамках практики в нидерландском. Потом как-то рассосалось.
Я даже не помню, как их зовут.
- Красивое платье, у меня тоже такое было в молодости… - оценила пожилая голландка.
Вместе со своей тоже уже неюной дочерью она приехала в Севилью на курсы фламенко. Там и познакомились. С ними я впервые в жизни побывала в баре, они сводили меня вечером в цыганский квартал на клубное фламенко. Они рассказывали мне почему-то про астрологию, радовали возможностью послушать нидерланский (крепко забытый со времен предыдущего эпизода) и активно звали в гости в свой дом в Голландии. Я записала их координаты в наладонник, а потом однажды он разрядился, и мать с дочерью канули в безымянное небытие.
Туда же канули и другие знакомые, приобретенные в Севилье - стареющая итальянка, играющая в маленькую девочку (Кислотые туфли на невообразимых каблуках. Инструктор по танцам. Она называла меня русской балериной. В баре ее гостиницы я впервые попробовала сангрию. Она рассказывала о своем доме в Неаполе, звала в гости. Я не помню ее имени), высокая худощавая канадка Кейт (я помню ее имя потому, что после возвращения она написала мне письмо. Я не ответила) и уж конечно высокомерная полячка (заставившая меня поверить в культурные стереотипы о нелюбви поляков к русским) и две француженки марокканского происхождения - с ними я толком и не общалась.
- Английский или немецкий? - Мучалась я, сидя на конференции Диалог за спиной у загадочной иностранки, с которой мне предстояло делить номер. Было практически наверняка известно, что она немка, а значит обратиться на немецком вроде как куртуазней, да и опять же - когда еще подвернется практика. С другой стороны, она выглядела такой строгой.... А может ну его - не мучаться и заговорить по-английски? Состояние по ряду причин у меня и без того было довольно нервозное, и с английским я бы чувствовала себя спокойней. Тяжелые раздумья долго мешали мне осознать, что мы с пресловутой немкой слушали русскоязычные доклады про русский язык, что вроде как намекало на третью возможность. Я выдохнула, дождалась конца секции и пошла по пути наименьшего сопротивления. Вечером того же дня мы на удивление приятно разговорились о лингвистике, потом перешли на жизнь и с откровенностью случайных попутчиков обсудили все тревожившие нас на тот момент темы.
На прощанье мы сердечно обнялись, и она дала мне визитку со своими контактами.
Я помню, как ее зовут, потому что этой истории всего полгода. А может быть, потому, что ее зовут так же, как меня. Кажется (?), я все еще не потеряла ее визитку. Я все еще могу написать. Но чем дольше я этого не делаю, тем более умозрительной становится эта возможность. Что я напишу? Зачем?
- Вы что, лесбиянки что ли? - неожиданно выдала наша новая учительница французского - совсем молоденькая француженка и дочь другого харизматичного преподавателя, у которого я когда-то училась. Предположение было адресовано мне и моей соседке по парте и основывалось на том, что мы а) сидели вместе и б) иногда немного переговаривались - о ужас! - сообщая друг другу перевод неизвестных слов. Видимо, по задумке я и моя соседка, глубоко семейная женщина средних лет, должны были устыдиться и замолчать, чтобы снять все возможные подозрения в порочной связи. Помимо таких вот своеобразных педагогических методов, наша француженка любила сдобрить родную речь каким-нибудь русским ругательством, не любила Францию, любила Россию (что, не могу не заметить, тенденциозно) и вообще наслаждалась характерным для своего возраста максимализмом. С другой стороны, она была неглупа и очень энергична и в целом оказалась для меня довольно полезным преподавателем. Со временем мы немного сдружились. После празднования завершения триместра мы даже побывали у нее в гостях. А потом еще раз - она устроила для нас мастер-класс по французской кухне. Вскоре она уехала во Францию заканчивать учебу. Я могла бы писать ей, но.....
Я не умею поддерживать такие отношения. Я с завистью слушаю о том, как кто-то выбирает между поездками в Прованс и в Мюнхен - в оба места не получится, а ведь и там, и там друзья, зовут, обидятся. Как они делают это? У меня все эти курортные или иногда просто обусловленные ситуацией недодружбы никогда не выходят за рамки породившей их ситуации. Может быть, это вопрос мотивации, ведь нужно немало решимости, чтобы выделить в своей под завязку заполненной рутине хотя бы маленькое местечко для чего-то нового. А может быть, это вопрос дисциплины, ведь приходится планомерно инвестировать усилия в эти еще непонятные, пунктирные, но потенциально полезные взаимоотношения. Ясно одно - пока я пытаюсь выбрать между этими объяснениями, выбирать между Провансом и Мюнхеном мне наверняка не придется.
Мы вместе учились на курсах нидерландского языка в Ваутсхоуфене. Собственно, у нас была компания из четырех девиц, две русские и две полячки. Тогда у меня еще не было предубеждения, что поляки не любят русских. Напротив, мы шутили, что общаемся как представители стран Восточной Европы, а что люди из Западной Европы с нами не водятся. Мы действительно очень сошлись и на разных языках секретничали о девичьем. Разумеется, мы обменялись емейлами и даже написали друг другу по несколько писем в рамках практики в нидерландском. Потом как-то рассосалось.
Я даже не помню, как их зовут.
- Красивое платье, у меня тоже такое было в молодости… - оценила пожилая голландка.
Вместе со своей тоже уже неюной дочерью она приехала в Севилью на курсы фламенко. Там и познакомились. С ними я впервые в жизни побывала в баре, они сводили меня вечером в цыганский квартал на клубное фламенко. Они рассказывали мне почему-то про астрологию, радовали возможностью послушать нидерланский (крепко забытый со времен предыдущего эпизода) и активно звали в гости в свой дом в Голландии. Я записала их координаты в наладонник, а потом однажды он разрядился, и мать с дочерью канули в безымянное небытие.
Туда же канули и другие знакомые, приобретенные в Севилье - стареющая итальянка, играющая в маленькую девочку (Кислотые туфли на невообразимых каблуках. Инструктор по танцам. Она называла меня русской балериной. В баре ее гостиницы я впервые попробовала сангрию. Она рассказывала о своем доме в Неаполе, звала в гости. Я не помню ее имени), высокая худощавая канадка Кейт (я помню ее имя потому, что после возвращения она написала мне письмо. Я не ответила) и уж конечно высокомерная полячка (заставившая меня поверить в культурные стереотипы о нелюбви поляков к русским) и две француженки марокканского происхождения - с ними я толком и не общалась.
- Английский или немецкий? - Мучалась я, сидя на конференции Диалог за спиной у загадочной иностранки, с которой мне предстояло делить номер. Было практически наверняка известно, что она немка, а значит обратиться на немецком вроде как куртуазней, да и опять же - когда еще подвернется практика. С другой стороны, она выглядела такой строгой.... А может ну его - не мучаться и заговорить по-английски? Состояние по ряду причин у меня и без того было довольно нервозное, и с английским я бы чувствовала себя спокойней. Тяжелые раздумья долго мешали мне осознать, что мы с пресловутой немкой слушали русскоязычные доклады про русский язык, что вроде как намекало на третью возможность. Я выдохнула, дождалась конца секции и пошла по пути наименьшего сопротивления. Вечером того же дня мы на удивление приятно разговорились о лингвистике, потом перешли на жизнь и с откровенностью случайных попутчиков обсудили все тревожившие нас на тот момент темы.
На прощанье мы сердечно обнялись, и она дала мне визитку со своими контактами.
Я помню, как ее зовут, потому что этой истории всего полгода. А может быть, потому, что ее зовут так же, как меня. Кажется (?), я все еще не потеряла ее визитку. Я все еще могу написать. Но чем дольше я этого не делаю, тем более умозрительной становится эта возможность. Что я напишу? Зачем?
- Вы что, лесбиянки что ли? - неожиданно выдала наша новая учительница французского - совсем молоденькая француженка и дочь другого харизматичного преподавателя, у которого я когда-то училась. Предположение было адресовано мне и моей соседке по парте и основывалось на том, что мы а) сидели вместе и б) иногда немного переговаривались - о ужас! - сообщая друг другу перевод неизвестных слов. Видимо, по задумке я и моя соседка, глубоко семейная женщина средних лет, должны были устыдиться и замолчать, чтобы снять все возможные подозрения в порочной связи. Помимо таких вот своеобразных педагогических методов, наша француженка любила сдобрить родную речь каким-нибудь русским ругательством, не любила Францию, любила Россию (что, не могу не заметить, тенденциозно) и вообще наслаждалась характерным для своего возраста максимализмом. С другой стороны, она была неглупа и очень энергична и в целом оказалась для меня довольно полезным преподавателем. Со временем мы немного сдружились. После празднования завершения триместра мы даже побывали у нее в гостях. А потом еще раз - она устроила для нас мастер-класс по французской кухне. Вскоре она уехала во Францию заканчивать учебу. Я могла бы писать ей, но.....
Я не умею поддерживать такие отношения. Я с завистью слушаю о том, как кто-то выбирает между поездками в Прованс и в Мюнхен - в оба места не получится, а ведь и там, и там друзья, зовут, обидятся. Как они делают это? У меня все эти курортные или иногда просто обусловленные ситуацией недодружбы никогда не выходят за рамки породившей их ситуации. Может быть, это вопрос мотивации, ведь нужно немало решимости, чтобы выделить в своей под завязку заполненной рутине хотя бы маленькое местечко для чего-то нового. А может быть, это вопрос дисциплины, ведь приходится планомерно инвестировать усилия в эти еще непонятные, пунктирные, но потенциально полезные взаимоотношения. Ясно одно - пока я пытаюсь выбрать между этими объяснениями, выбирать между Провансом и Мюнхеном мне наверняка не придется.