Откуда есть пошла власть российская.
В романах Дмитрия Балашова (нашего Мориса Дрюона) встречается интересное объяснение происхождения российской (московской) модели государственности, неважно, как ее именовать - самодержавие, абсолютизм, деспотизм... Не встречал её ни у историков, ни у многочисленных размышлянцев об исторической судьбе России.
И первые, и вторые, разумеется, много внимания уделяют вопросу, как так получилось, что безресурсная, периферийная, крошечная Москва стала центром земли русской? Ищут какие-то объективные причины, сторонники "акторного" подхода акцентируют незаурядность, "длинную волю" и поразительную удачливость московских князей.
Разумеется, поминают, что периферийное положение Москвы позволяло ей прирастать беглым народом (почти как Америке). В Москву бежали от татарских разорений, от разорений, которые князья-родственнички устраивали друг другу, не брезгуя использовать все те же татарские рати. Балашов несколько раз подчеркивает, что московское население, формировавшееся из беглых-пришлых, представляло собой некий апофеоз атомарности - люди без родственных связей, без семей, без собственных бояр. Ими было легко повелевать, в отличие - Балашов это подчеркивает - от Великого Новгорода, где общество было сильно родственными кланами, обычаями-традициями, и всякими купеческими "гильдиями". В Москве люди, которым не на что было опереться, могли надеяться только на князя и его защиту, что, разумеется, позволяло князю вести себя с ними, как ему заблагорассудится. Деспотизм московской власти и вырастал из этой "атомарности" московского мира, и опирался на нее.
Ну а что? Версия, которая позволяет не сводить все к известной схеме "русские князья постепенно перестали быть европейцами и научились всему плохому у ордынских ханов".
И первые, и вторые, разумеется, много внимания уделяют вопросу, как так получилось, что безресурсная, периферийная, крошечная Москва стала центром земли русской? Ищут какие-то объективные причины, сторонники "акторного" подхода акцентируют незаурядность, "длинную волю" и поразительную удачливость московских князей.
Разумеется, поминают, что периферийное положение Москвы позволяло ей прирастать беглым народом (почти как Америке). В Москву бежали от татарских разорений, от разорений, которые князья-родственнички устраивали друг другу, не брезгуя использовать все те же татарские рати. Балашов несколько раз подчеркивает, что московское население, формировавшееся из беглых-пришлых, представляло собой некий апофеоз атомарности - люди без родственных связей, без семей, без собственных бояр. Ими было легко повелевать, в отличие - Балашов это подчеркивает - от Великого Новгорода, где общество было сильно родственными кланами, обычаями-традициями, и всякими купеческими "гильдиями". В Москве люди, которым не на что было опереться, могли надеяться только на князя и его защиту, что, разумеется, позволяло князю вести себя с ними, как ему заблагорассудится. Деспотизм московской власти и вырастал из этой "атомарности" московского мира, и опирался на нее.
Ну а что? Версия, которая позволяет не сводить все к известной схеме "русские князья постепенно перестали быть европейцами и научились всему плохому у ордынских ханов".