Дунайский укрепрайон
Мало кто знает, что после освобождения Бессарабии от румынских оккупантов советское правительство приняло решение создать в нашем крае Дунайский укреплённый район. Весной 1941 года на юг Бессарабии прибыла военно-инженерная часть, стали поступать стройматериалы и вооружение.
Штаб укрепрайона разместился в Болграде, а его начальником был назначен полковник Н.И.Крылов.
В первые годы Великой Отечественной войны он возглавлял штабы армий, оборонявших города-герои Одессу, Севастополь и Сталинград. В послевоенные годы маршал Советского Союза Николай Иванович Крылов являлся заместителем министра обороны СССР, главнокомандующим ракетными войсками стратегического назначения.
О службе в Дунайском УР и о том, как начиналась война на Измаильщине, дважды Герой Советского Союза Н.И. Крылов рассказал в своих воспоминаниях: «На юг Бессарабии я был переведён после службы в Северо-Кавказском военном округе. Новые места пришлись по душе. Особенно обрадовался широко разлившемуся у Рени и Измаила Дунаю. Присматриваясь к дунайскому раздолью, я привычно думал о задачах, решать которые готовился когда-то на Амуре: как помешать форсированию водного рубежа неприятелем, как прикрыть, если бы потребовалось, свои переправы…
Тут, как и на Дальнем Востоке, это были задачи вовсе не отвлечённые (до 1938 года Крылов служил начальником штаба Благовещенского укрепрайона - А.К.). За Дунаем и Прутом находилось государство, отнюдь не дружественное нам, - боярская Румыния, где именем короля Михая правил фашистский диктатор Антонеску.
Наш Дунайский укрепрайон ещё предстояло создать. Производилась рекогносцировка, намечалось, где ставить доты и батареи. Военные инженеры, занятые разведкой местности, спешили, как могли, - задание было срочное. Я с увлечением входил в курс новых дел. И нетерпеливо ждал приезда жены и детей. Хотелось скорее показать им Дунай, Измаил с его суворовскими местами, весь этот красивый, тёплый край.
20 июня я встретил, наконец, семью в Болграде, уютном зелёном городке у огромного озера Ялпуг. Вещи, отправленные багажом, находились в пути. Не было и мебели в только что отведённой мне квартире. Но это не мешало радоваться тому, что мы снова собрались вместе. Все пятеро - мы с женой, два сына и дочь - улеглись спать по-походному, на полу. Однако в этот раз обжить свой новый дом так и не пришлось. Наутро наступила та самая суббота, что памятна советским людям как последний мирный день перед обрушившейся на страну войной. И ничего, кроме Болграда да озера Ялпуг, показать жене и детям в придунайском крае я не успел.
Следующей ночью на рассвете красноармеец из нашего штаба разбудил меня резким стуком в окно. Быстро вышел во двор, и первое, что воспринял, был характерный рокот моторов «ястребков» И-16. Они находились в воздухе, хотя никаких полётов и учений в воскресенье не предвиделось. Надо всё же сказать, что последние дни были у границы если внешне и тихими, то вовсе не безмятежно спокойными. В сознании мгновенно сконцентрировалось всё, что накопилось неясного и тревожного - сведения о передвижении войск на том берегу, полёты самолётов-разведчиков над дунайскими фарватерами и нашей территорией, другие наблюдения командиров соседних частей (штаб укрепрайона находился рядом со штабом 14 стрелкового корпуса и 25 Чапаевской дивизии - А.К.), о подозрительных действиях «противостоящей стороны…».Красноармеец-оповеститель знал только одно: всех командиров срочно вызывают в штаб. Но у меня уже не было сомнений в том, что это не просто тревога. Поспешно вернувшись в дом за снаряжением, я сказал проснувшейся жене: «Настя, может, это война. Только спокойно, не перепугай ребят. Что надо делать, сообщу».
Когда подбегал к штабу, со стороны границы послышался нарастающий гул других самолётов, уже не наших. Затем Болград начали бомбить, и над городом завязался воздушный бой. Несколько часов спустя, около полудня, я увидел жену и наших ребят в кузове одного из грузовиков, набитых женщинами и детьми: поступило распоряжение вывезти семьи военнослужащих из приграничного района. В машинах было тесно, из вещей брали только самое необходимое. Мои уезжали налегке: всё осталось в багаже, который так и не пришёл. Попрощались торопливо. Где и когда встретимся, не загадывали.
Положение, в котором застали события меня и моих сослуживцев, было незавидным. Наш укрепрайон не успел войти в строй - на осуществление намеченных планов не хватило времени. С надеждой хоть частично развернуть Дунайский УР в ходе боевых действий пришлось расстаться. Всё то в нашем хозяйстве, что могло немедленно использоваться, передавалось полевым войскам. А высвобождавшиеся люди становились резервом округа. Вслед за инженерами, которые готовились строить укрепления, стали отзывать других командиров, в том числе из штаба. Те, кто пока оставался на месте, разумеется, без работы не сидели - округ давал множество разных заданий. Но жили мы эти первые две недели войны боевыми делами своих сражающихся соседей, их успехами в борьбе с врагом.
Да, войска, оборонявшиеся на Дунае и Пруте, имели определённые успехи с самого начала военных действий. Помню общее воодушевление в штабе 14 корпуса вечером 22 июня. В тот час ещё не было сведений о том, как отражается нападение фашистского агрессора на остальном фронте, и хотелось верить, что там положение не хуже, чем у нас. Здесь же, на левом приморском фланге, итоги первого дня войны выглядели не так уж плохо. Все попытки противника высадиться на наш берег получили отпор. Его подразделения, сумевшие кое-где переправиться рано утром, были разгромлены. Около 500 вражеских солдат и офицеров сдались в плен. «Ястребки» и зенитчики сбили 17 вражеских самолётов. Наши потери от бомбёжки и артобстрела через границу оказались, несмотря на внезапность нападения, в общем незначительными».