В плену языка
Тени разума, бессмысленные и назойливые, ополчились на меня; их несметное множество составляло некое подобие мира, и, чтобы избежать смятения, каждому призраку дал я имя, каждому приписал сложные законы существования. Теперь они реальны, а я - нет. Только в редкие минуты чистого сознания вспоминаю я, что это просто тени, и гоню их прочь. (Даниэль. О созерцании)
Психологи В. Петренко и В. Кучеренко проводили в 90х годах гипнотические опыты, основанные на языковом воздействии. Они заметили любопытные последствия постгипнотической инструкции на восприятие испытуемых. В третьей стадии гипноза (с последующей амнезией) испытуемым внушалось, что, выйдя из гипноза, они не будут видеть некоторые предметы. Испытуемые действительно не видели «запрещённые» предметы, более того - они не видели и всё то, что оказывалось семантически с ними связано. Например, если испытуемым внушалось, что они не будут видеть сигареты, то они не замечали также пепельницу с окурками, спички и т.п. Если же семантически связанный предмет назывался, то испытуемый не мог вспомнить его функцию. Так, один из участников эксперимента, указав на лежащую на столе зажигалку, назвал её «цилиндриком», другой - «тюбиком для валидола». Гипнотическое запрещение «вИдения объекта» ведёт, очевидно, к блокированию связи «образ - слово», и воспринимаемый объект не осознаётся испытуемым, «не видится» им. Такая удивительная взаимосвязь позволяет сделать любопытные выводы. Можно, например, утверждать, что отсутствие в языке некоторого значения приводит к существенному ограничению в восприятии реальности либо делает такое восприятие вообще невозможным - оно уходит в подсознательное.
Мир - это по сути соглашение. Человек с рождения обучается действиям согласно заранее заданному описанию, определяющему вид социального соучастия. Мы подавлены тяжестью мира, которую впитываем с рождения, обучаясь языку. Его однозначная и утомительная структура порабощает нас, принуждая исполнять запрограммированное действо, имеющее всегда один сценарий: выживание. Единственная польза языковой традиции в том, что она даёт доступ к накопленным запасам опыта других людей. Это мироздание давно посерело и выцвело от многократного использования - мы отдаем ему свои жизни, бесконечно повторяя одну и ту же запись, одну и ту же программу, испытывая одни и те же чувства, надежды, ожидания. Мы тщательно прикидываемся, что верим в разнообразие ходов и непредсказуемость перспектив, но в сокровенной глубине знаем, что движемся одной-единственной тропинкой, сойти с которой у нас никогда не хватает духа. И тогда, чтобы не умереть от скуки, мы сочиняем сказки - но далеко не всегда невинные. Мы их сочиняем, мы в них верим, мы живем ими - восторгаемся, грезим, страдаем, воюем ради них и иногда даже убиваем друг друга. (А. Ксендзюк. «После Карлоса Кастанеды»)