Февральский
2009.
1 новое сообщение. «Танечка, Вы поедете со мной в Питер - в конце февраля?»
Ледяной ветер застывает в бездвижном воздухе и крошится на кожные покровы кристалликами. Я, безудержно вцепившись в руку Кати и склоняясь через нее - оттаявшими ресницами ловлю в окне Питерское солнце. Катя награждает меня нежным взглядом и смущенно, - будто в первый раз - целует по линии скул, которые я ей подношу Я, с солнцем на ресницах - вся юность. Катя, в тончайшем смущении и топленом взгляде - переливается вне возрастов.
Тесная улица пяти углов. В этом сером, старинном многоуголье, кишащем барами, магазинами и неторопливостью замерзших прохожих - находим наш адрес. Воздух-напряжен и свеж. Утренняя тишина скользит по прямоугольным ступенькам, тонкие занавески цвета талого заката, замерев, приветствуют нас.
Третий этаж. Комната заполнена белым, рассеянным светом, который забивается по углам, двигается по высокому подоконнику и стелется по пышной кровати. В комнате живет большое, продолговатой формы зеркало в витиеватой оправе, расположенное в наклоне. Катя ловит меня в перемещении и тонким движением руки проводит по ровности спины. Я прижимаюсь ладонями к ее лопаткам, дыхание многозначительно скользит по траекториям шеи, направляясь к подбородку. Это зеркало первое, что запомнило нас.
- Катя… - еле слышно говорю я. - Питер нам не простит..
Рот наполнен ее обрывным дыханием.
И Питер не ждал: а восставал через густую метель, укутываясь в пушистый воротник. Истинно нерасторопную породу Питерцев не испугать даже щипающимся морозом. Правда, руки они берегут - прикурить мне так и не дали за то долгое время, пока Катя, по плечам беспомощно осыпанная снежной мишурой - ловила машину.
Милый Питер, ты помнишь нас? Счастливых, смущенных и заледенелых? Нас: пробирающихся через твои глубокие перины снега: меня, в дыму соболиного меха и без шапки, за что Катя так нежно ругает меня: «Глупая девчонка!», меня, не жалеющую ресниц и губ - в твою сторону; Катеньку, взахлеб бегущую (вперед меня-убегающую) по тесному мосту набережной - к тонкой твоей вене-Неве, где лед, как стройные швы - расползается и разверзается, сглатывая целые судна: «Катя, не нужно на лед! Смотрите: здесь, наверное, целый ледокол утонул!» - по Неве-узкий разрыв, олицетворяющий жизнь-в смерти; звонкую Катеньку, резким, точным силуэтом выгравированную по бескрайней ширине сонной Невы, куда она все-таки сбежала от меня, по всем спускам просыпая из переполненной груди восторг. Катя - водная стихия.
Вот мы в Русском музее, где Катя, во внутреннем отсутствии (при полном-присутствии) ведет меня по тайнам символов.
Царский Эрмитаж, куда Катя, с ужасом пересчитав льдинки на моем проборе - мгновенно затаскивает меня. Там: густота золота и поднебесье потолков, томность коридоров, помнящих шаги холеных фрейлин и пышных императриц; зазеркалье тонких окон, у которых скользящим зрачком - останавливаешься; там бессмертная символика Гениев повествующее застыла в росписи стен; одинокий, матовый трон, в котором вершились судьбы и творилась история. Богатый Эрмитаж, где Рембрандт навсегда пленяет меня своей невообразимой тональностью красок. Торжественный Эрмитаж, посреди которого мы с Катей проливаемся негой: из души - в душу, хрупким взаимообменом. Устав и ослепнув, мы сидим напротив длинного окна в одной из зал, за которым бушует стойкий и непоколебимый Питер. За беспощадной метелью виднеется точеное адмиралтейство.
Вьюга улеглась. По разноцветному Невскому проспекту мы оставляем свои следы. Питер, запомни же нас: влюбленных и хрупких!
Поистине царский Александрийский театр, в котором очаровательный Ревизор собирает подачки, где тает рука в руке. Пышные царские ложи пустуют и помнят.
Комната 305. За ее дверью остаются все страхи и разочарования наших с Катей миров, после двери которой мы разговариваем о чувственности пышным целованием, умалчиваем свои истории из руки - в руку, частотой дыхания проникаем в Сердечные структуры. Четыре стены, в которых нежность движется витиевато, как сигаретный дым, и глубокое прямоугольное зеркало заключают нас в крепкие объятия.
Белая занавеска одернута, продолговатое окно врезается в каменное здание напротив. Холодный кристаллизированный пух медленно опускается на карниз. Вечереет.
Рождается насыщенно-матовая, плетеная, новая - история Любви.