Великий дирижер
Советские музыковеды отмечали, что для индивидуального стиля исполнения Мравинского характерны «тесное слияние эмоционального и интеллектуального начал, темпераментность повествования и уравновешенная логика общего исполнительского плана»[1]. Скрупулезность его работы подчеркивали многие дирижеры:
- «Мравинский работал досконально, каждое крещендо, диминуэндо - все выверено» (Н. Ярви)[2];
- «Тщательность его работы беспримерна…» (Б.Э. Хайкин)[3];
- «Он никогда не допускает в своем искусстве элемента художественной анархии, так называемой “артистической импровизации”, зачастую балансирующей на грани с небрежностью» (Г.Н. Рождественский)[4];
- «Евгений Мравинский, безусловно, может считаться эталоном ленинградской школы… Его оркестр был потрясающим, имел особую динамику, играл ясно, с редкой очерченностью» (В.А. Гергиев)[5].
Особо необходимо отметить темп и ритм (как основу музыки) Мравинского:
- «…Его ритм далеко выходит за рамки метрономического понимания этого слова. Он рожден прежде всего пульсом музыки, ее живым дыханием. Вспоминаю, сколько раз возвращался Евгений Александрович на репетиции к началу знаменитой Токкаты из Восьмой симфонии Шостаковича. Казалось бы, все играется совершенно точно с точки зрения ансамбля, динамики и темпа. Но дирижер повторяет начало части снова, снова и снова. Наконец вы слышите новую музыку - точное попадание в пульс!» (Г.Н. Рождественский)[6];
- «Найденный, проверенный, и, казалось, вполне убедительный темп перед следующим исполнением пересматривается заново (так именно работает Мравинский, каждый раз начиная с “нулевого цикла”, то есть садясь за партитуру заново)» (Б.Э. Хайкин)[7].
Однако для Мравинского - и в этом, как мне кажется, состоит уникальность его метода - музыкальная технология никогда не была оторвана от эмоциональной сущности музыки. Приведу по этому поводу еще несколько высказываний коллег Мравинского:
- «Мравинский мог казаться сухим, интеллектуальным человеком, и я, когда был помоложе, считал его холодноватым. Но послушайте записи Мравинского сейчас - вы поймете, что там динамит эмоций… Он был умным, глубоким и эмоциональным. Эмоциональным в самой сути, ибо разрешал людям быть эмоциональными» (К. Корд)[8];
- «Это был глубочайший человек, философ в музыке. Он мог долго рассуждать, думать, вынашивать. Сила мысли - одно из главнейших его качеств» (М.А. Янсонс)[9];
- «Помню, как однажды, когда он репетировал Шестую Чайковского и по многу раз - мучительно для себя и для музыкантов - повторял одни и те же места, в которых ему не нравились какие-то, как мне казалось, мелочи, я зашел к нему в дирижерскую и со свойственной молодости бесцеремонностью спросил: “Евгений Александрович, а были ли у вас за вашу долгую жизнь с этим прекрасным оркестром репетиции, на которых вы говорили не о технологии, а только о музыке?” Он посмотрел на меня исподлобья своим характерным, пронзительно-оценивающим взглядом и резко, с сильным носовым призвуком выпалил: “Никогда!” И, помолчав несколько секунд, затянувшись “Беломором”, добавил уже менее нервно, но все еще с нажимом: “Ни-ког-да… Всю жизнь одно и то же: громче - тише, ниже - выше, быстрее - медленнее, словом… технология и еще раз технология!”» (Ю.И. Симонов)[10].
Наконец, в дневниках дирижера можно найти краткое, но емкое определение данной формулы: «…“слово” оркестру о технических приемах выразительности, как гарантии (защиты) от недостатка или избытка так называемых эмоций…»[11].
[1] Современные дирижеры / Сост. Л. Григорьев, Я. Платек. М., 1969, с. 183.
[2] Маркарян Н.А. Портреты современных дирижеров. М., 2003, с. 65.
[3] Хайкин Б. Беседы о дирижерском ремесле. Статьи. М., 1984, с. 51. Хайкин отмечает сходство репетиционной работы Мравинского и С.А. Кусевицкого. Вот как он описывает работу с оркестром Кусевицкого: «Вслед за паузой слышится негромкий голос Кусевицкого. Он ни на чем не настаивает, ни в чем не убеждает. Речь его красива. Высказав конкретное пожелание узкомузыкального порядка, он дополняет его поэтическим образом… Называется цифра (называется только один раз, никто не переспрашивает, всем было слышно, хотя голос звучал сдержанно). Какое-то мгновение наэлектризованной тишины - и снова полилась прекрасная музыка…» (Там же, с. 51). По прочтении этих срок, мне сразу вспомнилась запись фрагмента репетиции финала 4-ой симфонии И. Брамса, когда Мравинский сопровождает свое «узкомузыкальное» требование к скрипачам (аппликатура) необходимым характером звучания: «40 градусов температура!».
[4] Рождественский Г. Евгений Мравинский // Рождественский Г. Мысли о музыке. М., 1975 (http://www.mravinsky.org/pages/gnr.htm).
[5] Маркарян Н.А. Указ. соч., с. 175-176.
[6] Рождественский Г. Указ. соч.
[7] Хайкин Б. Указ. соч., с. 52.
[8] Там же, с. 103.
[9] Там же, с. 237.
[10] Там же, с. 146.
[11] Мравинский Е. Записки на память. Дневники. 1918-1987. СПб., 2004, с. 109.