Когда встречаются две боли
Все боятся боли. Душевной ли, физической - это очень неприятно, этого хочется избежать. Раздражение - это тоже страх боли и дискомфорта.
Как можно замаскировать боль? Можно отрицать ее и не считать чем-то важным. Можно планировать, как ее избежать. Можно обсудить, что надо было сделать, чтобы боли не было. Можно вместо испытывания боли искать виноватого в боли. Много, наверное, разных способов. Главное здесь - не признавать существование боли, отказаться от ее переживания здесь и сейчас, не видеть, что больно. Боль - это страшно, потому что боль - доказательство уязвимости и смертности и невсемогущества.
Но что важно. Боль так сильна, что мучает не только того, кто ее испытывает, но проникает и в того, кто рядом с "болящим". Сочувствие,зеркальные нейроны (не знаю, какие там процессы) делают так, что чужую боль мы зачастую переживаем как свою. Особенно это относится к боли ребенка (поэтому так хочется посоветовать "надо было смотреть под ноги", поэтому так раздражает нытье: тебе просто неприятно испытывать боль за компанию и ты хочешь ее куда-нибудь сплавить).
И вот когда рядом два человека, у одного из которых рождается боль, то встречаются две боли: боль реальная, и боль отраженная, страх боли реальной.
Когда кто-то жалуется, ему говорят не реви, или дают советы, что сделать, или говорят да ерунда, или да сам виноват, переживешь, у меня тоже было - не умер, или начинают оправдываться: Да что я не так сделал, чего тебя вечно все не устраивает, чего ты от меня хочешь... Люди защищают себя от переживания чужой боли, они отрицают ее, выгоняют, обесценивают, не замечают, замазывают. В общем-то так же замазывается и своя боль. Но чужой страх боли в ответ на твою боль - это очень неприятное явление. Ты получаешься виновником боли другого. А кому это приятно? Тем более, ты же сам испытываешь боль свою, а на тебя навешивают еще и боль другого за то, что тебе больно.
Я тут наконец-то смогла посмотреть со стороны на то, что происходит, когда мой ребенок начинает плакать по какому-то непонятному поводу, а я на это реагирую страхом боли.
Мишка плохо спал (так получилось, что пропустил два дня подряд дневные сны, были насыщенные событиями дни, не успевал восстанавливаться, нервы все наружу). Проснулся в плохом настроении. И из-за полнейшей ерунды разрыдался. Ерунда досталась на Димкину долю. Он решил вынести Мишкин горшок (простите за интимные подробности), а Мишка, увидев, что горшок уже вынесен, расплакался. Ну то есть у него задрожали губы и он не смог сдержаться. Димка начал раздражаться, типа Да что я такого сделал? Что, и горшок вынести нельзя? Но ты же никогда такого не устраивал из-за горшка. Ну не расстраивайся.
Чем вызвал еще большее озлобление у ребенка, усиление рыданий и даже попытки ударить. Тут Димка обиделся: Ты чего? Из-за чего ты дерешься? Я тебе никогда болше горшок выносить не буду, раз ты так!
Вызвав новую волну.
А мне хватило ума не добавлять еще и своего неадеквата в происходящее, и я, сказав, что тут дело не в горшке и что Мишка просто устал и любая чепуха его из себя выведет и что можно просто пожалеть и подождать, обняв,когда успокоится, стала наблюдать за процессом. Это Димку успокоило, и он очень быстро справился с собой, стал реагировать именно на Мишкину боль, и Мишка достаточно быстро пришел в себя.
Для начала до меня дошло, что произошло до этого. Мишка заплакал, огорчившись, что мир оказался несоответствующим его представлениям (от усталости это бывает) - он ожидал, что горшок не будет вынесен, а он оказался вынесенным. Дима воспринял эти слезы как обвинение, что он что-то сделал не так, и начал оправдываться. Но когда человек оправдывается, он занят защитой себя и спасением себя и своей болью. Ему не до боли другого. Его цель не пожалеть и обнять болеющего, а защитить себя. Мишку эта несправедливость, конечно, вывела из себя еще больше: ему нужна просто поддержка, просто нужно поплакать на руках у близкого, а близкий вместо того, чтобы заботиться о нем и о его боли, защищается от него и рассказывает ему про свою, которую ему причиняет тот своей болью.
В общем, ребенок, рыдая, умоляет "пожалей и обними", а родитель: "Это не я виноват! Что ты выдумываешь?"
Да какая разница, кто виноват? Просит просто посидеть на коленках и поплакать в объятиях и все.
За собой я наблюдала разные стратегии ухода от боли ребенка: судорожно во что бы то ни стало пытаться отвлечь ребенка, отвлечься самой и не обращать внимания: утрированно заинтересованно начать общаться с кем-нибудь, "не слыша" рева ребенка, не видеть боли, начать давать советы, что можно было бы предпринять, чтобы предотвратить боль, начать самой очень громко волноваться и переживать (загораживая боль ребенка своими переживаниями по поводу этой боли). То есть я веду себя неестественно. Я делаю вид, что боли ребенка нет: я же не могу снять его боль, поэтому что от меня еще надо? От меня же не зависит пройдет боль, или нет, поэтому я ребенку не нужна. Но я нужна ребенку не для того даже, чтобы убрать боль, он не этого от меня просит, я нужна ребенку, чтобы побыть с ним рядом во время его боли, поддержать, принять, чтобы ему не было так страшно, ведь когда мама рядом, можно пережить почти все. А мама сама боится и уходит и делает вид, что меня нет, что моей боли нет. Я плачу, зову, прошу обнять, а она что-то про логику, дисциплину и птичек: Какое небо голубое...
А в момент ребенкиных страданий, моих страхов просто не должно быть. Я не должна в этот момент беспокоиться о сохранении лица перед вымышленным обвинителем, не должна переживать по поводу своих переживаний, не должна говорить, что этой боли нет и это все ерунда и капризы, не должна выяснять отношения и доказывать правильность происходящего, не должна сваливать вину за боль ребенка на ребенка, и не должна увлекаться тем, чтобы брать вину на себя. Вообще меня с моими переживаниями по поводу себя и своего переживания ребенкиной боли быть вообще не должно. Должна быть только я-жалеющая и сочувствующая и обнимающая и тоже честно переживающая рядом с ребенком свою боль и невозможность что-то с этой болью сделать. Просто страдать вместе с ребенком, рядом, вдвоем теплее в доме, когда гроза за окном. Видящая страдающего ребенка и не ломающаяся от этого. Просто смотреть в глаза, переживать рядом с ним, обнять, пожалеть, а причина боли и слез и следствия не важны в данный момент. Сейчас важна только боль. Его боль. Он сейчас на сцене, и нечего его со сцены спихивать своими зеркалами и страхами, можно к нему подняться и сесть рядышком и быть. Может быть, и суфлером.
Ребенок обращается ко мне, а когда я оправдываюсь или обвиняю в ответ, я обращаюсь к кому-то третьему, вставляю в наши отношения какого-то судью, и ребенок предстает в такой ситуации всего лишь функцией, с помощью которой можно обвиниться или оправдаться. А кому приятно быть функцией, особенно в момент боли, когда тебе так нужен тот, который сейчас пытается играть в судебное заседание и заставляет тебя играть роль то обвинителя, то свидетеля, то судьи, то адвоката, то обвиняемого. Тебе просто плохо и хочется поплакать в объятиях близкого, и не важно, что тот же близкий мог стать внешней причиной твоей беды.
Ребенку не нужна этическая оценка происходящего, не нужны обвинительные и защитные речи. Ему просто нужно, чтобы его обняли и пожалели не потому, что горшок вынесли, а хотел сам, не потому, что хочет конфету, а не дают, не потому, что не посмотрел под ноги и упал, а потому, что ему больно и он чувствует свое бессилие, страшно. И важно эту боль и бессилие признавать и не превращать ее в предмет самобичевания, самолюбования, самооправдания и других само-.
Это боль ребенка. И не надо ее у него отнимать. Все равно не отнимешь, а увеличишь, добавив еще и свою отраженную боль, и утешить ребенка не сможешь, пока занимаешься утешением себя.
Отсюда и ругань на ребенка, и шлепанья, и раздражение. Страх боли (слез, недовольства, просьб, которые не будут выполнены).
Выход в том, чтобы смотреть за собой. И поразглядывать в себе взаимоотношения с признанием боли. Прожить и проплакать непрожитую.
Человек имеет право испытывать боль. Если мы этого боимся, то во многом потому, что нашей боли в детстве пугались взрослые, принимались себя оправдывать, или нас ругать, или слишком сильно переживать по поводу своего волнения (ой! ты упал! я так испугалась!), сильнее, чем по поводу боли упавшего.
В общем, боль переживать не смертельно, а полезно. Полезно видеть, что все мы, даже дети, можем испытывать серьезную боль и серьезные огорчения.
Как ни странно, это помогает жить. Все равно нам дано боли не больше, чем мы можем перенести, а не замечая ее, мы не жалеем себя и других и не лечим жалостью и объятиями и черствеем.
Я все больше и больше убеждаюсь в правиле, что прежде чем обсуждать, что делать и кто виноват, нужно сначала ответить на вопрос, а что произошло и что происходит.
Как можно замаскировать боль? Можно отрицать ее и не считать чем-то важным. Можно планировать, как ее избежать. Можно обсудить, что надо было сделать, чтобы боли не было. Можно вместо испытывания боли искать виноватого в боли. Много, наверное, разных способов. Главное здесь - не признавать существование боли, отказаться от ее переживания здесь и сейчас, не видеть, что больно. Боль - это страшно, потому что боль - доказательство уязвимости и смертности и невсемогущества.
Но что важно. Боль так сильна, что мучает не только того, кто ее испытывает, но проникает и в того, кто рядом с "болящим". Сочувствие,зеркальные нейроны (не знаю, какие там процессы) делают так, что чужую боль мы зачастую переживаем как свою. Особенно это относится к боли ребенка (поэтому так хочется посоветовать "надо было смотреть под ноги", поэтому так раздражает нытье: тебе просто неприятно испытывать боль за компанию и ты хочешь ее куда-нибудь сплавить).
И вот когда рядом два человека, у одного из которых рождается боль, то встречаются две боли: боль реальная, и боль отраженная, страх боли реальной.
Когда кто-то жалуется, ему говорят не реви, или дают советы, что сделать, или говорят да ерунда, или да сам виноват, переживешь, у меня тоже было - не умер, или начинают оправдываться: Да что я не так сделал, чего тебя вечно все не устраивает, чего ты от меня хочешь... Люди защищают себя от переживания чужой боли, они отрицают ее, выгоняют, обесценивают, не замечают, замазывают. В общем-то так же замазывается и своя боль. Но чужой страх боли в ответ на твою боль - это очень неприятное явление. Ты получаешься виновником боли другого. А кому это приятно? Тем более, ты же сам испытываешь боль свою, а на тебя навешивают еще и боль другого за то, что тебе больно.
Я тут наконец-то смогла посмотреть со стороны на то, что происходит, когда мой ребенок начинает плакать по какому-то непонятному поводу, а я на это реагирую страхом боли.
Мишка плохо спал (так получилось, что пропустил два дня подряд дневные сны, были насыщенные событиями дни, не успевал восстанавливаться, нервы все наружу). Проснулся в плохом настроении. И из-за полнейшей ерунды разрыдался. Ерунда досталась на Димкину долю. Он решил вынести Мишкин горшок (простите за интимные подробности), а Мишка, увидев, что горшок уже вынесен, расплакался. Ну то есть у него задрожали губы и он не смог сдержаться. Димка начал раздражаться, типа Да что я такого сделал? Что, и горшок вынести нельзя? Но ты же никогда такого не устраивал из-за горшка. Ну не расстраивайся.
Чем вызвал еще большее озлобление у ребенка, усиление рыданий и даже попытки ударить. Тут Димка обиделся: Ты чего? Из-за чего ты дерешься? Я тебе никогда болше горшок выносить не буду, раз ты так!
Вызвав новую волну.
А мне хватило ума не добавлять еще и своего неадеквата в происходящее, и я, сказав, что тут дело не в горшке и что Мишка просто устал и любая чепуха его из себя выведет и что можно просто пожалеть и подождать, обняв,когда успокоится, стала наблюдать за процессом. Это Димку успокоило, и он очень быстро справился с собой, стал реагировать именно на Мишкину боль, и Мишка достаточно быстро пришел в себя.
Для начала до меня дошло, что произошло до этого. Мишка заплакал, огорчившись, что мир оказался несоответствующим его представлениям (от усталости это бывает) - он ожидал, что горшок не будет вынесен, а он оказался вынесенным. Дима воспринял эти слезы как обвинение, что он что-то сделал не так, и начал оправдываться. Но когда человек оправдывается, он занят защитой себя и спасением себя и своей болью. Ему не до боли другого. Его цель не пожалеть и обнять болеющего, а защитить себя. Мишку эта несправедливость, конечно, вывела из себя еще больше: ему нужна просто поддержка, просто нужно поплакать на руках у близкого, а близкий вместо того, чтобы заботиться о нем и о его боли, защищается от него и рассказывает ему про свою, которую ему причиняет тот своей болью.
В общем, ребенок, рыдая, умоляет "пожалей и обними", а родитель: "Это не я виноват! Что ты выдумываешь?"
Да какая разница, кто виноват? Просит просто посидеть на коленках и поплакать в объятиях и все.
За собой я наблюдала разные стратегии ухода от боли ребенка: судорожно во что бы то ни стало пытаться отвлечь ребенка, отвлечься самой и не обращать внимания: утрированно заинтересованно начать общаться с кем-нибудь, "не слыша" рева ребенка, не видеть боли, начать давать советы, что можно было бы предпринять, чтобы предотвратить боль, начать самой очень громко волноваться и переживать (загораживая боль ребенка своими переживаниями по поводу этой боли). То есть я веду себя неестественно. Я делаю вид, что боли ребенка нет: я же не могу снять его боль, поэтому что от меня еще надо? От меня же не зависит пройдет боль, или нет, поэтому я ребенку не нужна. Но я нужна ребенку не для того даже, чтобы убрать боль, он не этого от меня просит, я нужна ребенку, чтобы побыть с ним рядом во время его боли, поддержать, принять, чтобы ему не было так страшно, ведь когда мама рядом, можно пережить почти все. А мама сама боится и уходит и делает вид, что меня нет, что моей боли нет. Я плачу, зову, прошу обнять, а она что-то про логику, дисциплину и птичек: Какое небо голубое...
А в момент ребенкиных страданий, моих страхов просто не должно быть. Я не должна в этот момент беспокоиться о сохранении лица перед вымышленным обвинителем, не должна переживать по поводу своих переживаний, не должна говорить, что этой боли нет и это все ерунда и капризы, не должна выяснять отношения и доказывать правильность происходящего, не должна сваливать вину за боль ребенка на ребенка, и не должна увлекаться тем, чтобы брать вину на себя. Вообще меня с моими переживаниями по поводу себя и своего переживания ребенкиной боли быть вообще не должно. Должна быть только я-жалеющая и сочувствующая и обнимающая и тоже честно переживающая рядом с ребенком свою боль и невозможность что-то с этой болью сделать. Просто страдать вместе с ребенком, рядом, вдвоем теплее в доме, когда гроза за окном. Видящая страдающего ребенка и не ломающаяся от этого. Просто смотреть в глаза, переживать рядом с ним, обнять, пожалеть, а причина боли и слез и следствия не важны в данный момент. Сейчас важна только боль. Его боль. Он сейчас на сцене, и нечего его со сцены спихивать своими зеркалами и страхами, можно к нему подняться и сесть рядышком и быть. Может быть, и суфлером.
Ребенок обращается ко мне, а когда я оправдываюсь или обвиняю в ответ, я обращаюсь к кому-то третьему, вставляю в наши отношения какого-то судью, и ребенок предстает в такой ситуации всего лишь функцией, с помощью которой можно обвиниться или оправдаться. А кому приятно быть функцией, особенно в момент боли, когда тебе так нужен тот, который сейчас пытается играть в судебное заседание и заставляет тебя играть роль то обвинителя, то свидетеля, то судьи, то адвоката, то обвиняемого. Тебе просто плохо и хочется поплакать в объятиях близкого, и не важно, что тот же близкий мог стать внешней причиной твоей беды.
Ребенку не нужна этическая оценка происходящего, не нужны обвинительные и защитные речи. Ему просто нужно, чтобы его обняли и пожалели не потому, что горшок вынесли, а хотел сам, не потому, что хочет конфету, а не дают, не потому, что не посмотрел под ноги и упал, а потому, что ему больно и он чувствует свое бессилие, страшно. И важно эту боль и бессилие признавать и не превращать ее в предмет самобичевания, самолюбования, самооправдания и других само-.
Это боль ребенка. И не надо ее у него отнимать. Все равно не отнимешь, а увеличишь, добавив еще и свою отраженную боль, и утешить ребенка не сможешь, пока занимаешься утешением себя.
Отсюда и ругань на ребенка, и шлепанья, и раздражение. Страх боли (слез, недовольства, просьб, которые не будут выполнены).
Выход в том, чтобы смотреть за собой. И поразглядывать в себе взаимоотношения с признанием боли. Прожить и проплакать непрожитую.
Человек имеет право испытывать боль. Если мы этого боимся, то во многом потому, что нашей боли в детстве пугались взрослые, принимались себя оправдывать, или нас ругать, или слишком сильно переживать по поводу своего волнения (ой! ты упал! я так испугалась!), сильнее, чем по поводу боли упавшего.
В общем, боль переживать не смертельно, а полезно. Полезно видеть, что все мы, даже дети, можем испытывать серьезную боль и серьезные огорчения.
Как ни странно, это помогает жить. Все равно нам дано боли не больше, чем мы можем перенести, а не замечая ее, мы не жалеем себя и других и не лечим жалостью и объятиями и черствеем.
Я все больше и больше убеждаюсь в правиле, что прежде чем обсуждать, что делать и кто виноват, нужно сначала ответить на вопрос, а что произошло и что происходит.