Все спрашивают "что с тобой случилось?".
M: ну не знаю. я понимаю теперь, что нельзя людей сильно к себе привязывать. Знаешь, мне кажется, это какой-то мужской тип поведения. сначала тебе жутко нравится какой-то человек, ты делаешь всё, чтоб он стал твоим другом, братом, "ТВОИМ". через время всё так и происходит - и всё можно друг за друга отдать, вроде привычка формируется; оно есть у тебя - и прекрасно. но драйва нет - надоедают одинаковые шутки, разговоры про одно и то же. и тебя вроде пользуют - из тебя продолжают черпать, а тебе взамен взять уже нечего. и это совсем не "бля, вот есть же такие пиздатые люди, как я; глубоки как мировой унитаз...". нет. просто так всё и происходит. замкнутый круг. и бросить тех, кого ты "приручил" нехорошо, и дальше их питать собой нет сил.
N: я в подобной ситуации был) меня однажды задолбало быть" унитазом", и я ушёл. но это я. было конечно тяжело
M: ну а вот я необычной толчок - я туалет общественный
N: Знаешь, Ань, общественные туалеты иногда закрываются. На ремонт, реабилитацию и чистку.
На самом деле главный мой неподдельный интерес в последнее время - есть ли здесь дно? Я тянусь изо всех сил правой ногой вниз - пытаюсь нащупать; там пусто - не оттолкнёшься. Не покричишь, не постучишь - вокруг сплошная зелёная муть.
У нас тут начинается весна - всё талое, влажное, слегка выцветавшее. Я стою утром у окна, смотрю. Там спектакль - Виктюк обзавидовался. Там дети играют - носятся оголтелые по двору, за ними свора собак, чья-то бабушка. У меня губы сохнут, и сглатывать трудно. Мне бы сейчас кем-нибудь из них стать немедленно. По-моему, это пытка - всю жизнь быть одним человеком. Всё время, одним и тем же, вот тут и вот в этот момент. Временами так устаёшь от самого себя, что кажется - сейчас вот, мгновение - и сбоит, и выключит надолго, и сядут все мыслимые батареи.
Ещё никогда, действительно никогда мне не были настолько в тягость люди, особенно мои. Меня на саму себя не хватает, так что им всем нужно. Это внутренняя междоусобная война. Я очень устала. Устала высасывать тоску из пальца; устала ошибаться. Устала наступать на одни и те же грабли. За прошедший месяц меня обманывали, и не раз. Обижали, ставили на место, тыкали носом. И я не знаю, куда делись все мои зубы, когти - когда-то острые и смертоносные. Ещё хуже - я окончательно поняла, что всё не то, «здесь жизни нет и не будет». Две мысли, которые хоть как-то меня греют - «сдохнуть» и «свалить отсюда». На самом деле я тут доживаю - до июня. И, конечно, убеждаю себя - уж там-то всё изменится, там солнце, там море будет щипать губы и веки. Я буду рассекать в шлёпанцах, какой-то воздушной ткани и собственной преобразившейся кирпично-бронзовой коже. Там я не буду по пол ночи лежать прибитой как от выстрела, жалобно слезливо выдыхать, кося на воображаемого зрителя - дешёвая актриса, ей Богу. Я всё тешу себя какими-то хлопотами, оформлениями-переоформлениями-заполнениями бесчисленных документов. Я готовлюсь к новой, почти сказочной жизни, наполненной фантастическими историями. Да, простота хуже воровства.
Я планирую побег - от себя самой. Ну да, за 3 месяца появится новое и новые. Но они же мне осточертеют молниеносно. И уж точно отбой всем, кто так искренне, будто трубу с дистиллированной прорвало, желает мне большой и чистой. Я любить не умею; и это даже доказывать уже бессмысленно. Есть же девочки для любви, а есть для работы. У нас натруженные руки, хмурый взор, расчётливый трезвый ум и холодное сердце. И, мам, оставь уже эти глупые надежды.
Пора бы встать, умыться, кровать заправить. Я ведь вроде неглупая, «девочка с интеллектом и горизонтом, атласной лентой, косой резьбой и такой у тебя под сердцем любовный склеп там, весь гарнизон там…» (с). Я только и делаю, что заполняю пустоши - как в магазине набивают кожаную сумку бумагой для поддержания формы - так я заполняю свою жизнь людьми, бессмысленными делами, книгами, «невесёлым весельем». Заедаю внутренние пустоты.
Вообщем, выхода пока не видно. Перечитала и убедилась в который раз - нет беспомощней, меланхоличнее существа; страдалица по призванию, одним словом.
N: я в подобной ситуации был) меня однажды задолбало быть" унитазом", и я ушёл. но это я. было конечно тяжело
M: ну а вот я необычной толчок - я туалет общественный
N: Знаешь, Ань, общественные туалеты иногда закрываются. На ремонт, реабилитацию и чистку.
На самом деле главный мой неподдельный интерес в последнее время - есть ли здесь дно? Я тянусь изо всех сил правой ногой вниз - пытаюсь нащупать; там пусто - не оттолкнёшься. Не покричишь, не постучишь - вокруг сплошная зелёная муть.
У нас тут начинается весна - всё талое, влажное, слегка выцветавшее. Я стою утром у окна, смотрю. Там спектакль - Виктюк обзавидовался. Там дети играют - носятся оголтелые по двору, за ними свора собак, чья-то бабушка. У меня губы сохнут, и сглатывать трудно. Мне бы сейчас кем-нибудь из них стать немедленно. По-моему, это пытка - всю жизнь быть одним человеком. Всё время, одним и тем же, вот тут и вот в этот момент. Временами так устаёшь от самого себя, что кажется - сейчас вот, мгновение - и сбоит, и выключит надолго, и сядут все мыслимые батареи.
Ещё никогда, действительно никогда мне не были настолько в тягость люди, особенно мои. Меня на саму себя не хватает, так что им всем нужно. Это внутренняя междоусобная война. Я очень устала. Устала высасывать тоску из пальца; устала ошибаться. Устала наступать на одни и те же грабли. За прошедший месяц меня обманывали, и не раз. Обижали, ставили на место, тыкали носом. И я не знаю, куда делись все мои зубы, когти - когда-то острые и смертоносные. Ещё хуже - я окончательно поняла, что всё не то, «здесь жизни нет и не будет». Две мысли, которые хоть как-то меня греют - «сдохнуть» и «свалить отсюда». На самом деле я тут доживаю - до июня. И, конечно, убеждаю себя - уж там-то всё изменится, там солнце, там море будет щипать губы и веки. Я буду рассекать в шлёпанцах, какой-то воздушной ткани и собственной преобразившейся кирпично-бронзовой коже. Там я не буду по пол ночи лежать прибитой как от выстрела, жалобно слезливо выдыхать, кося на воображаемого зрителя - дешёвая актриса, ей Богу. Я всё тешу себя какими-то хлопотами, оформлениями-переоформлениями-заполнениями бесчисленных документов. Я готовлюсь к новой, почти сказочной жизни, наполненной фантастическими историями. Да, простота хуже воровства.
Я планирую побег - от себя самой. Ну да, за 3 месяца появится новое и новые. Но они же мне осточертеют молниеносно. И уж точно отбой всем, кто так искренне, будто трубу с дистиллированной прорвало, желает мне большой и чистой. Я любить не умею; и это даже доказывать уже бессмысленно. Есть же девочки для любви, а есть для работы. У нас натруженные руки, хмурый взор, расчётливый трезвый ум и холодное сердце. И, мам, оставь уже эти глупые надежды.
Пора бы встать, умыться, кровать заправить. Я ведь вроде неглупая, «девочка с интеллектом и горизонтом, атласной лентой, косой резьбой и такой у тебя под сердцем любовный склеп там, весь гарнизон там…» (с). Я только и делаю, что заполняю пустоши - как в магазине набивают кожаную сумку бумагой для поддержания формы - так я заполняю свою жизнь людьми, бессмысленными делами, книгами, «невесёлым весельем». Заедаю внутренние пустоты.
Вообщем, выхода пока не видно. Перечитала и убедилась в который раз - нет беспомощней, меланхоличнее существа; страдалица по призванию, одним словом.