16 марта 2009 Другое пространство новой музыки
В середине весеннего месяца марта при поддержке Московской Филармонии и центра современного искусства (ГЦСИ) проходит фестиваль актуальной музыки «Другое Пространство». Задействуются две сцены - «Трюм Мейерхольда» и Камерный зал филармонии, причем для них предполагается разный формат: в «трюме» это эксперименты собственно с пространством - в этом необычном зале можно в режиме нон-стоп слушать живое исполнение академического авангарда и общаться с композиторами и исполнителями (с четырех часов), а в зале филармонии - в форме концерта (вечером, в восемь). Кстати, именно камерный зал отлично подходит для подобных мероприятий - «галерки» нигде нет, просто потому что зал очень маленький, прекрасная акустика дает возможность ясно услышать и обертона, и даже дыхание исполнителя, за счет чего достигается тесный контакт с публикой. Я, к сожалению, смог посетить только первое из вечерних мероприятий, но смело предполагаю, что и остальные события фестиваля были не менее интересными.
Сегодня, 16 марта я был благодарным слушателем ансамбля «Студия Новой Музыки» под руководством Владимира Тарнопольского. Он вел концерт и знакомил аудиторию с композиторами. Отметим, что программа была подобрана очень разнообразная и если первый акт состоял из классики зарубежного авангарда, то второй порадовал нас работами наших современников, которые тоже были в этот день зале.
(1) Открылся концерт секвенцией для гобоя (1969) Лучано Берио (Luciano Berio), с новой полнотой раскрывающей возможности этого инструмента. Произведение состоит из коротких мелодий-попевок, отдельных нот, звучащих то «расщипленными», то обогащенными обертонами, и, что особенно примечательно, мультифоний - особая техника извлечения аккордов на духовом инструменте. Автор, экспериментируя со звуком, заставляет нас вслушиваться в обертоны, в тонкие отличия тембров одного инструмента: я живо представил себе эдакую яркую сказочку, действие которой разыгрывается за кулисами, это такая волшебная кухня, взгляд вглубь музыкального пласта.
(2) Скрипичные каприсы (1976) знаменитого Шаррино (Salvatore Sciarrino) в классической форме каприса исполняются одними флажолетами (струна прижата не полностью, что повышает звук и делает его тембр более похожим на тембр флейты), нежное звучание которых совершенно необыкновенным образом ласкает слух, несмотря на эпическое противоречие со сложностью их исполнения в таком темпе. Мысль композитора поражает своей легкостью и поэтичностью - от игры солнца на морских волнах в первом каприсе до сверкающих искр третьего. В общем-то я считаю, что критиковать исполнение в первом отделении в принципе негуманно. Но в данном случае отмечу, что идеал, к которому стоит стремиться - это минимизация шумового компонента при извлечении звука (где не означено иного) и при дыхании. Произведение, кстати, очевидно историческое - иначе откуда взяться тем же «Cat O' Nine Tails» (1988) у Зорна (John Zorn)?
(3) Ряд революций исполнительских техник продолжился прелюбопытной вещью Михаэля Левинаса (Michael Levinas) «Arsis et Thésis ou La chanson du souffle» для бас-флейты (1971), логично дополнившей серию штудий авангардистов в обасти экстремального исполнения и его восприятия. Бас-флейта звучит на октаву ниже и под чутким руководством маэстро демонстрирует Крезово богатство в обертонах и возможностях для «спецэффектов»: в произведении явно слышно дыхание солиста, пение, необыкновенно ярким оказывается вибрато (здесь возможна неточность: речь идет о частом штрихе, по всей видимости исполняемом при помощи языка), к тому же бас флейта раскрывает необыкновенные унтертона. Тарнопольский справедливо указал на тенденцию творческого поиска композиторов по пути не «от нарратива», а от «природы самого звука», но талант композитора и в данном случае дает нам вполне определенное образное восприятие - это музыка в звуках современного мира, наполненного клокотом автомобильных моторов и ревом летающих самолетов - и, заметьте, в исполнении только одного инструмента.
(4) Известный «классик авангарда» Янис Ксенакис (Iannis Xenakis), математик по образованию, ввел в технику композиции методы точных наук, в частности теории вероятности. Представленный дуэт кларнета и виолончели «Charisma» отличало иное: в этом дуэте оба исполнителя - это не просто равноправные партнеры, а два отражения одной композиции, обретающих целостность, дополняя партии друг друга различными экстремальными техниками. Замечу, что мне приходилось слышать кларнет в руках Брётцмана (Peter Brötzman), но у Ксенакиса при тех же «эффектах» мы видим более широкую эмоциональную палитру, чем у немецкого джазового авангардиста. «Харизма» изобилует контрастами и воспринимается мной как отображение механистического мира и его связи с живым и животным.
(5) Во втором отделении звучала «наша» современная камерная музыка. Первой была вещь «Moon, Water, Children» Михаила Фуксмана, которую можно отнести к «современному импрессионизму». Капризность и яркость красок чередуются с эпизодами в относительно более традиционном стиле и менее «гармоничными» эпизодами. Романтичное название автор прокомментировал поэтической ремаркой, которая во многом раскрыла программность пороизведения. Как объяснил композитор, его структура во многом определяется идеей сопоставления «идеального предмета» и его «искажений» - в бликах, отзвуках… Из всех произведений отличается наибольшим смешением композиторских техник и разнообразностью гармонического языка.
(6) Олег Пайбердин был представлен шуточным произведением «Мухи Аргоса». Яркими мазками композитор выписал совершенно заполоненный мухами город Аргос в канун встречи Ареса с Юпитером, один из которых ловко разрешил ситуацию с мухами, после чего настал такой жутковатый, но по-своему долгожданный покой. Непраздная шуточка, если подумать о подтексте. В целом история выписана очень ярко, программность при таком гротеске прослеживается легко. Особенно интересно отображение все нарастающего количества мух, и тут дело не столько в натуральности, а в естественной и небрежной слаженности в их движении.
(7) «Три Багатели» Фараджа Караева откровенно говоря наступили в тот момент, когда внимание начало рассеиваться, поэтому я только что и успел заметить, как сменялись штрихи и соответствующие им «полотна» - образы. Композитор представил себе легато, глиссандо и стаккато самостоятельными образами с ярко выраженным характером - от беспокойной задумчивости до злорадства. Откровенно говоря, замысел разгадан мною не был - но наличие объединяющей багатели коды позволяет предполагать, что вещь заслуживала большего внимания. Хотя, кстати сказать, тема ресурса внимания слушателя/зрителя очень актуальна, в том числе и потому, что даже заинтересованный слушатель все-таки не способен с одинаковой концентрацией бродить, скажем, по музею больше двух часов, так что я не поверю, что моя откровенность откроет для читателя что-либо новое. Строго говоря, действительное понимание произведения часто требует значительно большего времени и сил, чем мы готовы на это выделить.
(8) «Отзвуки ушедшего дня» Владимира Тарнопольского - это воплощение деструкции как состояния. Сам автор предполагал создание сюрреалистичского произведения, мира грез и полусна, пытаясь освободиться от традиционных средств выразительности. Комбинации «шумовых» эффектов чередуются с «более музыкальными» образами и словами представляют такой непрерывный калейдаскоп образов, напрямую обращающихся к чувствам, действительно переносит нас в эдакое сюрреалистическое пространство (пропасть - полумрак - вспышки - воспоминания - беспричинный страх - сакральное видение - тишина - … - … - отголосок войны в словах «rechts, links» - органично вплетенная цитата Бетховена - …вечный вопрос: «что делать?» - ...). С одной стороны, композиция полна яркими находками (как например, пара «звук-отзвук»), а с другой, образ самого сна слишком буквален, он не существует как атмосфера, а за отрываками трудно следить из-за того, что они мало связаны. Здесь я все-таки позволю предположить, что в сюрреализме, скажем, Дали даже внешне случайные образы появляются как элементы крайне жестко прописанной программности, как неожиданное доказательство тезиса-работы. Думаю, что работу также можно рассматривать и «такой, какая она есть» со всеми ее поворотами, а мои сомнения в данном случае доказывают такой тезис: сказанное вами может быть использованы против вас в суде.
В завершение хочется процетировать официальный анонс: «Фестиваль создается для продвижения новой музыки, поддержки молодых авторов и исполнителей, пропагандирующих актуальное искусство». Теперь же, используя рупор печатного слова, добавлю о наболевшем: несколько месяцев назад уже упомнутый ГЦСИ совместно с Gagosian Gallery организовал в здании завода «Красный Октябрь» масштабный проект с лекциями Нормана Розенталя и Виталия Пацюкова под названием «for what are you about to receive». Я выставку посетил трижды и добавлю, что кроме массы интересного вынес вывод о том, что даже в областях знаний, находящихся непосредственно в сфере моих интересов (визуальное искусство), я, обладая некоторой их совокупностью, все равно чувствую себя совершенно пещерным человеком - думаю, мы не совсем то читаем, не совсем то смотрим и знаем не совсем то. И по большей мере не стремимся знать. А если и пытаемся, то нередко просто легко съедаем модненький «авангард», который нам может подать любой бездельник, возомнивший себя художником.
Вывод собственно простой: нужно больше слушать, читать и работать над вкусом. А иначе мы как-то слишком смахиваем на пещерных людей, что особенно странно в нашем все еще новом для нас веке. В связи с этим:
Гармония - важнейшее выразительное средство. Небольше и не меньше. Двадцатый век - эра эмансипации диссонанса. Но так же и эра его «приручения»: не нужно пугаться паровоза, мадам, - наш диссонанс вполне «домашний». Современная академическая музыка использует такие направления/средства: додекафония, алеаторика, сонористика, пуантилизм, полистилистика, интуитивная музыка, "новая простота", атональность, минимализм, электронная музыка и электро-акустическая, конкретная музыка. И это не просто слова, это легко услышать:
СОНОРИСТИКА (соноризм, от лат. sonoris - звук, шум) - область колористических выразительных средств современной музыки: необычных красочных звучаний, шумов, изысканных тембров. Появилась в 1950е, присутствует во всех произведениях, особенно ярко представлена в первом отделении (1-4). АЛЕАТОРИКА (от лат. alea - игральная кость; случайность) - течение в современной музыке, провозглашающее принцип случайности главным формирующим началом в процессе творчества и исполнительства - 1940е. См. (4,6) - наиболее яркий пример. ПОЛИСТИЛИСТИКА. - намеренное соединение в одном произведении различных стилистических явлений, стилистическая разнородность. В аторском варианте (5), но существовали и менее органичные сплавы с одновременным исполнением совершенно разных вещей. Думаю, что продолжать стоит…
Чувствую как отваливается хвост и понемногу опадает лишняя растительность... У особо искушенных слушателей прошу прощение за эпизодические банальности, у менее искушенных - за, возможно, неясность или напор изложения. И все-таки вместе с участниками фестиваля я завляю, что страна должна знать своих героев, ну или, как минимум, хоть что-нибудь знать.
Также сегодня я узнал о том, что гобой пишется через букву «О», что кофе за 80 такой же ненастоящий как за 30 и что студентам не обязательно пролезать на концерт через игольное ушко, а можно просто купить один билет на двоих - по две сотни с брата за глоток чистого искусства.
Программа фестиваля. Пара фотографий: