Нафтали, Фурсенко, Холодная война Хрущева (рецензия)
«Если буржуа и капиталисты не боятся,
что эти их устои будут подорваны, когда после двух сроков
выбранный президент меняется, то почему мы должны бояться?»
Хрущев, 1959.
Летом 2003 года стараниями академика РАН РФ Александра Фурсенко были рассекречены стенограммы заседаний Президиума ЦК КПСС хрущевского периода. Написанные рукой В. Малина эти протоколы позволяют еще лучше понять дилеммы и решения советского руководства в период 1953-1964. Фурсенко был крупным советским и российским американистом, и в 90-е он сотрудничал с американским историком Тимоти Нафтали, вместе с которым написал книгу про Карибский кризис. В 2003 году они продолжили это научное сотрудничество: на основе черновых стенограмм Малина и комментариев сотрудников РАН РФ к ним в 2006 в свет вышла новая монография «Холодная война Хрущева». Но так как финансирование выделялось Миллеровским Центром виргинского университета, то этот труд вышел в США и только на английском языке. Несмотря на весомый вклад РАН РФ и РГАНИ в создание этого текста его публикацию на русском языке мы увидели только в 2018 году, и это был перевод с английского. Получается, что основным автором был всё же Нафтали, который предоставил свою половину материала по администрациям Эйзенхауэра и Кеннеди и творчески обработал вторую половину материала, что Фурсенко снабдил по Хрущеву (протоколы Малина и комментарии академика к ним). Книга была выпущена в 2006 году, и только 12 лет спустя она дошла до полок российских книжных магазинов. Такая заторможенность российских книгоиздателей нам не в новинку. Так «Wages of destruction» Адама Туза вышла в 2007 году на Западе - в России «Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики» появилась в 2020. Вышедший в 1997 научпоп «Сталь, микробы и оружие» дошел до российской публики в 2013. Кто понял жизнь, тот не спешит.
Свежий архивный впрыск 2003 года хорошо чувствуется на всем ходу повествования. То, что 614 страниц были посвящены только одиннадцати годам советской истории, позволяет, не торопясь, останавливаться чуть ли не на почасовых подробностях ключевых дней, и это, в свою очередь, показывает читателю неожиданные нюансы. Зубок, работавший в основном с архивными находками 90-х, в своей «Неудавшейся империи» отвел только 40 страниц хрущевскому периоду. Такая зажатость и бег по десятилетиям не способствует погружению в детали. Научная новизна и дотошная скрупулёзность выгодно отличают книгу Нафтали и Фурсенко от книги Зубока, которая сама по себе тоже хороша.
В русском издании 2018 года следует отметить большое количество орфографических ошибок и опечаток. Такое ощущение, что переводчик вычитал сам себя замыленным глазом один раз, а на редакторе издательство сэкономило. Неправильные спряжения и склонения, чудеса с падежами и частицей -ся чуть ли не каждой странице. Также заметно, что при переводе сохранялась структура предложения английского текста без подгонки ее под привычные нормы русского языка. Из-за этого бывало, что прочитаешь параграф и ничего не поймешь. Перечитываешь, и опять смысл ускользает, что именно автор хотел донести. Но если немного помедитировать над абзацем и в голове провести реверсивный перевод обратно на английский, то тогда проступают, словно иероглифы на кольце Всевластия, характерные английские конструкции, и смысл, заложенный автором, сразу же становится понятным. Задача переводчика состояла в донесении смысла всего параграфа, а не в дословном переводе отдельных предложений, и не всегда с этой задачей загнанный переводчик справлялся. Но куда хуже были два или три момента, когда переводчик со спичками в глазах совершал фактологическую ошибку и разворачивал смысл текста на 180 градусов. Согласитесь, что, если вместо прилагательного «американский» написать «советский», то картина несколько меняется? Я был в состоянии определить ошибку только потому, что встречал описание данных эпизодов у других авторов и был поражен «новым открытием»: «вот это поворот!». Неподготовленный читатель не заметит этих искажений фактов, которых, повторюсь, всего два-три на всю книгу. Другими словами, книге не доставало не просто редактора, а научного редактора, который будет вылавливать не только ошибки синтаксиса, но и ошибки фактологические. Отсутствие редактора в команде издателя - это вич современного российского книгоиздательства. За последние два года я имел несчастие полистать достаточно свежих российских книг (от маститых философов и гуру-историков современности), в которых ошибки пробрались не только в оглавления, но даже на обложку. Такое ощущение, что все читатели подались в писатели.
Что касается ошибок самих авторов, то таковых я не нашел с одним лишь исключением. Привожу параграф со страницы номер 9. Как говорится, найдите четыре ошибки. Видимо, авторы так сконцентрировались на хрущевском периоде, что на позднесталинском расслабились и расхлябались. В защиту авторов можно сказать, что книга-то ведь не про Сталина, чего пристали.
«Как только стало ясно, что эта болезнь Сталина станет для него последней, для руководства страной была создана группа из четырех человек. Главой официального правительства, Совета министров, стал Георгий Маленков, самый компетентный администратор и самый молодой из этой четверки. Вокруг него группировались Лаврентий Берия, руководитель секретных служб, человек в зловещим пенсне, - он стоял во главе КГБ и был министром внутренних дел, многолетний член Политбюро и министр иностранных дел Вячеслав Молотов и, наконец, Никита Хрущев, ставший после смерти Сталина Первым секретарем ЦК КПСС. Прежний сталинский титул - генерального секретаря - не получил никто».
После такой длительной прелюдии пришло время приступить к объяснению, что же конкретно из себя представляла внешняя политика Хрущева и на какие ее нюансы обратили внимание наши уважаемые авторы. Еще четче, чем это сделал Зубок, они выделили три временных фазы внешней политики СССР при Хрущеве. Мирное сосуществование 1953-58 годов сменилось рисковой дипломатией давления 1958-1962, после чего произошел возврат к мирному сосуществованию 1963-64.
В первую фазу СССР не делал ставку на коммунистов в других странах и не вел там подрывную деятельность. В Алжире в 1957 местным коммунистам Москва приказала заморозить свою деятельность, из-за чего местная компартия полностью самоустранилась из политической жизни страны и упустила свой исторический шанс. В 1957 Москва называла действия Фиделя Кастро в горах Сьерра-Маэстра «путчизмом» и «терроризмом». Нашим человеком на Кубе был коммунист Анибаль Эскаланте, который должен был прийти к власти мирным путем, даже если бы это заняло целую вечность. Развивая отношения с арабским националистом Насером, Москва свернула в 1955 свою поддержку Судану и вяло выговаривала Насеру за его гонения египетских коммунистов. Сирийский Аль-Куатли и иракский Касем гоняли коммунистов еще жестче, но это не волновало Москву, потому что ставка делалась на арабский национализм и медленный эволюционный дрейф этих молодых государств в «прогрессивном» направлении, а не на революционный коммунистический пыл. Такая советская умеренность позволяет еще раз трезво взглянуть на малахольную коммунистическую партию «Туде» в августе 1953 и в очередной раз задать вопрос, могла ли она вообще дать повод Западу вмешаться и устроить переворот в Иране. Шведское судно «Алфхельм», груженное чешским оружием на 4.9 млн. долларов, выглядит как обычная коммерческая сделка, которая была спровоцирована американским эмбарго на поставку оружия в Гватемалу, которое в свою очередь было местью администраций Трумэна и Эйзенхауэра на национализацию плантаций «Юнайтед Фрут Компани» и подготовкой к смещению Арбенса силовым путем. Если бы не было этого оружейного эмбарго, Арбенс никогда бы не попытался купить оружие в Восточной Европе, и СССР к нему сам не лез [64]. СССР свернул экспорт революции, и самым настоящим коммунистом с пылким революционным сердцем во всем мире неожиданно оказывался принц Суфанувонг .
Кризисы первой фазы: польский и венгерский 1956, Суэцкий 1956, Сирийский 1957 и Иракский 1958. Ни один из них не стал критичным для отношений между СССР и Западом (даже Суэцкий, когда Хрущев грозил французам, британцам и израильтянам ракетными ударами). Гомулке удалось выкрутить руку Хрущеву, и тот вынужденно пошел на уступки, чтобы получить столь чаемый мирный вариант разрешения польского кризиса. В частности Советскому Союзу пришлось пересмотреть торговые советско-польские договора, заключенные еще при Сталине и согласно которым ПНР поставлял уголь в СССР с большой скидкой (минус 90% от мировой цены) [126]. Из-за того, что польский уголь резко вырос в цене, Хрущеву пришлось выезжать на Донбасс, лицезреть плачевное состояние тамошней угольной отрасли и кумекать, как нарастить там импортозамещение. Этот эпизод - дополнительный штрих для тех, кто размышляет над тем, грабил ли Сталин Восточную Европу, набивая свою сберкнижку 4 рублями да 40 копейками, или всё же да. Имре Надь оказался глупее Гомулки, сжег все мосты за собой и довел дело до кровавого подавление венгерского восстания. Примерно в это время госсек Даллес отвечал на вопрос журналистов, будут ли Штаты помогать восставшим: «Нет, не будем, потому что наше военное вмешательство и атомное оружие принесет жителям еще больше вреда. Мы не хотим усугублять их и без того печальное положение заложников коммунистического режима». То, что Суэцкий кризис наложился на венгерский, является уникальной случайностью, считают авторы. Никакого тайного заговора тут нет. В августе 1956 проходила Лондонская конференция, где 18 стран пытались решить Суэцкий вопрос. Шепилов выехал туда с миролюбивой миссией: показать флаг, солидаризироваться с «третьим миром» типа Индии, идти на компромиссы с Западом (международное управление каналом, но не контроль), упрочить советскую репутацию на международной арене. Чуть позже Хрущев принялся переписывать инструкции Шепилову по ходу дела, требуя от него дистанционно «дать империалистам по мордам». Когда советский мининдел вернулся в Москву, то его ждал суровый выговор: он слишком мягко общался с западными коллегами. Ссылка на противоречивые инструкции Шепилову не помогла. Метания Президиума по Суэцкому и венгерскому вопросам демонстрировали отсутствия продуманной долгосрочной стратегии у Кремля. В 1956 переменчивый Хрущев впервые прибегнул к ядерному блефу. Чтобы ни писала Википедия, в ноябре 1956 года БРСД Р-5 (SS-3) на боевом дежурстве еще не стояла [148]. Неправильно интерпретировав исход Суэцкого кризиса и щедро преувеличив свою роль в его разрешении, персек счел, что слабая держава (СССР) всегда может переиграть сильную державу (США) с помощью блефа. Так закладывались опасные предпосылки для будущей дипломатии давления.
Сирийский и иракский кризисы были отмечены интенсивными армейскими маневрами СССР на турецкой границе (Болгария и Закавказье). То бряцание оружием должно было удержать Турцию от вторжения в Сирию в 1957 и в Ирак в 1958. Западных военных те маневры оставили равнодушными. Это архивное подтверждение о советском sabre rattling против Турции в 50-х напоминает нам о 1946 и кризисе «турецких проливов», косвенно намекая на то, что эта порочная практика запугивания могла быть изобретена не Хрущевым, а Сталиным, и что Хрущев всего лишь воспользовался наработками своего предтечи. Просто архивы еще молчат про советские маневры 1945-46 годов.
Вторая фаза хрущевской внешней политики радикально отличается от первой, и не в лучшую сторону. Период 1958-1962 отмечен не только Кубинским кризисом, но и двумя берлинскими. Удивительно, но авторы считают, что мир ближе всего подошел к ядерной войне не 14 октября 1962, а 26 мая 1961 [398]. Зубок того же мнения. В «Неудавшейся империи» Зубок упоминает советский военный (чрезвычайный?) план «Буря», который описывал применение ядерного оружия в Центральной Европе. Только в начале 1958 СССР, с опозданием от графика, начал размещать БРСД в ГДР, и в 1961 уже был в состоянии натворить дел. С американской стороны был план «Подстилка для пуделя» (Poodle blanket), который был про то же самое: всю Германию в труху и атомный пепел. Любопытно то, что американцы по-прежнему не рассекретили эту «подстилку», хотя запрос на рассекречивание был впервые отправлен в соответствующие органы в 1992 году. На данный момент этот запрос всё еще висит в списке на обработку и является самым старым из необработанных Законом о свободе информации (FOIA). Термин «подстилка» родился как неформальный и ироничный собрикет для документа, что готовил замминобороны Нитце. Сперва тот составил громадный документ, который был столь объемным, что из него можно было соорудить подстилку для лошади [Horse blanket]. Затем было дано указание сократить объем документа, чтобы его можно было хотя бы то прочитать. Нитце сократил, в результате получилась «подстилка для пони» [Pony blanket]. Мы с ДжейЭфКеем все глаза себе поломаем, выругнулся Макнамара, сокращай еще. Вот так на свет появилась «подстилка для пуделя».
Я раньше не встречал такого акцента, но вот наши авторы обращают внимание читателя на то, что Кубинский кризис надо воспринимать как очередной Берлинский кризис. Детализированное обсуждение на заседаниях Президиума ЦК убедительно показывает, что Хрущев готовил Четвертый Берлинский кризис, который должен был разразиться в ноябре 1962, но из-за неуклюжих действий советских горе-организаторов сдетонировал раньше, из-за чего нам известен как кризис Кубинский. Это как, допустим, узкие специалисты по Третьей Силезской войне пошутят, что не знают, что такое Семилетняя война: «вот Третью Силезскую знаю, там такой знатный замес был». Если считать, что первый берлинский кризис провел Сталин в 1948-49, то второй у нас прошел в 1958, а третий растянулся с 1960 по 1961. В 1958-62 года Хрущев любил одновременно повышать уровень международной напряженности и понижать градус, выпивая две рюмки вина после двух рюмок водки [584]. Насмотревшись на то, как ловко Мао обошелся с американскими хороняками на Кемое, персек решил повторить ядерный блеф в Западном Берлине, который докучал ему и Ульбрихту с каждым годом всё сильнее. Хрущев дважды ставил ультиматум по Западному Берлину и дважды отзывал его, сливаясь и отступая с поджатым хвостом, нанося тем самым урон советскому престижу и расшатывая уверенность советского руководства в своих действиях. Кеннеди-пирожок, aka Берлинский пончик, aka Ich bin ein Berliner, на блеф не купился и потребовал вскрыть карты, а воевать по-настоящему Хрущев не хотел и не был готов: МБР Р-16 в начале 1962 было не больше десятка, МБР Р-9 еще не были развернуты, а МБР Р-7 экономный Хрущев, ратующий за то, чтобы ядерное оружие было рентабельным, зарезал несколькими годами раньше; у американцев уже было 75 МБР «Минитменов» и 18 «Титанов» [484-485]. CША перестали поддерживать миф о своем «ракетном отставании», публично заявляя, что отстает в ракетах как раз Советский Союз. Новорожденная спутниковая разведка «Корона» снабжала Штаты достаточными данными по этому вопросу . Подливая масло в огонь, бесстыжий Макнамара зачитал наглую речь о том, что американские ракеты настолько точные, что США решили перенацелить их с городов на военные объекты СССР, чтобы, когда и если США нанесут превентивный удар, гражданское население, находящееся в заложниках у коммунистического режима, осталось живым и здоровым. Продолжать блефовать, когда твоя единственная дюжина стратегических ракет в Торетаме и Плесецке словно на ладони, более не было никакой возможности.
В третий раз Хрущев решил, что больше в эту ловушку не попадет и никаких позорных ультиматумов выдвигать не будет. Стратегию давления без предъявления унизительных ультиматумов физик-дипломат Хрущев прозвал теорией о «гидростатическом мениске»: балансировать на грани войны, постоянно давить, но не перебарщивать с давлением [474]. 20 мая 1962 Хрущев созрел до мысли о БРСД на Кубе. Авторы отмечают, что идею о ракетах на Кубе Хрущеву подарил лично сам Кеннеди годом ранее [473]. Он думал отправить туда 40 ядерных ракет (БРСД Р-12 и БРПД Р-14), подождать, когда пройдут выборы в США (6 ноября), объявить о размещении ракет во время годовщины ВОСР (7 ноября) и сразу же метнуться в ГА ООН, чтобы связать поднявшийся кубинский гевалт с берлинской мозолью, провести параллель и вынудить Запад согласиться ликвидировать оба раздражителя одновременно. Ни защита кубинской революции от американской интервенции, ни удаление «Юпитеров» из Турции не находились в кремлевской повестке. Ракеты на Кубе должны были превратить Западный Берлин в вольный город под управлением ООН.
Считается, что лучше иметь хоть какой-нибудь план действий, даже паршивый, чем не иметь плана вообще. Но, как показал Кубинский кризис, требуется строго придерживаться принятого паршивого плана, а не импровизировать и не вносить в него правки на ходу. Шепилов на Лондонской конференции 1956 года не даст соврать. Летом 1962 Хрущев принялся пересматривать график поставок на Кубу по ходу пьесы, в результате чего на Острове Свободы оказались незапланированные тактические комплексы «Луна» и ФРК с ядерными зарядами, да неядерные ЗРК С-75, а вот гвоздь программы (БРСД и БРПД) из-за дефицита транспорта откладывался на осень. Целевой показатель неумолимо сдвигался вправо. Трещащий по швам план «Анадырь» из-за своей грузовой активности всё сильнее рисковал привлечь внимания разведки НАТО. Согласно пересмотренному несколько раз плану вторую партию боеголовок для Р-12 не предполагалось загружать на корабли до 1 октября [512]. К этому времени разведка НАТО уже была встревожена, а объявленная блокада застала вторую партию спецбоеприпасов к Р-12 и ракеты Р-14 в море. Ракеты Р-12 были смонтированы, но не имели боеголовок [по другой информации 6-8 боеголовок для Р-12 всё же уже были доставлены на остров и хранились отдельно от пусковых установок и ракет]. Кризис разразился не там и не тогда, когда было нужно, и не на условиях Хрущева, который после 13 нервных дней «гляделок друг другу в глаза, да так, что глазные яблоки у него с Кеннеди соприкасались» был рад покончить с этой авантюрой. Задним числом были пересмотрены задачи операции и объявлена советская победа (суверенитет Кубы и ликвидация ракет «Юпитер» в Турции). Советские артиллеристы своим ракетным огнем поддержали кубинский народ [343]. Про Берлин же Хрущев даже не успел заикнуться. Куда попало, то и цель.
В Кубинском кризисе авторы отмечают еще один интересный момент. В Президиуме тогда было 12 человек (9 членов, 3 кандидата). Из них только Микоян пытался оспорить внешнеполитические решения Хрущева, да и то не постоянно. Так, Берлинский кризис 1958 закончился аннулированием хрущевского ультиматума благодаря Микояну, который смог провести дополнительные заседания Президиума должным образом: новое коллегиальное решение убедило Хрущева утереться и отступить. В Берлинский кризис 1960-61 Микоян отсиделся молча. Но вот в 1962 Микоян, хотя первоначально согласился с планом «Анадырь», осенью он уже требовал максимальной осторожности. Он сцепился с министром обороны Малиновским и успешно доказал Президиуму, что чересчур смелый маршал не разбирался в вещах, о которых столь авторитетно рассуждал, когда подталкивал Советы к рисковым действиям. Речь идет про четыре подлодки проекта 641, вооруженные ядерными торпедами, что были в 1-2 днях пути от Кубы в день объявления блокады. Малиновский утверждал, что они дойдут до острова незамеченными. Микоян ему такой, какие ваши доказательства. Малиновский позвал на заседание в качестве эксперта адмирала Горшкова, но к его удивлению главнокомандующий ВМФ поддержал Микояна, сказав, что прилегающая к Кубе акватория была мелководной, что там были узкие коридоры вдоль мелких островов, напичканных американскими локаторами и сонарами, и что громыхающую словно симфонический оркестр советскую подводку янки обнаружат сразу [538]. Такой удар по самоуверенному Малиновскому оказал самое благотворное влияние на дальнейшие, более осторожные, советские решения.
Возвращаясь к Западному Берлину как к «позиции слабости» СССР, можно поразмышлять, почему Хрущеву не удалось превратить его в «позицию силы» СССР, как это получилось у Мао с Кемоем. Известно, что Западный Берлин и ФРГ связывали три железнодорожных ветки, три шоссе и три воздушных коридора, по которым каждый день курсировали 600 самолетов [474]. Только лишь воздушный доступ был оформлен международным договором (сентябрь, 1945). Когда Сталин затеял первый Берлинский кризис в 1948, то он воспользовался этой юридической лазейкой, что у Запада не было прав на сухопутные пути сообщения в зоне ответственности СВАГ (будущая ГДР). И тогда Запад не пытался настаивать на этих несуществующих правах. В 1958-1962 руководство НАТО уже считала эти «сухопутные права» неотъемлемыми, и у Хрущева почему-то не получилось воспользоваться той же самой юридической лазейкой Сталина. При любом намеке на сухопутную блокаду натовские генералы формировали усиленный конвой, готовясь, если потребуется, пробиваться в Западный Берлин с боем, и Советы отступали. Видимо, длительная (10 лет) постоянная практика со временем порождает права, которые международное право (в западной интерпретации) считает неотъемлемыми, невзирая на отсутствие соответствующего договора.
К концу 50-х годов в Западном Берлине сложился статус-кво, выгодный Западу, но не СССР. По теоретическим прикидкам Кеннана именно такой центр пропаганды и раздражающий элемент «сдерживания» должен был привести к советскому поражению через 30-40 лет. Советский форпост в виде ГДР должен был неминуемо рухнуть из-за внутренних проблем. К 1958 году было видно, что ГДР существенно отстает в своем экономическом развитии от ФРГ, теряя трудоспособное население, увлекаемое огнями капиталистического Элизиума. «Мы готовим инженеров и врачей, а они покидают страну» - жаловался лидер социалистического Асфоделуса Ульбрихт персеку Аиду [401]. Хозяйственный план 1962 Ульбрихт провалил, и чтобы поддержать своих восточнонемецких союзников Хрущеву пришлось выделить около 140 миллионов долларов твердой валюты. В том году СССР продал на Лондонской бирже золота на 450 миллионов долларов, потому что его собственная «семилетняя пятилетка» не выполнялась, и потребовалось срочно закупать продовольствие на Западе. В советских очередях ходил анекдот про то, что русские живут, словно Адам и Ева в раю: надеть нечего, и из еды только яблоко. Из личного: про тот год моя мама хорошо помнит, что ей часто приходилось просеивать муку от червяков. Хрущев сэкономил на Р-7, но сэкономленное пришлось проесть и раздать немцам с кубинцами. В этом отношении ГДР 1958 очень напоминает Польшу Ярузельского 1981 года - обе на какое-то время стали черными дырами, поглощающими советские ресурсы, которые СССР отвлекал от своего внутреннего развития. То есть, всё, как Кеннан прописал. Здесь год недоинвестировали, там год пропустили, вот и хрустнуло. [К сожалению в книге нет таблицы с цифрами, сколько именно безвозмездной помощи в твердой валюте тогда Советский Союз предоставил своим «союзникам» в Гвинее, Конго, Лаосе, Египте, Сирии, Ираке, Кубе, и сколько там было самых натуральных иждивенцев]. Решение построить Берлинскую стену было половинчатым, но правильным - оно не переломило, но хотя бы то затормозило негативную тенденцию медленного распада ГДР. В тех кризисах Хрущев много блефовал и постоянно тушевался, проявляя осторожность в самый последний момент. В отличие от него Ульбрихт предлагал более радикальные и решительные действия, вплоть до стычек на пропускных пунктах и в воздушных коридорах [474]. Если предположить, что Мао прав и была какая-то возможность превратить Западный Берлин в советскую «позицию силы», в советский Кемой, то, возможно, и это полемичный тезис с моей стороны, тогда Хрущеву следовало прислушиваться к Ульбрихту. Возможно, что где-то там было вполне работоспособное решение проблемы.
Мао, как известно, подловил американцев тем, что прицепил конфликт вокруг Кемоя к Иракскому кризису 1958 года. Мао не создал Иракский кризис, а всего лишь ситуативно среагировал на подходящее событие. Обыватель всегда видит проклятие и порчу, когда СМИ вдруг запестрят трагичными новостями. Обыватель не в курсе того, что по статистической логике однотипные события во времени не распределены равномерно и что это в норме вещей, если два пожара случаются друг за другом, а потом год проходит без пожара. Но в том, что касается международных пожаров, то можно подозревать, что первый в паре был естественным, а второй - искусственным, спровоцированным терпеливыми планировщиками некой страны. Советскому руководству в 1961 не хватало дипломатического терпения, советские лидеры они не стали дожидаться очередного иракского переворота или падения нейтралистского правительства в Лаосе. Председатель КГБ Шелепин 29 июля предложил организовать в мире ряд мероприятий, чтобы «способствовать рассредоточению внимания и сил США и их сателлитов и связать их во время заключения германского мирного договора и урегулирования положения в Западном Берлине». Речь шла о первой помощи революционным движениям в Латинской Америке. В частности КГБ отправило деньги сандинистам в Никарагуа и начало подготавливать сандинистов в Мексике. Президиум одобрил этот план накануне возведения Берлинской стены [425].
После Кубинского кризиса с донхикотской берлинской политикой Хрущева было покончено. Наступила третья фаза, столь похожая на первую, мирного сосуществования. Отношения между главой американского исполкома (EXCOM) Кеннеди и Хрущевым стали хорошими. Лучше, чем между Хрущевым и Мао. Про отношения между СССР и КНР в книге много написано, но ничего такого нового и интересного, чтобы тратить на это время. Микоян в третью фазу (1963-64) одобрительно отзывался о Хрущевской внешней политике, находя ее очень правильной. Третья фаза была мирной, скучной, бедной на события и короткой, потому что брежневский колокол очень скоро зазвонит по 69-летнему персеку.
В качестве завершения этой рецензии стоит рассказать немного о внутренней политике СССР. О том, как школота согнала Никитку с насиженных постов. «Выучили вас на свою голову!» На такое вовлечение молодежи в антиправительственную деятельность отечественные руководители должны обратить свое самое серьезное внимание и дать правовую оценку. Активный Хрущев много где наломал дров. Обиженки были на каждом углу. Накопилось порядочно советских руководителей, которых он раздосадовал и рассердил. Ему могли припомнить волюнтаризм во внешней политике и откладывание детанта на 15 лет. Рисковый ядерный блеф и позорные отступления, наносящие ущерб советскому престижу. Чечетку ботинком по столу в ООН. Сокращения в армии и на флоте. Провал сельхозпрограммы. Ротацию кадров и совнархозы. Ускоренную растрату советских ЗВР. Но последней соломинкой, что сломала спину этому верблюду, стали одиннадцатиклассники. Реформа школьного образования шла в тот год уже 6 лет. Был добавлен 11 класс. Пару дней в неделю одиннадцатиклассники должны были проводить на предприятиях. На шестой год реформы власти сочли ее результаты провальными. В Президиуме шли многомесячные дебаты, что делать дальше с 11 классом. Микоян предлагать убрать практику на предприятиях и сосредоточиться на точных науках: стране требовалось больше ученых. Хрущев считал по-другому: пускай молодежь идет работать как можно быстрее, от чрезмерной учебы только одни беды. В волюнтаристском приступе Хрущев распорядился ликвидировать 11 классы по всей стране. Это решение он озвучил до окончания обсуждения в Президиуме, тем самым нарушив советский принцип коллегиальности. Даже на пике своего могущества и во время ядерного шантажа Хрущев всегда проводил свои собственные решения через послушный Президиум. Это был незыблемый ритуал, который он нарушил в 1964 году. Этот инцидент привел к тому, что вокруг Брежнева начал формироваться круг заговорщиков.
Тимоти Нафтали, Александр Фурсенко, Холодная война Хрущева, 2006 (NY), 2018 (Москва);
5 октября, Иванов Малиновскому, «готовим вторую партию спецбоеприпасов к отправке»:
https://nsarchive.gwu.edu/rus/text_files/CMCrisis/14.PDF
30 октября, Малиновский Плиеву, «вывозим головные части Р-12 обратно в СССР»:
https://nsarchive.gwu.edu/rus/text_files/CMCrisis/34.PDF