Суета вокруг немецких патентов (1947)
Маршалл: «Я ранее уже докладывал нашей Конференции о репарациях, что Соединенные Штаты уже получили с Германии. Размер их колеблется, если я правильно вспоминаю, между 20 и 30 миллионами долларов. Но мистер Молотов незамедлительно поставил мою цифру под сомнение, заявив, что США получили репарации на 10 миллиардов долларов в виде патентов. Я свои данные тогда предоставил Конференции в письменном виде и со своей подписью государственного секретаря. Я вправе ожидать, что такие официальные заявления обладают определенным весом, им нужно уделять соответствующее внимание, что им будут верить, а не отметать их сразу в сторону. Также я хочу обратить ваше внимание на то, что советская делегация аналогичных цифр по полученным ими репарациям всё еще не предоставила» [340]. Это цитата из продолжительного обращения госсека Маршалла 15 апреля 1947 года к Сталину. Их личная встреча прошла в Москве, за кулисами Четвертой сессии СМИД. До конца сессии оставалось 9 дней (35 дней прошло с начала), и американцы уже ощутили, что зашли в тупик по австрийскому и германскому вопросам. Генерал нащупал точки сопротивления советских дипломатов и, как человек прямолинейный, пошел жаловаться генералиссимусу на неуважительного Молотова.
Обсуждения, на которые ссылался госсек, прошли 18 марта [259]. Молотов тогда говорил следующее:
«Мы не скрываем того, что хотим получить репарации с Германии. Также мы не скрываем сумму, которую хотим получить. Мы честны в своих заявлениях. Но вот мы то и дело слышим высказывания западных представителей, что западные державы, мол, не хотят репараций. Как верить таким заявлениям, когда мы вдруг узнаем, что США и Великобритания уже получили репарации из Германии на громадную сумму? Они изъяли всё золото, что нашли в западных зонах, зарубежные активы Германии, за исключением тех, что размещены в Восточной Европе, торговый флот Германии, и немецкие патенты и изобретения. Пресса сообщает, что эти репарации в сумме превышают 10 миллиардов долларов. Что же касается репараций из текущего производства, то США, Британия и Франция их тоже изымают. Я говорю про уголь и лес, что вывозят из южной Германии».
Бевин: «Такие постоянные обвинения партнеров по переговорам не приведут ни к чему хорошему. Мне довелось ознакомиться с тем, что пишется в советской прессе про репарации. Эти газетные статьи далеки от правды. Даже напротив: они забавны в своих искажениях действительности. Что касается немецких патентов, то они все опубликованы нами в книжной форме. Они находятся в открытом доступе. Любой человек или организация во всем мире могут ознакомиться с ними, включая Советский Союз».
Молотов: «Министр Бевин ошибается, когда утверждает, что свою информацию о репарациях из западных зон я черпаю только из советской прессы. Советская пресса ничего не выдумывает, а перепечатывает сообщения из международной прессы. К слову, про важность полученных патентов недавно высказался американский чиновник Грин [J.C.Green], исполнительный секретарь Бюро публикаций Министерства торговли США, который подтвердил, что эти патенты обладают огромной [immense] ценностью для США» [260].
Маршалл: «Мы не объявили себя собственниками захваченного золота. Мы храним его вплоть до распоряжения Межсоюзнического репарационного агентства, IARA. Венгерское золото мы уже вернули. … Наши ученые действительно изучали состояние германской науки, и вся собранная нами информация была опубликована в виде брошюр [pamphlets], доступных всему миру. Купить такую брошюру может каждый за номинальную цену, установленную с целью покрыть типографские и административные расходы. Кстати, Амторг, советское закупочное агентство в США, проявило незаурядную активность в скупке этих брошюр, став самым крупным покупателем этой книжной продукции в Штатах. Тут нет никаких 10 миллиардов долларов в полученных репарациях. Что же касается процитированного мистера Грина, то перед моим отъездом в Москву он прислал мне письмо, в котором он просил меня передать советским властям просьбу поделиться научной и технической информацией, что СССР добыл в своей зоне оккупации, на тех же условиях, на которых была распространена информациях из западных зон».
Бидо: «Франция никогда не получала репараций из текущего производства. За лес и уголь мы платили по рыночным ценам» [262].
**
По окончании войны произошла конфискация почти всех зарубежных инвестиций Третьего Рейха, включая немецкие патенты, лицензии и торговые марки [Braun, 34]. Зарубежные активы Германии оценивались в 10 млрд. рейхсмарок в 1945 году [149]. Марки тут 1938 года, которые переводятся в доллары США по курсу 2.5. То есть, на 4 млрд. долларов США было зарубежных активов Германии.
Не смотря на свежее поражение в войне и начавшийся процесс денацификации, не все немцы демонстрировали стоическое смирение и желание платить и каяться. В западных оккупационных зонах находились наиболее промышленно развитые Земли, которым было что терять в плане станков и технологий. В 1946 году в британской оккупационной зоне начинает формироваться немецкое лоббистское движение, целью которого ставилась остановка репараций. Земля Северный Рейн - Вестфалия (Nordrhein-Westfahlen, NRW) находилась в британской зоне. Там была самая высокая концентрация промышленных предприятий. Там же британцы в привычной для них колониальной манере наделили немцев институтом самоуправления, образовав немецкое правительство Земли NRW. В американской зоне самоуправленческая труба была пониже, а дым пожиже: Экономическая администрация там носила название Verwaltung fur Wirtschaft, VfW. Обе - правительство NRW и VfW - стали центрами координации немецкого сопротивления репарациям.
Почувствовав вкус автономной власти, немцы приподняли голову. После московской конференции в Москве 1947 года VfW собрала рабочую группу во главе с сенатором (министр внешней торговли Бремена) Густавом Хармссеном, которая родила в феврале 1948 года отчет Хармссена [Harmssen’s report]. Осенью 1948 немцы переиздали отчет, лоббируя его за рубежом без особого успеха. Отчет представлял из себя 4 тома статистических выкладок и экономического анализа, в которых бременский министр подсчитал, сколько немцы уже заплатили союзникам в репарациях. Согласно тому отчету, немцы уже выложили на стол $71.1 млрд. долларов [Tollefsen, 252]. Т.е. 171.75 млрд. РМ. Тут и стоимость территорий, переданных Польше и СССР, и стоимость принудительного труда немцев в странах Союзников, и конфискованное имущество фольксдойч-меньшинств в других странах [т.е. даже не граждан Германии], и технические секреты с патентами.
Британская оккупационная администрация CCG(BE) в лице своей экономической подкомиссии (Cecil M. Weir) критиковала оценки отчета Хармссена: «Нет никакой возможности навесить конкретный ценник на промышленные секреты и патенты, которые Союзники извлекли из Германии. Цифры Хармссена ошибочны, и их легко опровергнуть». Некоторые немцы приватно признавали, что эти цифры завышены, но историки дипломатии продолжают цитировать отчет Хармссена некритично и по сей день [253]. Журнал «Экономист» назвал этот отчет «Малым Майн Кампфом» и обвинил Хармссена в раздувании националистического пламени реваншизма в Германии. Молотов цитировал «10 миллиардов» из «международной прессы» весной 1947 года, до публикации отчета Хармссена (февраль, 1948). Видимо, до МИД СССР доходили идеи и мысли, что варились в газетном немецком котле NRW-VfW в 1946 году. Молотов попробовал эти плохо проваренные идеи немецких шовинистов на вкус, цокнул языком и решил сервировать их в качестве аргумента в своих бесконечных спорах с Союзниками.
За последние семьдесят лет немецкий шовинизм был успешно выкорчёван. Идея компенсации, репараций и урегулирования претензий со временем расширилась до политики покаяния (Wiedergutmachung). Совокупный фонд ФРГ на «покаянные» выплаты нацистским жертвам за 70 лет достиг суммы в 865 млрд. ДМ. Третья экономика мира могла себе позволить платить и каяться. В 1945-48 годах такой экономической роскоши не было. Недобитые националисты и реваншисты еще не прошли реабилитационный курс денацификации, и поэтому пока еще страдали от общенациональной фрустрации, пытаясь зажмотить пару миллиардов. В своем роде они были правы. Германия была нищей и голодной страной с отрицательным платежным балансом. Каждый миллион долларов был на счету. В своих таблицах Хармссен определил стоимость промышленных патентов на уровне 12.5 млрд. РМ, или 5 млрд. долларов [Krueger, 278]. Современные историки (1990-2005 годов) критикуют такие слишком щедрые оценки стоимости патентов [279, 291]
В апреле 1945 года Кеннан, сотрудник посольства США в Москве, цитировал «Правду», редакторы которой позволили себе бросить камень в огород союзника, сорвав покровы и написав об «опасных связях между американскими и германскими промышленниками, между I.G. Farben и Du Pont», о том, что «американцы вцепились в имущество врага на сумму 1.29 миллиарда долларов», что «американские капитальные инвестиции в Германию на кануне войны были очень высокими, выше только в Канаду», что «американцы помогали немецким промышленникам маскировать свои предприятия, фиктивно покупая у них предприятия и патенты» [Haller].
С 1943 года некоторые германские компании своей предпринимательской чуйкой демонстрировали свое неверие в успех гитлеровских активных мероприятий, переводя свои имущественные права в третьи страны. Так, I.G. Farben продал свои патенты фирмам-прокладкам, чтобы сохранить свою интеллектуальную собственность после войны. Siemens отдавал приказы своим филиалам сократить производственную деятельностью и начать работать на склад. Daimler-Benz делился своими ноу-хау с нейтральными фирмами. Такую предпринимательскую стратегию было очень легко спутать с подрывной деятельностью, отдаляющей Гитлера от окончательной победы [189].
Во время войны патенты химических предприятий уже были захвачены Штатами и Великобритании при помощи Законов о торговле с врагом [O’Reagan]. В послевоенное время этот процесс интеллектуальной экспроприации не остановился. Трофейно-интеллектуальные бригады американской разведки работали в побежденной Германии в беспардонной манере, ничем не отличающейся от их советских визави. Все они, включая британцев и французов, гонялись за людьми (ученых с доступом) и научными данными. На организацию работы тех исследовательских бригад американцы не поскупились, проведя операцию с широким размахом. В рамках операции «Paperclip» американские разведчики проводили т.н. полевые (F.I.A.T.)-расследования, наводя шорох среди персонала затронутых предприятий. Военная администрация США в Германии (OMGUS) даже критиковала контрразведчиков за ту манеру, в которой проводились те расследования. CIC (а не OSS) нахраписто погружалась в темный мир интеллектуальной собственности, изымая из немецкой экономики скрытые интеллектуальные репарации и подталкивая значительное число ученых к миграции. Государственное управление патентами (Reichspatentamp) было развалено. До 1949 года немцам было запрещено что-либо патентовать, как у себя, так и в других странах. Немецкая репутация в мире науки и технических изобретений подкосилась.
СССР не концентрировался на патентах в той степени, как американцы. СССР пытался эксплуатировать уже существующие коллективы на месте, или вывозил их к себе из-за международных соображений [Потсдамское соглашение запрещало исследовательскую и промышленную деятельность военной направленности на территории Германии; в любой момент советские дипломаты могли согласиться на общегерманскую проверку соблюдения Потсдамского соглашения; см. операция ОСОАВИАХИМ, 22 октября 1946]. В целом и концептуально СССР противился патентному праву, считая его капиталистическим извращением интеллектуальной собственности. В уже привычной манере советские дипломаты в 1947 году обещали прислать специальную делегацию в США для подбития кое-каких патентных долгов, накопившихся во время и после войны, но, разумеется, так никого и не прислали.
Британский аналог операции «Paperclip» назывался «Darwin Panel» [группа Дарвина]. Свои исследовательские отчеты британцы называли BIOS, которые были почти тем же самым, что F.I.A.T.-отчеты американцев. Советский Союз не сотрудничал в этих исследовательских мероприятиях с американцами и британцами, но скупал их опубликованные отчеты.
После поражения Германии США налетели на немецкие патенты, отсняли их на микрофильмы и отвезли копии в Великобританию, что вызвало гнев во французско-русской среде, когда тем было отказано в полном доступе к ним. В конце 1946 года британцы опубликовали BIOS-отчеты и разослали их по британским библиотекам. Целью британского правительство было распространить все эти технические ноу-хау по всем британским предприятиям без какой-либо дискриминации. Советские дипломаты потратили на скупку тех брошюр $400,000 за год [O’Reagan, 29]. В США в Министерстве торговли существовало Управление технических служб (OTS), которое, видимо, выполняло функции типографии, потому что ее возглавлял ранее упомянутый Молотовым Джон Грин. Эта OTS принялось публиковать F.I.A.T.-отчеты, пустив их в свободную продажу. Какую сумму выложили за американские отчеты советские дипломаты, пока не известно. Надо ли приплюсовывать те патенты «на многие миллиарды» к сумме репараций, полученных Советским Союзом в Германии? Правды мы никогда не узнаем.
FRUS, 1947, II
Tollefsen Trond Ove, The British-German Fight Over Dismantling, thesis, 2016;
Hans-Juergen Krueger, Who paid the bill?..., 2016 (dissertation);
Oliver Haller, Destroying Weapons of Coal, Air and Water:…, 2005 (dissertation);
Douglas Michael O’Reagan, Science, Technology, and Know-How: Exploitation of German Science, and the Challenges of Technology Transfers in the Post-War World, Berkeley, USA, 2014 (dissertation).
Обсуждения, на которые ссылался госсек, прошли 18 марта [259]. Молотов тогда говорил следующее:
«Мы не скрываем того, что хотим получить репарации с Германии. Также мы не скрываем сумму, которую хотим получить. Мы честны в своих заявлениях. Но вот мы то и дело слышим высказывания западных представителей, что западные державы, мол, не хотят репараций. Как верить таким заявлениям, когда мы вдруг узнаем, что США и Великобритания уже получили репарации из Германии на громадную сумму? Они изъяли всё золото, что нашли в западных зонах, зарубежные активы Германии, за исключением тех, что размещены в Восточной Европе, торговый флот Германии, и немецкие патенты и изобретения. Пресса сообщает, что эти репарации в сумме превышают 10 миллиардов долларов. Что же касается репараций из текущего производства, то США, Британия и Франция их тоже изымают. Я говорю про уголь и лес, что вывозят из южной Германии».
Бевин: «Такие постоянные обвинения партнеров по переговорам не приведут ни к чему хорошему. Мне довелось ознакомиться с тем, что пишется в советской прессе про репарации. Эти газетные статьи далеки от правды. Даже напротив: они забавны в своих искажениях действительности. Что касается немецких патентов, то они все опубликованы нами в книжной форме. Они находятся в открытом доступе. Любой человек или организация во всем мире могут ознакомиться с ними, включая Советский Союз».
Молотов: «Министр Бевин ошибается, когда утверждает, что свою информацию о репарациях из западных зон я черпаю только из советской прессы. Советская пресса ничего не выдумывает, а перепечатывает сообщения из международной прессы. К слову, про важность полученных патентов недавно высказался американский чиновник Грин [J.C.Green], исполнительный секретарь Бюро публикаций Министерства торговли США, который подтвердил, что эти патенты обладают огромной [immense] ценностью для США» [260].
Маршалл: «Мы не объявили себя собственниками захваченного золота. Мы храним его вплоть до распоряжения Межсоюзнического репарационного агентства, IARA. Венгерское золото мы уже вернули. … Наши ученые действительно изучали состояние германской науки, и вся собранная нами информация была опубликована в виде брошюр [pamphlets], доступных всему миру. Купить такую брошюру может каждый за номинальную цену, установленную с целью покрыть типографские и административные расходы. Кстати, Амторг, советское закупочное агентство в США, проявило незаурядную активность в скупке этих брошюр, став самым крупным покупателем этой книжной продукции в Штатах. Тут нет никаких 10 миллиардов долларов в полученных репарациях. Что же касается процитированного мистера Грина, то перед моим отъездом в Москву он прислал мне письмо, в котором он просил меня передать советским властям просьбу поделиться научной и технической информацией, что СССР добыл в своей зоне оккупации, на тех же условиях, на которых была распространена информациях из западных зон».
Бидо: «Франция никогда не получала репараций из текущего производства. За лес и уголь мы платили по рыночным ценам» [262].
**
По окончании войны произошла конфискация почти всех зарубежных инвестиций Третьего Рейха, включая немецкие патенты, лицензии и торговые марки [Braun, 34]. Зарубежные активы Германии оценивались в 10 млрд. рейхсмарок в 1945 году [149]. Марки тут 1938 года, которые переводятся в доллары США по курсу 2.5. То есть, на 4 млрд. долларов США было зарубежных активов Германии.
Не смотря на свежее поражение в войне и начавшийся процесс денацификации, не все немцы демонстрировали стоическое смирение и желание платить и каяться. В западных оккупационных зонах находились наиболее промышленно развитые Земли, которым было что терять в плане станков и технологий. В 1946 году в британской оккупационной зоне начинает формироваться немецкое лоббистское движение, целью которого ставилась остановка репараций. Земля Северный Рейн - Вестфалия (Nordrhein-Westfahlen, NRW) находилась в британской зоне. Там была самая высокая концентрация промышленных предприятий. Там же британцы в привычной для них колониальной манере наделили немцев институтом самоуправления, образовав немецкое правительство Земли NRW. В американской зоне самоуправленческая труба была пониже, а дым пожиже: Экономическая администрация там носила название Verwaltung fur Wirtschaft, VfW. Обе - правительство NRW и VfW - стали центрами координации немецкого сопротивления репарациям.
Почувствовав вкус автономной власти, немцы приподняли голову. После московской конференции в Москве 1947 года VfW собрала рабочую группу во главе с сенатором (министр внешней торговли Бремена) Густавом Хармссеном, которая родила в феврале 1948 года отчет Хармссена [Harmssen’s report]. Осенью 1948 немцы переиздали отчет, лоббируя его за рубежом без особого успеха. Отчет представлял из себя 4 тома статистических выкладок и экономического анализа, в которых бременский министр подсчитал, сколько немцы уже заплатили союзникам в репарациях. Согласно тому отчету, немцы уже выложили на стол $71.1 млрд. долларов [Tollefsen, 252]. Т.е. 171.75 млрд. РМ. Тут и стоимость территорий, переданных Польше и СССР, и стоимость принудительного труда немцев в странах Союзников, и конфискованное имущество фольксдойч-меньшинств в других странах [т.е. даже не граждан Германии], и технические секреты с патентами.
Британская оккупационная администрация CCG(BE) в лице своей экономической подкомиссии (Cecil M. Weir) критиковала оценки отчета Хармссена: «Нет никакой возможности навесить конкретный ценник на промышленные секреты и патенты, которые Союзники извлекли из Германии. Цифры Хармссена ошибочны, и их легко опровергнуть». Некоторые немцы приватно признавали, что эти цифры завышены, но историки дипломатии продолжают цитировать отчет Хармссена некритично и по сей день [253]. Журнал «Экономист» назвал этот отчет «Малым Майн Кампфом» и обвинил Хармссена в раздувании националистического пламени реваншизма в Германии. Молотов цитировал «10 миллиардов» из «международной прессы» весной 1947 года, до публикации отчета Хармссена (февраль, 1948). Видимо, до МИД СССР доходили идеи и мысли, что варились в газетном немецком котле NRW-VfW в 1946 году. Молотов попробовал эти плохо проваренные идеи немецких шовинистов на вкус, цокнул языком и решил сервировать их в качестве аргумента в своих бесконечных спорах с Союзниками.
За последние семьдесят лет немецкий шовинизм был успешно выкорчёван. Идея компенсации, репараций и урегулирования претензий со временем расширилась до политики покаяния (Wiedergutmachung). Совокупный фонд ФРГ на «покаянные» выплаты нацистским жертвам за 70 лет достиг суммы в 865 млрд. ДМ. Третья экономика мира могла себе позволить платить и каяться. В 1945-48 годах такой экономической роскоши не было. Недобитые националисты и реваншисты еще не прошли реабилитационный курс денацификации, и поэтому пока еще страдали от общенациональной фрустрации, пытаясь зажмотить пару миллиардов. В своем роде они были правы. Германия была нищей и голодной страной с отрицательным платежным балансом. Каждый миллион долларов был на счету. В своих таблицах Хармссен определил стоимость промышленных патентов на уровне 12.5 млрд. РМ, или 5 млрд. долларов [Krueger, 278]. Современные историки (1990-2005 годов) критикуют такие слишком щедрые оценки стоимости патентов [279, 291]
В апреле 1945 года Кеннан, сотрудник посольства США в Москве, цитировал «Правду», редакторы которой позволили себе бросить камень в огород союзника, сорвав покровы и написав об «опасных связях между американскими и германскими промышленниками, между I.G. Farben и Du Pont», о том, что «американцы вцепились в имущество врага на сумму 1.29 миллиарда долларов», что «американские капитальные инвестиции в Германию на кануне войны были очень высокими, выше только в Канаду», что «американцы помогали немецким промышленникам маскировать свои предприятия, фиктивно покупая у них предприятия и патенты» [Haller].
С 1943 года некоторые германские компании своей предпринимательской чуйкой демонстрировали свое неверие в успех гитлеровских активных мероприятий, переводя свои имущественные права в третьи страны. Так, I.G. Farben продал свои патенты фирмам-прокладкам, чтобы сохранить свою интеллектуальную собственность после войны. Siemens отдавал приказы своим филиалам сократить производственную деятельностью и начать работать на склад. Daimler-Benz делился своими ноу-хау с нейтральными фирмами. Такую предпринимательскую стратегию было очень легко спутать с подрывной деятельностью, отдаляющей Гитлера от окончательной победы [189].
Во время войны патенты химических предприятий уже были захвачены Штатами и Великобритании при помощи Законов о торговле с врагом [O’Reagan]. В послевоенное время этот процесс интеллектуальной экспроприации не остановился. Трофейно-интеллектуальные бригады американской разведки работали в побежденной Германии в беспардонной манере, ничем не отличающейся от их советских визави. Все они, включая британцев и французов, гонялись за людьми (ученых с доступом) и научными данными. На организацию работы тех исследовательских бригад американцы не поскупились, проведя операцию с широким размахом. В рамках операции «Paperclip» американские разведчики проводили т.н. полевые (F.I.A.T.)-расследования, наводя шорох среди персонала затронутых предприятий. Военная администрация США в Германии (OMGUS) даже критиковала контрразведчиков за ту манеру, в которой проводились те расследования. CIC (а не OSS) нахраписто погружалась в темный мир интеллектуальной собственности, изымая из немецкой экономики скрытые интеллектуальные репарации и подталкивая значительное число ученых к миграции. Государственное управление патентами (Reichspatentamp) было развалено. До 1949 года немцам было запрещено что-либо патентовать, как у себя, так и в других странах. Немецкая репутация в мире науки и технических изобретений подкосилась.
СССР не концентрировался на патентах в той степени, как американцы. СССР пытался эксплуатировать уже существующие коллективы на месте, или вывозил их к себе из-за международных соображений [Потсдамское соглашение запрещало исследовательскую и промышленную деятельность военной направленности на территории Германии; в любой момент советские дипломаты могли согласиться на общегерманскую проверку соблюдения Потсдамского соглашения; см. операция ОСОАВИАХИМ, 22 октября 1946]. В целом и концептуально СССР противился патентному праву, считая его капиталистическим извращением интеллектуальной собственности. В уже привычной манере советские дипломаты в 1947 году обещали прислать специальную делегацию в США для подбития кое-каких патентных долгов, накопившихся во время и после войны, но, разумеется, так никого и не прислали.
Британский аналог операции «Paperclip» назывался «Darwin Panel» [группа Дарвина]. Свои исследовательские отчеты британцы называли BIOS, которые были почти тем же самым, что F.I.A.T.-отчеты американцев. Советский Союз не сотрудничал в этих исследовательских мероприятиях с американцами и британцами, но скупал их опубликованные отчеты.
После поражения Германии США налетели на немецкие патенты, отсняли их на микрофильмы и отвезли копии в Великобританию, что вызвало гнев во французско-русской среде, когда тем было отказано в полном доступе к ним. В конце 1946 года британцы опубликовали BIOS-отчеты и разослали их по британским библиотекам. Целью британского правительство было распространить все эти технические ноу-хау по всем британским предприятиям без какой-либо дискриминации. Советские дипломаты потратили на скупку тех брошюр $400,000 за год [O’Reagan, 29]. В США в Министерстве торговли существовало Управление технических служб (OTS), которое, видимо, выполняло функции типографии, потому что ее возглавлял ранее упомянутый Молотовым Джон Грин. Эта OTS принялось публиковать F.I.A.T.-отчеты, пустив их в свободную продажу. Какую сумму выложили за американские отчеты советские дипломаты, пока не известно. Надо ли приплюсовывать те патенты «на многие миллиарды» к сумме репараций, полученных Советским Союзом в Германии? Правды мы никогда не узнаем.
FRUS, 1947, II
Tollefsen Trond Ove, The British-German Fight Over Dismantling, thesis, 2016;
Hans-Juergen Krueger, Who paid the bill?..., 2016 (dissertation);
Oliver Haller, Destroying Weapons of Coal, Air and Water:…, 2005 (dissertation);
Douglas Michael O’Reagan, Science, Technology, and Know-How: Exploitation of German Science, and the Challenges of Technology Transfers in the Post-War World, Berkeley, USA, 2014 (dissertation).