Молчание дипломатических вувузел (1945)
Известный азербайджанский историк Джамиль Гасанлы, ценный нам своими кощунственными раскопками в архивных саркофагах ЦК КПСС, написал про турецко-советский договор о дружбе и нейтралитете от 1925 года, что «срок договора истекал 7 ноября 1945 года, и несколько месяцев ничего не решали, поэтому следует считать, что преждевременная денонсация договора носит характер угрозы» [177]. Я про денонсации не первый день читаю, поэтому слегка напрягся, узрев такую формулировку. В моем понимании денонсация «преждевременной» не бывает. По своему характеру «денонсация» - это своевременное заявление о выходе из договора в установленные договором сроки. Преждевременная денонсация - это не денонсация, а аброгация, односторонний выход. По совету Гендальфа-Гоблина обратимся к первоисточникам.
Договор о дружбе и нейтралитете от 1925 года короткий, на две страницы. Статья 3 указывает, что срок действия договора равняется трем годам с момента ратификации, после чего он будет продлеваться на один год автоматически, если одна из сторон не предупредит о своем желании прекратить его за шесть месяцев до истечения срока его действия. Трактат подписывался 17 декабря. Ратифицировался он 8 января (СССР) и 11 февраля (Турция) 1926 года. Значит, денонсировать его можно было до 10 августа. Советская денонсация была объявлена 19 марта, т.е. вроде как за четыре месяца до очередной точки отсечения [Документы внешней политики СССР, Том 8, 739-741]. Но не спешите с выводами о преждевременности, так как к Договору было еще три дополнения: Анкарский договор 17 декабря 1929 года, Протокол от 7 марта 1931 и Протокол от 7 ноября 1935 [813]. Дата последнего Протокола объясняет, почему основной Договор потерял свою силу 7 ноября 1945 (а не в январе-феврале 1946) и что денонсировать его следовало до 7 мая: значит, советская денонсация была объявлена всего за полтора месяца до дня Х.
Смотрим на Протокол 1935 года. Том 18. Стр.552: «О продлении сроков действия Договора… 1925 года». Продлевался наш двусторонний трактат на десять лет до 7 ноября 1945 года. Указана конкретная дата окончания договорного цикла, невзирая на процедуру обмена ратификационными грамотами, которая определила только время, с которого протокол вступил в силу; т.е. фактический срок действия Протокола был меньше 10 лет - на 4 месяца меньше). После «10-летнего» периода Договор продлевался автоматически на срок в два года, исключая случай денонсации, о которой надо было предупреждать за 6 месяцев до окончания каждого срока: другими словами, если бы СССР не денонсировал Договор весной 1945 года, ждать пришлось бы весны 1947 года. В предыдущей редакции 1925 г. ждать пришлось бы всего один год, т.е. 7 мая 1946 г.
Вернемся к выше процитированному утверждению Гасанлы. Получается, что историк ошибся, когда написал, что «несколько месяцев ничего не решали», и что советско-турецкий договор так и так истекал 7 ноября 1945. Согласно Протоколу 1935 года Договор не истекал, а автоматически продлевался до 1947 года и что со стороны СССР всё равно требовался акт денонсации, если СССР желал лишить этот Договор силы в законном порядке. СССР такое желание имел.
Рассуждать можно лишь о наличии угрозы в самом факте денонсации. Гасанлы называет такую денонсацию «преждевременной», но эту оценку нельзя давать действию в условиях, когда временные рамки не устанавливают с юридической точностью, что считается «преждевременным», а что нет. «За шесть месяцев до» - это слишком неопределенный период, который может означать как «за один день до крайнего срока» [6 месяцев + 1 день], так и «за три месяца до…» [9 месяцев], и ни один международный судья-арбитр не возьмется считать дни вплоть до секунды. В схожей манере в приписном свидетельстве старшеклассника РФ написано, что по достижении 27 лет он должен получить военный билет, что теоретически позволяет российской молодежи гулять без оного до убеленных седин - условие, открывающее врата в беспачпортную вечность. СССР денонсировал договор за 47 дней до крайнего срока (7 мая). Много ли это 47 дней? СССР умел играть в секундомер и нож-меж-пальцев, что доказал очередной пятилетний цикл Конвенции Монтрё, заканчивающийся 9 ноября 1946 года. За три месяца до этого числа можно было подать заявку на внесение изменений в Конвенцию [Ст.29]. Это дает нам 8 августа. Советская нота с претензиями к Турции от 7 августа была вручена советским поверенным в делах министру иностранных дел Турции Гасану Сака 8 августа в 10 утра [FRUS, 1946,VII, 835]. Ювелирная точность. Какой там антоним у прилагательного «преждевременный»? Можно ли квалифицировать действие, совершенное «за 14 часов», как «запоздалое», «слишком вовремя» или как «задержку»?
Что мешало советскому НКИДу денонсировать советско-турецкий договор, например, 5 мая? Ведь в таком шаге было бы больше угрожающего символизма. События февраля 1945 года показывают, что в денонсации от 19 марта был элемент вынужденности и спешки, но в ней не было никакой запланированной преждевременности и особой угрозы, из этой преждевременности проистекающей. Крымская конференция установила, что те, кто не объявят войну Германии и Японии до 1 марта, сами себе злобные аргентинские буратины. Их не включат в списки победителей и учредителей ООН. Турецкие политики отреагировали чутко на этот сигнал, и в период 20-23 февраля через голосование в меджлисе сумели организовать стремительный выход Турции из состояния блистательного нейтралитета. Двадцать третьего февраля была объявлена война Германии и Японии, а 24 февраля США заключили соглашение о ленд-лиз поставках с анатолийской республикой. Такое неожиданное упрочнение международной репутации Турции, критикуемой англо-американскими союзниками вплоть до 1944 включительно, вызвало срочные консультации в Кремле. Советский посол в Анкаре С. Виноградов отправился в Москву и 24 февраля получил инструкции от Сталина в присутствии Молотова, Берии, Вышинского, Кавтарадзе. Советские дипломаты прорабатывали вопрос Проливов и ревизии Монтрёсской Конвенции с 1944 года. Основополагающая справка Майского от марта 1944 предписывала предотвратить усиление Турции. Затем Литвинов, Миллер, Федосов и другие нкидовцы анализировали текст Конвенции и практику ее выполнения, предлагая варианты ее улучшения для Советского Союза, но нигде они не рекомендовали такой резкий шаг как расторжение договора о дружбе. Миллер писал, что новый двусторонний договор должен быть заключен «в добавление к существующему», подобно тому, как договор 1925 года существовал параллельно Московскому договору о дружбе и братстве от 1921 г. Пик экспертного волнения пришелся на 11 марта 1945, когда сотрудники НКИД в очередной справке предупредили, что подобный шаг [денонсация] осложнит Советам решение проблемы Проливов и создаст неприемлемые условия при переговорах о новом советско-турецком договоре.
Турки восприняли денонсацию философски. Они видели в ней прелюдию к неизбежному советскому требованию начать пересмотр Монтрёсской конвенции. В турецких кругах, как пишет посол США в Анкаре Стайнхардт, сложилось мнение, что Советы выбрали такую дату для объявления денонсации специально, чтобы не привлекать к ней внимание, принизить значение события, избежать преувеличений при ее интерпретации, размыть внимание международного сообщества, которое неправильно отреагировало бы на такое объявление в разгар конференции в Сан-Франциско [началась 25 апреля - закончилась 26 июня][FRUS, 1945, VIII,1220]. Турецкий посол в СССР предупреждал свое правительство о возможной денонсации за 1-2 месяца до этого [1221]. Видимо, что-то учуял в воздухе. Более того, посол сообщает, что планировал уехать на несколько недель в Турцию 25 марта и поэтому 19 марта встречался с Кавтарадзе [АВП пишет, что 13 марта], чтобы назначить дату протокольной прощальной встречи у Молотова, но Кавтарадзе ему устроил встречу у Молотова сразу же [АВП: не сразу, а 19 марта], на которой наркоминдел вручил послу ноту о денонсации. Молотов уточнил, что он планировал предпринять этот шаг позднее, но отъезд посла вынудил его вручить ноту сейчас [была еще одна встреча с Кавтарадзе 22 марта, АВП, стр 24]. Молотов был вежлив и дружелюбен при этом. Получается, что нота была готова уже к середине марта и лежала без движения. Молотов придерживал ее до поздней даты. Если считать, что посол мог уехать на свою Родину на целый месяц [да, на месяц; АВП, 7-52-5, стр.22] и что турки были правы в своей оценке новостного климата конференции в Сан-Франциско, не способствующего денонсациям, то Советы планировали объявить об этом шаге в начале апреля. Таким образом, получается узкий временной коридор в 40-45 дней: 24 февраля в Политбюро принимается решение по Турции, в начале марта готовится нота, продолжают поступать справки экспертов НКИД, чье мнение насчет расторжения договора о дружбе дополнительно запросили, но проигнорировали; тянуть дальше первой декады апреля нельзя. Вчера [Ялтинская конференция и прощупывание позиции союзников] рано, завтра [7 мая и Сан-Франциско] поздно, денонсировать нужно сегодня. Каждому овощу, как думским слушаниям по пенсионной реформе под рокот космодрома ревущих вувузел, свое время. И предельная концентрация, чтобы не отрезать самому себе палец. He who dares wins, my son.
Источники:
Джамиль Гасанлы, СССР-Турция: От нейтралитета к холодной войне (1939 - 1953), 2008.
FRUS, 1946, VIII
FRUS, 1945, VII
Архив внешней политики РФ, ЗАПИСИ БЕСЕД т.КАВТАРАДЗЕ С ИНОСТРАННЫМИ ПРЕДСТАВИТЕЛЯМИ.
Опись 7 Дело 52 Папка 5
Фонд 06 «Секретариат В.М. Молотова»
10.01.1945 - 08.08.1945, стр. 22-24
Договор о дружбе и нейтралитете от 1925 года короткий, на две страницы. Статья 3 указывает, что срок действия договора равняется трем годам с момента ратификации, после чего он будет продлеваться на один год автоматически, если одна из сторон не предупредит о своем желании прекратить его за шесть месяцев до истечения срока его действия. Трактат подписывался 17 декабря. Ратифицировался он 8 января (СССР) и 11 февраля (Турция) 1926 года. Значит, денонсировать его можно было до 10 августа. Советская денонсация была объявлена 19 марта, т.е. вроде как за четыре месяца до очередной точки отсечения [Документы внешней политики СССР, Том 8, 739-741]. Но не спешите с выводами о преждевременности, так как к Договору было еще три дополнения: Анкарский договор 17 декабря 1929 года, Протокол от 7 марта 1931 и Протокол от 7 ноября 1935 [813]. Дата последнего Протокола объясняет, почему основной Договор потерял свою силу 7 ноября 1945 (а не в январе-феврале 1946) и что денонсировать его следовало до 7 мая: значит, советская денонсация была объявлена всего за полтора месяца до дня Х.
Смотрим на Протокол 1935 года. Том 18. Стр.552: «О продлении сроков действия Договора… 1925 года». Продлевался наш двусторонний трактат на десять лет до 7 ноября 1945 года. Указана конкретная дата окончания договорного цикла, невзирая на процедуру обмена ратификационными грамотами, которая определила только время, с которого протокол вступил в силу; т.е. фактический срок действия Протокола был меньше 10 лет - на 4 месяца меньше). После «10-летнего» периода Договор продлевался автоматически на срок в два года, исключая случай денонсации, о которой надо было предупреждать за 6 месяцев до окончания каждого срока: другими словами, если бы СССР не денонсировал Договор весной 1945 года, ждать пришлось бы весны 1947 года. В предыдущей редакции 1925 г. ждать пришлось бы всего один год, т.е. 7 мая 1946 г.
Вернемся к выше процитированному утверждению Гасанлы. Получается, что историк ошибся, когда написал, что «несколько месяцев ничего не решали», и что советско-турецкий договор так и так истекал 7 ноября 1945. Согласно Протоколу 1935 года Договор не истекал, а автоматически продлевался до 1947 года и что со стороны СССР всё равно требовался акт денонсации, если СССР желал лишить этот Договор силы в законном порядке. СССР такое желание имел.
Рассуждать можно лишь о наличии угрозы в самом факте денонсации. Гасанлы называет такую денонсацию «преждевременной», но эту оценку нельзя давать действию в условиях, когда временные рамки не устанавливают с юридической точностью, что считается «преждевременным», а что нет. «За шесть месяцев до» - это слишком неопределенный период, который может означать как «за один день до крайнего срока» [6 месяцев + 1 день], так и «за три месяца до…» [9 месяцев], и ни один международный судья-арбитр не возьмется считать дни вплоть до секунды. В схожей манере в приписном свидетельстве старшеклассника РФ написано, что по достижении 27 лет он должен получить военный билет, что теоретически позволяет российской молодежи гулять без оного до убеленных седин - условие, открывающее врата в беспачпортную вечность. СССР денонсировал договор за 47 дней до крайнего срока (7 мая). Много ли это 47 дней? СССР умел играть в секундомер и нож-меж-пальцев, что доказал очередной пятилетний цикл Конвенции Монтрё, заканчивающийся 9 ноября 1946 года. За три месяца до этого числа можно было подать заявку на внесение изменений в Конвенцию [Ст.29]. Это дает нам 8 августа. Советская нота с претензиями к Турции от 7 августа была вручена советским поверенным в делах министру иностранных дел Турции Гасану Сака 8 августа в 10 утра [FRUS, 1946,VII, 835]. Ювелирная точность. Какой там антоним у прилагательного «преждевременный»? Можно ли квалифицировать действие, совершенное «за 14 часов», как «запоздалое», «слишком вовремя» или как «задержку»?
Что мешало советскому НКИДу денонсировать советско-турецкий договор, например, 5 мая? Ведь в таком шаге было бы больше угрожающего символизма. События февраля 1945 года показывают, что в денонсации от 19 марта был элемент вынужденности и спешки, но в ней не было никакой запланированной преждевременности и особой угрозы, из этой преждевременности проистекающей. Крымская конференция установила, что те, кто не объявят войну Германии и Японии до 1 марта, сами себе злобные аргентинские буратины. Их не включат в списки победителей и учредителей ООН. Турецкие политики отреагировали чутко на этот сигнал, и в период 20-23 февраля через голосование в меджлисе сумели организовать стремительный выход Турции из состояния блистательного нейтралитета. Двадцать третьего февраля была объявлена война Германии и Японии, а 24 февраля США заключили соглашение о ленд-лиз поставках с анатолийской республикой. Такое неожиданное упрочнение международной репутации Турции, критикуемой англо-американскими союзниками вплоть до 1944 включительно, вызвало срочные консультации в Кремле. Советский посол в Анкаре С. Виноградов отправился в Москву и 24 февраля получил инструкции от Сталина в присутствии Молотова, Берии, Вышинского, Кавтарадзе. Советские дипломаты прорабатывали вопрос Проливов и ревизии Монтрёсской Конвенции с 1944 года. Основополагающая справка Майского от марта 1944 предписывала предотвратить усиление Турции. Затем Литвинов, Миллер, Федосов и другие нкидовцы анализировали текст Конвенции и практику ее выполнения, предлагая варианты ее улучшения для Советского Союза, но нигде они не рекомендовали такой резкий шаг как расторжение договора о дружбе. Миллер писал, что новый двусторонний договор должен быть заключен «в добавление к существующему», подобно тому, как договор 1925 года существовал параллельно Московскому договору о дружбе и братстве от 1921 г. Пик экспертного волнения пришелся на 11 марта 1945, когда сотрудники НКИД в очередной справке предупредили, что подобный шаг [денонсация] осложнит Советам решение проблемы Проливов и создаст неприемлемые условия при переговорах о новом советско-турецком договоре.
Турки восприняли денонсацию философски. Они видели в ней прелюдию к неизбежному советскому требованию начать пересмотр Монтрёсской конвенции. В турецких кругах, как пишет посол США в Анкаре Стайнхардт, сложилось мнение, что Советы выбрали такую дату для объявления денонсации специально, чтобы не привлекать к ней внимание, принизить значение события, избежать преувеличений при ее интерпретации, размыть внимание международного сообщества, которое неправильно отреагировало бы на такое объявление в разгар конференции в Сан-Франциско [началась 25 апреля - закончилась 26 июня][FRUS, 1945, VIII,1220]. Турецкий посол в СССР предупреждал свое правительство о возможной денонсации за 1-2 месяца до этого [1221]. Видимо, что-то учуял в воздухе. Более того, посол сообщает, что планировал уехать на несколько недель в Турцию 25 марта и поэтому 19 марта встречался с Кавтарадзе [АВП пишет, что 13 марта], чтобы назначить дату протокольной прощальной встречи у Молотова, но Кавтарадзе ему устроил встречу у Молотова сразу же [АВП: не сразу, а 19 марта], на которой наркоминдел вручил послу ноту о денонсации. Молотов уточнил, что он планировал предпринять этот шаг позднее, но отъезд посла вынудил его вручить ноту сейчас [была еще одна встреча с Кавтарадзе 22 марта, АВП, стр 24]. Молотов был вежлив и дружелюбен при этом. Получается, что нота была готова уже к середине марта и лежала без движения. Молотов придерживал ее до поздней даты. Если считать, что посол мог уехать на свою Родину на целый месяц [да, на месяц; АВП, 7-52-5, стр.22] и что турки были правы в своей оценке новостного климата конференции в Сан-Франциско, не способствующего денонсациям, то Советы планировали объявить об этом шаге в начале апреля. Таким образом, получается узкий временной коридор в 40-45 дней: 24 февраля в Политбюро принимается решение по Турции, в начале марта готовится нота, продолжают поступать справки экспертов НКИД, чье мнение насчет расторжения договора о дружбе дополнительно запросили, но проигнорировали; тянуть дальше первой декады апреля нельзя. Вчера [Ялтинская конференция и прощупывание позиции союзников] рано, завтра [7 мая и Сан-Франциско] поздно, денонсировать нужно сегодня. Каждому овощу, как думским слушаниям по пенсионной реформе под рокот космодрома ревущих вувузел, свое время. И предельная концентрация, чтобы не отрезать самому себе палец. He who dares wins, my son.
Источники:
Джамиль Гасанлы, СССР-Турция: От нейтралитета к холодной войне (1939 - 1953), 2008.
FRUS, 1946, VIII
FRUS, 1945, VII
Архив внешней политики РФ, ЗАПИСИ БЕСЕД т.КАВТАРАДЗЕ С ИНОСТРАННЫМИ ПРЕДСТАВИТЕЛЯМИ.
Опись 7 Дело 52 Папка 5
Фонд 06 «Секретариат В.М. Молотова»
10.01.1945 - 08.08.1945, стр. 22-24