Отчет Этриджа (октябрь-декабрь, 1945)
Керр говорит, что у него вопросов больше нет,
и в шутливой форме спрашивает, нет ли у
Молотова каких-либо вопросов, по которым
он хотел бы отругать Керра.
Молотов говорит, что у него нет для этого оснований.
27 ноября, 1945 [д.35, п.3, стр. 206]
“Дорогой Джим,
Я тут размышлял о некоторых наших трудностях. Как ты знаешь, я всегда стараюсь делегировать полномочия членам кабинета в разных областях, а затем поддерживать принятые ими решения и защищать полученные результаты. Но хотя я следую этой политике, это не означает моего намерения полностью уступить президентскую власть или отказаться от исключительного права Президента принимать окончательное решение. Вот почему абсолютно важно, чтобы Президента хорошо информировали о происходящем. … В Сан-Франциско никакие соглашения или компромиссы не были заключены без моего одобрения. В Лондоне ты постоянно находился со мной на связи... Не так дела обстояли на последней конференции. Наша встреча в день твоего отъезда длилась не более 30 минут. Когда ты находился в Москве, я не получал от тебя напрямую никаких сообщений. … Протокол мне не прислали, равно как и коммюнике. Я пребывал в абсолютном неведении на протяжении всей конференции до самого момента, когда ты приехал в Вильямсбург по моей просьбе с отчетом. Коммюнике был опубликован до того, как он попал мне в руки. Ты знаешь, что я доверяю тебе и твоим способностям, но между нами должно быть полное понимание процедуры взаимодействия. По этой причине я шлю тебе этот меморандум.
Этим утром я впервые прочитал письмо Этриджа. В нем полно информации о Румынии и Болгарии, подтверждающей прежние донесения из этих двух полицейских государств. Я не собираюсь соглашаться с признанием этих правительств, пока они не будут радикально изменены. [пассаж про балтийские страны, Польшу, Турцию и Иран]. ... Я не думаю, что нам следует продолжать играть в компромиссы. Мы должны отвечать отказом на просьбу о признании Румынии и Болгарии до тех пор, пока они не выполнят наши требования; мы должны донести до них нашу позицию по Ирану в самых недвусмысленных терминах и мы должны продолжать настаивать на интернационализации Кильского канала, Рейнско-Дунайского водного пути и черноморских проливов. Мы должны сохранить полный контроль над Японией и Тихим океаном. Мы должны поставить Китай на ноги и создать там сильное центральное правительство. Тоже самое мы должны сделать и с Кореей.
Затем мы должны настоять на возврате наших судов из России и ускорить процесс урегулирования долга по ленд-лизу. Я устал нянчиться с Советами”.
Это письмо, в котором Бирнсу была устроена выволочка, было написано Трумэном 5 января 1946 года. Сам секретарь в своих мемуарах отрицает, что получал это письмо от «советской няньки». Такое расхождение в свидетельских показаниях вполне в духе президента. Сперва Трумэн накручивает себя, распаляясь, а затем сбрасывает все эмоции в хорошо составленном с точки зрения стиля письме, которое идет в стол, так и не дойдя до адресата. «Разгон» был сделан, несомненно, при личной встрече устно в максимально мягких и дружеских тонах.
Лондонская сессия СМИД закончилась патом. Стороны лишили себя возможности вести диалог друг с другом на министерском уровне, в частности, из-за категорического отказа США признавать румынское и болгарское правительства. «Ялтинский протокол» (XIII) отводил не более 3-4 месяцев до проведения следующей встречи, и интрига поздней осени 45-ого заключалась в том, кто в этой игре нервов дрогнет первым, кто первым поползет на поклон. Советские канаты оказались крепче. Большевистский дипкорпус сохранял эфирное молчание, и Госдепу пришлось самостоятельно пробивать молодой лед. Гарриман бегал к Молотову весь ноябрь, безрезультатно бодаясь по вопросу процедуры голосования в Дальневосточной комиссии, опасливо сторонясь балканской темы. 23 ноября в японском вопросе произошли крохотные подвижки, американцы сочли это хорошим знаком, и 24 ноября посол США на встрече с наркомом передал предложение Бирнса о проведении очередной сессии СМИД. НКИД отреагировал на эту новость сдержанно, подчеркивая, что «Бирнс является инициатором созыва этого совещания, а поэтому Молотов ожидает, что инициатива в постановке вопросов на повестку дня совещания трех министров будет также исходить от самого Бирнса».[д. 35, п. 3, стр. 204]. Было очевидно, что советские представители не имели ни малейшего намерения отвечать на просьбы Бирнса и предоставлять свой собственный компромиссный план.
Чтобы не сложилось превратного впечатления, что Госдеп плыл аки челн, отдавшийся воле волн, поставив проведение сессии в зависимость от временного фактора и советского благорасположения, а Советский Союз оказался эталонным ковбоем из вестерна, который, не моргнув и даже не прикоснувшись к револьверу, изгнал зашуганных американских бандитов из городка в классической дуэли по-мексикански, следует рассказать о миссии Этриджа, которую Бирнс начал готовить в аккурат после Лондона. Вся эта история с независимым журналистским исследованием позволяет понять компромисс, на который был готов пойти Бирнс в тот период ради успеха грядущей конференции, а также увидеть первую трещину в отношениях между президентом и его секретарем, вызванную несовпадением переговорного стиля Бирнса с общими ожиданиями Трумэна.
Марк Фостер Этридж (Ethridge) был журналистом и редактором журнала «Луисвиллский курьер» в Кентукки. В 30-е года его жизненный путь несколько раз пересекался с Рузвельтом: их семьи познакомились на целебных водах, президент что-то заимствовал из статей демократа Этриджа для своего «Нового курса», по просьбе Рузвельта журналист некоторое время возглавлял Комитет по борьбе с дискриминацией при трудоустройстве (FEPC) и Национальную ассоциацию дикторов. Этридж не был чиновником, он не работал на правительство. Он входил в либеральную фракцию Демократической партии, пасся на вольных хлебах и отвечал на просьбы Рузвельта именно что исходя из соображений партийного долга, всегда возвращаясь в свой Кентукки, продолжая работу в «Луисвиллском курьере», который, кстати, благодаря усилиям Этриджа сумел преодолеть свою захолустную замшелость и упрочить репутацию на общенациональном уровне.
В начале октября 45-ого ему позвонил Бирнс и пригласил в Вашингтон для беседы. Лично Бирнса и Трумэна Этридж не знал. Более того, как либерал-демократ он искоса смотрел на южных демократов, к которым относился Бирнс, а назначение Трумэна кандидатом на пост вице-президента в 1944 году называл «грубым попранием прав и произволом». На том съезде Этридж, как вы уже догадались, голосовал за Генри Уоллеса. А как же иначе? Редактор, пишущий в своих колонках в основном о трудовых отношениях, в чьем журнале публиковались сочувствующие статьи под названиями типа «Россия на пути к демократии», публично поддерживающий идею передачи атомных технологий СССР, более заинтересованный в сотрудничестве с Советской Россией, чем в конфронтации с нею, никем иным кроме как сторонником Уоллеса оказаться не мог. В Вашингтоне Бирнс пожаловался Этриджу, что на лондонской сессии СМИД Молотов обвинил его в том, что позиция США на переговорах была ошибочна из-за того, что Госдеп не получает достоверную информацию о состоянии дел в Румынии и Болгарии. Бирнс счел себя задетым этим упреком и поэтому теперь желает найти независимого журналиста для того, чтобы тот выехал на место и предоставил свой отчет.
Выбор Этриджа был несколько странным, принимая во внимание всё выше сказанное и то, что у него не было дипломатического опыта. С одной стороны, да, это почти идеальный кандидат (вроде наблюдателей ОБСЕ из Финляндии или Болгарии сейчас для РФ), которого трудно заподозрить в предвзятости. С другой стороны, складывается впечатление, что Бирнс тем самым готовил себе выход из тупика, куда его загнала собственная непреклонная политика непризнания двух балканских правительств. Он мог надеяться на то, что этот отчет, будучи написанным либералом, не подтвердит все те ужасы, которые ему живописали послы США в Бухаресте и Софии в последние месяцы, или хотя бы то охарактеризует обстановку как «небезнадежную». В Лондоне в запале Бирнс уже частично признался в своей недостаточной осведомленности, когда аргументировал Молотову контробвинением, что иностранные корреспонденты в Румынии и Болгарии испытывают притеснения со стороны местных временных властей и не могут передавать информацию в нормальном режиме. И теперь, если отчет Этриджа ляжет в масть, то перед государственным секретарем открывается возможность признания обеих правительств на следующих переговорах без потери лица. Также в Бирнсе рос страх того, что он действительно стал жертвой «ошибочного и предвзятого информирования» со стороны собственного Государственного департамента. Бирнс сказал Этриджу, что он опасался того, что американские дипломаты «возможно, слишком сильно поглощены мельчайшими деталями своих непростых отношений с коммунистическим режимами, что мешает им охватить одним взглядом местные условия в неискаженной перспективе». Его представители в Софии и Бухаресте, Мейнард Барнс [Barnes] и Бёртон Берри соответственно, неустанно снабжали Госдеп каблограммами, переполненными критикой в адрес политического удушения этих двух стран, причем Мейнард Барнс, что называется, сгорел на работе, и поэтому в своих посланиях был наиболее взвинченным и менее сдержанным, что привело к тому, что в «материковом» Госдепе на М. Барнса уже смотрели настороженно, считая что тот неоправданно сгущает краски. Государственный секретарь был настолько озабочен тем, как бы ему не подсунули необъективные данные, что приказал работникам Госдепа, вводящих Этриджа в курс дела, не показывать ему телеграммы Барнса и Берри.
Журналист-редактор снова внял долгу, и 10 октября Джеймс Бирнс объявил на пресс-конференции, что отправляет Этриджа в Болгарию и Румынию в качестве своего специального представителя. «Луисвиллский курьер» 11 октября написал по этому поводу: «Государственный секретарь вчера назначил Марка Этриджа... для того, чтобы изучить условия в Румынии и Болгарии для оказания содействия Государственному департаменту в деле распространения дипломатического признания США на эти два балканских государства... Бирнс заявил, что он специально остановил свой выбор на кандидатуре вне Государственного департамента, чтобы избежать назначения того, кто раньше уже занимался дипломатическими расследованиями в прошлом... Нью-Таймс уточнили, что США уже признали Финляндию, заявили о своей готовности признать Венгрию, если в этой стране будут гарантированы свободные и честные выборы, и, вероятно, вскоре признают правительство Австрии, а вот отсутствие информации о внутренней обстановке в Румынии и Болгарии делало невозможным принятия решения по их дипломатическому статусу...»
Послу в Болгарии, казалось, доставляло удовольствие писать Джеймсу Бирнсу о том, как больно пресс-сообщения последнего бьют по демократии в Болгарии. Узнав о миссии Этриджа, он сразу же телеграфировал, что «Отечественный фронт» представил эту миссию как знак американской поддержки. Двадцать третьего октября он писал, что «возросшее американское и британское давление на болгарское правительство облегчило здесь жизни людей и не причинило никому никакого вреда, если только не считать жертвами советских агентов, вынужденно приостановивших свою двуличную деятельность, полную обмана». Второго ноября он пишет, что «та примиренческая позиция секретаря, которую он занял в отношении Москвы, поощряет здесь развитие той точки зрения, что США желают пойти на компромисс с советской политикой», и просит прислать ему «уверения, что это видимое смягчение не соответствует фактической действительности». Не смотря на то, что он был против этой миссии, Мейнард принял Этриджа с распростертыми объятиями. Ведь для него это был шанс расширить свою борьбу против коммунистического контроля. «Отечественный фронт» отреагировал на визит журналиста освобождением 1400 политических заключенных и заявлением, что этот визит - знак неминуемого дипломатического признания.
Мейнард активно общался с оппозицией, через него Этридж познакомился с лидером БЗНС Николой Петковым, бывшим министром коалиционного правительства. Этридж находился в Болгарии с 21 октября до 12 ноября. За это время он провел около сотни интервью, общаясь с правительственными чиновниками, оппозиционерами, промышленниками, военными, членами регентского совета и генерал-полковником Бирюзовым С.С. - и.о. председателя СКК по Болгарии. Очень быстро он пришел к выводу, что «правительство в нынешнем составе непредставительно в ялтинском смысле и что большая часть демократических элементов исключена … в правительстве доминирует Коммунистическая партия, которой управляют напрямую из России». Ситуация была небезнадежна, писал он Бирнсу 30 октября, «удалось добиться кое-какой умеренности [со стороны правительства], и этой сдержанности будут следовать из-за внешнего давления, по большему счету нашего давления». Бирнс вряд ли бы доволен, получив такой предварительный отчет, ведь Этридж теперь звучал почти как М. Барнс. В это же время посол пишет секретарю, что «миссия Этриджа не должна ограничиваться собиранием фактов, но должна использоваться для оказания давления на Отечественный фронт и оппозицию, чтобы те пришли к согласию». Этого нельзя добиться, находясь в Софии, продолжает М. Барнс, «Россия является камнем преткновения... пришло время, чтобы выводы мистера Этриджа были выслушаны в Москве». По окончании болгарского визита у Этриджа «не остается никакой альтернативы кроме как вступить в прямые переговоры с … полномочной советской властью».
Хотя Этридж сам пришел к выводу, что с Болгарией всё ясно и надо двигаться дальше, но он всё же попал под влияние М. Барнса и Николы Петкова, которые убедили его в том, что его журналистское исследование следует превратить в дипломатическую миссию. Дело в том, что в Болгарии на 18 ноября были назначены выборы. Оппозиция считала, что она не готова к ним, и не соглашалась с тем, как их планировалось проводить: голосование единым списком с уже расписанными местами в Собрании; голосовать за партии нельзя; голосование только за список - «да» или опустить пустой бланк. Этридж пишет в своих мемуарах: «Когда я уже пробыл в Болгарии некоторое время, М.Барнсу и м-ру Петкову пришла мысль, что мне следует отправиться в Москву и поговорить со Сталиным и Вышинским». Секретарю Бирнсу о том, что в этом решении принимал участие не только посол, но и местный оппозиционер, предусмотрительно не сообщили, иначе бы того схватил инфаркт. Бирнс одобрил смену планов 31 октября и объявил о ней публично 9 ноября, что пресса расценила как наметившийся выход из тупика между Западом и Востоком. Перед своим отъездом в Москву Этридж советует Бирнсу сделать предупредительное заявление о недопустимости предстоящих выборов.
Болгарское правительство «Отечественного фронта» крайне нервно отреагировало на перспективу переноса выборов и незамедлительно донесло свои страхи до руководства СССР. Генерал Бирюзов, советский представитель Кирсанов С.П. и работник НКИДа Лаврищев А.А. - все они использовали одну и ту же фразу в своих посланиях в Москву, что болгарское правительство считало перенос выборов «равносильным катастрофе» [в Секретариате Молотова, он же Фонд Молотова, рассекречены и доступны онлайн тысячи дел, но вот именно это, где содержится сообщение Бирюзова от 12 ноября, почему-то отсутствует - Фонд 06 Опись 7 дело 349 папка 27; а так хотелось взглянуть на «катастрофичный» оригинальный текст своими глазами; также не найти сообщение Бирюзова от 16 ноября - дело 350 папка 28].
С Вышинским Этридж встретился 13 ноября [д.41 п. 4, стр. 94-99]. Вся суть 40-минутной встречи свелась к тому, что журналист посоветовал перенести выборы, а замнаркома ответил, что «Советское Правительство стоит на принципе недопустимости вмешательства во внутренние дела Болгарии». Наш архивный протокол довольно лаконичен. В описании встречи у Этриджа чуть больше деталей. Например, Этридж пишет [FRUS, V, стр. 640], что после того, как был озвучен тезис о «недопустимости вмешательства» он спросил, как тогда расценить вмешательство Вышинского в румынские дела 6 марта 1945 года и нельзя ли применить этот принцип сейчас в Болгарии, после чего Вышинский настаивал на том, что его действия составляли вмешательство не в дела Румынии, а всего лишь в работу СКК.
Также (уж не знаю, насколько здесь можно доверять памяти американца, дающего интервью в 1974 для Библиотеки Трумэна) Этридж сообщает, что в начале встречи Вышинский вел себя холодно, не скрывая своего цинизма относительно болгарских выборов. На пятой минуте он сказал журналисту:
«Я не думаю, что мы с вами поладим, м-р Этридж». На что представитель президента ответил: «М-р Вышинский, я пролетел 9000 миль не для того, чтобы меня всего лишь расспросили о моем здоровье. Мне покинуть комнату и телеграфировать президенту, что русские не хотят выслушать нашу точку зрения?». На что замнаркома ответил: «Разумеется, нет. Давайте продолжим беседу». В ответ на жалобу на плохое обращение с второстепенными партиями, Вышинский блеснул пословицей - «пуганная ворона куста боится» [A frightened bird is frightened of the bush on which he sits]. “Нельзя сделать омлет, не разбив яиц” - другая пословица Вышинского, которую запомнил Этридж из той встречи. Ни нота государственного секретаря от 16 ноября ни эта встреча не оказали влияния на болгарские выборы. При явке 85% за список «Отечественного фронта» проголосовало 88%.
Из Москвы Этридж направился в Румынию, куда попал в самый разгар конституционного кризиса. Король Михай потребовал отставки премьер-министра Грозы и, когда тот отказался, отозвал свое признание его правительства. Посол США Берри остался довольным этим визитом, не смотря на свое подозрение о потаённых мотивах государственного секретаря. Он писал своему родственнику в те дни, что считал, что «Этриджа послали для консолидации и подготовки общественного мнения в поддержку политики, проводимой Секретарем», с которой Берри категорически не соглашался. Ситуация в Румынии сильно отличалась от той, что была в Болгарии. Во-первых, здесь не висели на носу выборы. Во-вторых, местные коммунисты были необычайно слабы. Они были лишены даже той партийной легитимности, которой могли похвастаться коммунисты в Болгарии, где те, по оценке Этриджа и Барнса, представляли 20-40% избирателей. Из-за своей малочисленности коммунисты в румынском правительстве «Национального демократического фронта» нуждались в каждодневной советской опеке, осуществляемой через СКК, иначе они могли легко потерять власть и уступить ее социалистам. Правительство всё сильнее отдалялось от населения. В Болгарии можно было говорить о наличии хоть какой-то народной поддержки, а также готовности регентского совета и оппозиции идти на сотрудничество. Ухудшало ситуацию то, что большая часть румынских коммунистов не были румынами с этнической точки зрения. В глазах местного населения коммунисты были партией, где доминировали иностранцы и евреи, которые во всем зависели от Москвы [румын Чаушеску, секретарь Совета коммунистической молодежи в 1945, сделает потом на своей безукоризненной этнической принадлежности успешную карьеру]. В-третьих, между Болгарией и СССР существовали определенные культурные связи, Болгария не объявляла войну СССР, что примиряло страну с советским присутствием и вынуждало советское командование ЮГВ быть аккуратным и предельно сдержанным при выборе мер воздействия на страну. В Румынии такого противовеса не было: СКК, ЮГВ и румынские коммунисты правили здесь железной рукой, что неминуемо приводило к уличным столкновениям с десятками жертв.
Из беседы Лаврищева с советниками румынского посольства: «Приезд Этриджа на Балканы способствовали активизации румынской опозиции, о чем свидетельствует, например, ее вылазка 8 ноября» [столкновение оппозиции с полицией и румынской армией на промонархической демонстрации; советским войскам пришлось самим восстанавливать порядок]. «Бабеш поинтересовался, какие выводы и предложения сделал Этридж в связи с его пребыванием в Болгарии. Он заметил, что неплохо было бы информировать Румынское правительство через Кавтарадзе или каким-либо другим способом о впечатлениях Этриджа от поездки в Болгарию. Такая информация, по его мнению, помогла бы Грозе лучше ориентироваться в разговорах с Этриджем». Лаврищев попытался успокоить их нервы, но сказал, что ему мало что известно о целях Этриджа, что он знал только то, что написано в газетах, и что «по его приезду в Бухарест будет не сложно выяснить настроения Этриджа». [д. 636 п. 41] В результате этой неопределенности правительство Грозы временно вело себя образцово. Корреспондент «Нью-Йорк Таймс» сообщал, что цензура, налагаемая на американские и британские новостные отчеты, существенно ослабла.
Этридж покинул Румынию 30 ноября, «по горло сытый разочарованиями». В Вашингтоне он подготовил для Бирнса два отчета и краткий конспект. В этих отчетах он критично отозвался о советском и коммунистическом поведении, обвинил их в затягивании военной оккупации и навязывании экономического контроля. «Ситуации в Болгарии и Румынии по большей части схожи, хоть и с большими отличиями». Основной отчет на 27 страниц хранится в Университете Северной Каролины в архиве MFE (Марка Фостера Этриджа). Он не засекречен, но в сборники FRUS не вошел, поэтому онлайн его не найти. Второй отчет в 7 страниц находится в томе FRUS V Europe (стр. 633). Эти отчеты были нужны Бирнсу для приближающейся московской сессии СМИД. Так как тональность выводов Этриджа не совпала с ожиданием Бирнса, то секретарю пришлось отказаться от первоначального плана: а именно, опубликовать их, а потом выступить с публичным заявлением ДО сессии, что теперь существует возможность признания двух правительств Соединенными Штатами. Теперь он хотел зачитать этот документ советской делегации и выудить из неё необходимые уступки через обещание не публиковать его, но у него мало что вышло. Ни Молотов, ни Сталин не были шокированы этими отчетами, и Бирнсу пришлось отставить их в сторону. На второй личной встрече с генсеком (сессия была министерская, но Молотов как всегда проявил твердолобость, и Бирнсу понадобилось дважды консультироваться у «дяди Джо») Сталин предложил включить двух членов оппозиции в каждый кабинет, и Бирнсу пришлось принять это. В финальном коммюнике конференции соглашались «дать совет королю Михаю и болгарскому правительству включить в соответствующие кабинеты по двух представителей оппозиции». «Как только это будет сделано, то американское и британское правительства соглашались признать оба правительства». По сути это была капитуляция Бирнса по балканскому вопросу, а предложение Сталина - видимостью уступки. Присутствующие сотрудники Госдепа считали также. А непоколебавшийся Сталин мог похвалить себя за проявленное упорство, благодаря которому он выиграл битву за Болгарию и Румынию. США признают румынское правительство в октябре 46-ого, а болгарское - сентябре 47-ого.
Наши балканские «земляки» ликовали. В беседе Молотова с Татареску и Иорданом (работники румынского посольства) последний сказал, что «англичане и американцы сами для себя создали большие трудности и попали в трудное положение и вероятно желали хотя бы внешне найти выход из этого положения». [д. 635 п. 41].
26 декабря на встрече Лаврищева с Михалчевым (посол Болгарии) последний заявил, что
«в предстоящем пополнении правительств Румынии и Болгарии не будет произведено никаких существенных изменений, а лишь будет создана видимость некоторой уступки англичанам и американца в этом вопросе. … в болгарское правительство очевидно будет введен своего рода Миколайчик», заметив при этом, что «включение Миколайчика в польское правительство явилось определенной формой компромисса между союзниками, но не изменило положение в Польше». Молотов промолчал в ответ, не соглашаясь и не протестуя против подобной интерпретации соглашения [д. 353 п. 28].
Когда Этридж передал свои отчеты секретарю, то согласился не публиковать их до конца московской сессии СМИД (16-26 декабря). 31 декабря Бирнс в своей пресс-конференции заявил, что не планирует обнародовать отчет Этриджа, утверждая, что благодаря этому документу удалось получить требуемые уступки и что теперь нет никакого смысла «ворошить» старые аргументы. Этридж поддержал тогда решение Бирнса публично, но позднее в личных беседах на эту тему высказывал свое неодобрение. Однако, у Этриджа обнаружился еще один, важный, читатель. 10 января он даже встретился с Трумэном, который тогда всё еще негодовал по поводу того, как Бирнс вел внешнюю политику. Учитывая уступки Бирнса на московской сессии, отчет Этриджа отнюдь не обрадовал Трумэна. Мало того, что Бирнс улизнул как тать в ночи (поездка в Москву держалась в секрете длительное время; Бирнс даже Болена уведомил незадолго до отъезда), так еще и не держал президента в курсе. Американская делегация выехала в крохотном составе, подгадав время так, чтобы Трумэн отправился на отдых во Флориду, а Конгресс и Госдеп были заняты подготовкой к рождественским каникулам. И проводилась эта сессия в формате «большой тройки», выкинув из переговоров Францию и Китай. Тут было много от чего Трумэну вспылить. Бирнсу удалось выйти из тупика по вопросам Болгарии и Румынии, но он потерял доверие президента. Через некоторое время, скрежеща зубами, Трумэн признал решения московской сессии СМИД, но для себя понял, что отношения с Советами нужно выстраивать жестче, а за Бирнсом держать глаз да глаз.
Этридж же вернулся в свой «Луисвиллский курьер». Он еще два раза будет выполнять просьбы Государственного департамента и Трумэна: выедет на границу Греции в 1947 для работы в балканской комиссии ООН и будет американским делегатом в палестинской комиссии ООН в 1949 году. В целом по итогам этих поездок отправку неподготовленного некарьерного дипломата на такие задания он считал ошибкой. Что же касается Балкан, то он испытал сильное разочарование, усиленное казнью Николы Петкова через повешение, с которым у него сложили прекрасные отношения. Вначале ведь он разделял чувства Бирнса, что США удастся ужиться с СССР, как только уляжется пыль и будет создана система коллективной безопасности. А теперь статьи в его журнале стали выходить под названиями вроде «Кремль пытается вытравить национализм» и «Марионеточная пресса Восточной Европы». Генри Уоллес не досчитался еще одного сторонника.
Использованные источники:
Oral History Interview with Mark F. Ethridge, June 4, 1974;
David R. Stone, The 1945 Ethridge Mission To Bulgaria And Romania And The Origins Of The Cold War In The Balkans, Diplomacy and Statecraft, 17: 93-112, 2006;
FRUS, V. 1945, Europe;
Архив МИД РФ: http://agk.mid.ru Секретариат Молотова, Фонд 06, Опись 7;
Jukka Leinonen, Beginning of the Cold War as a Phenomenon of Realpolitik, Jyvaskyla, Finland, 2012 (dissertation);
Pechatnov V.O., “The Allies are Pressing on you to Break your Will”, Working Paper 26, Woodrow Wilson International Center for Scholars, Washington, 1999.