Волшба на крови

[ladstas]

О применении Сакральных Знаний как во благо, так и во вред. Через роковой период в судьбе рода Волхвов-Русичей показана борьба Хранителей Руси с тёмным жречеством Атлантиды.

Click to view

Пролог.

Взалкавшее Солнце за горы склонилось испить
Воды из озёр. Знаю, вечность пройдёт до  рассвета,
И с тяжестью в сердце опять выхожу из избы
Внимая с почтением шёпоту дольнего ветра.

Он нежно ласкает пахучие кудри жены,
Меня провожая, слезы удержать не сумевшей
Он дочь и сынов моих гладит, как будто родных,
Как внуков - заботливый дед, что их любит и тешит.



Невидимым взглядом в глаза посмотрел мне отец -
Задумчивый Волхв, он погиб от стрелы неизвестной…
Пора уходить, не застать меня здесь темноте.
Дано ли исправить хоть что-то прощаньям словесным?

Живые ветра, ваших струн не порвать, не унять,
Просящему вас вы сыграйте в пути хоть немного.
Безсмертные духи земли, и воды, и огня
Верните, молю, не убившим под утро к порогу.

I.

И приторным мёдом стекает по небу закат,
Со склонов раскидистый бор тяготеет над лугом,
Все гуще сплетаются шёлковые облака
И тени вечерние жадно съедают округу.

И вспомнился снова великий безжалостный бой,
И грудь мне сдавила сейчас же рука великана:
Мы только с победой могли возвратиться домой,
Мы шли через трупы врагов к ней одной неустанно!



Точь-в-точь так, как тенью залиты сегодня холмы -
Бардовыми стали раздолья Славянского юга.
В том были бою безпощадней берсеркеров мы,
Там тысячу каждый готов был убить друг за друга.

Земля столько крови за раз поглотить не могла,
Червоные реки текли и текли с косогора.
И жизни сметала в совок Чёрной Мары метла
«Но вскоре закончится всё, все закончится скоро» -

Так думала воинов рать, но при полной Луне,
Помимо безумного полчища звероголовых,
Хозяева их отказались стоять в стороне,
И мы позабыли пред Змеями, что змееловы…

Клыки волкодлаков впивались в доспехи и плоть!
И мёртвые наши, восстав, нас, живых, убивали,
И льдом становился на лбу выступающий пот.
Был бой… но отныне - когтей и клыков, а не стали.



II.

Дышащий едва, я лежал, умирая в траве,
Мне слышались братьев последних - то крики, то стоны.
Паромщица-смерть подходила к моей голове,
Но плащ не её пред собою увидел я чёрный.

Поднявший глаза, заглянул незнакомцу в лицо,
И вспомнил о том, что известно нам с раннего детства:
Он расы, ушедшей под воду, был тёмным жрецом,
Чей рост - исполинский, в груди чьей - холодное сердце.

Лишённый волос и бровей он склонил ко мне лик -
Рисунки и символы - сплошь на коричневой коже...
И стало тревожно, и взята душа как в ледник,
Но он обещал все исправить, сказал, что поможет…

«Мне жизнь или смерть - всё равно, что дарить, а что брать,
Ты власти моей не очертишь и в мысли предела.
Служи в полнолуние мне, как противнику - брат,
А я исцелю и наполню огнём твоё тело!

Семь лет будешь ты даже ночью свободен вполне,
А дальше свобода твоя - восходящее Солнце,
И только в полночное время, при полной Луне
Твоими устами моя темнота улыбнётся.

Ты будешь могучим! Могучим, как в гневе - Перунъ,
Себе подчинять сможешь всё, что однажды заметишь,
И, кроме немногих ночей, я ничто не беру,
Нет, наоборот, я тебя отбираю у смерти!

Скажи, ты согласен? Ответь только «нет» или «да»,
Моё предложение сделано раз и не больше…»!
Я без колебаний ему подчинился тогда…
О, что же надел, о, что же наделал я, Боже?!




III.

Отныне признаюсь, «целитель» ни в чём не соврал:
И сила, и слава рабынями стали моими,
Не страшен мне скрежет стальной или звон серебра,
И знаю, что жизнь у меня человек не отнимет.

Я жил, как почётнейший воин, из тех, кого знал,
Безумные битвы выигрывать мне удавалось,
И только на небе округлой Луны белизна
Как сильный над слабым всегда надо мною смеялась.

Ни разу она не призвала меня за семь лет,
Быть может, забыла о всём или только глумится?
На пышных пирах стал я петь за куплетом куплет,
И сердце умело влюбляться, по-новому биться…

За эти года стал я тише, спокойней, мудрей,
Предутренний свет мне казался теплее, лучистей.
И с самой любимою женщиной, самой моей,
Мы переплетали всё туже пути наших жизней.

Желтели на ветках последние дни октября,
И влажные земли не помнили прежнего зноя,
Расплаты пора жаждет душу мою отобрать,
Мне глупо надеяться было всегда на иное…



IV.

Впервые приснился давно позабывшийся бой,
Для сна слишком много заметно невзрачных деталей,
Я снова увидел обличье жреца пред собой,
И он повелел направляться в родимые дали.

Веление это, казалось, не просто указ -
Огонь, от которого я становлюсь его тенью.
Мы в дом мой зашли, и жреца прикоснулась рука
Ко спящему мне, а другая, ко мне - сновиденью.

Он сразу исчез. Может, не было здесь никого?
Совсем никого, кроме страхов моих и кошмаров?
И думалось: «Это во мне отраженье кривой
Улыбки, которой играет со смертными Мара»?

Как будто бы в реку, нырнул я обратно в себя,
Мгновенно проснулся в холодном поту и уставший.
Всё верно: взимает законную плату судьба,
Мой юности долг, в час, когда стал намного я старше.

Все то, что запомнилось дальше - как когти, клыки
Доспехи и плоть разрезали живыми ножами,
Движенья мои оказались смертельно легки,
Покинули сердце моё состраданье и жалость.

И вижу, у вязких болот крови, красною мглой -
Прервавшейся жизни витает сакральная сила,
Она не уходит и низко парит над землёй,
Как будто ей так приказало ночное светило.

Берёт урожаем горячее марево жрец,
Зрачками моими впитав его дико и жадно,
От выпитых, только что, сотен стучавших сердец
Становится мне несказанно тепло и отрадно.

Да только от утра к утру тяжелей, тяжелей
Опять обретать горе-душу, опять быть собою.
И в эти часы, мерным шагом идя вдоль полей
Я не был бы рад никакому Свещенному бою.



Оставив однажды богатство, и славу, и спесь,
От власти уехал своей в небольшое селенье,
Где жили мои Праотцы, где спокойствие есть,
Но что меня скроет от власти его во Вселенной?

И, чтобы родными людьми он не требовал дань,
Из  дома бегу - за спиной прибавляются вёрсты,
Но чувствую, как на плече тяжелеет та длань,
Что жизнь мне вернула мучительной ночью беззвёздной…

V.

В густую чащобу! Быстрее, быстрее, быстрей!
Среди непроглядных деревьев стараюсь я скрыться!
Уж если быть зверем - то только средь диких зверей,
Но с неба смеётся в лицо мне ночная убийца.

И чувствую, как под бровями злосчастно горят,
Как будто из пламени два ярко-красных рубина,
И длань на плече и в затылок направленный взгляд -
Взывают прислушаться к голосу жажды глубинной.

Тот голос твердит, что, убив только, буду живей -
Который прогнал из груди моей белую птицу…
Я ступнями молниеносно касаюсь ветвей,
Несусь по следам заплутавшей случайно грибницы.

Но болью в ключицах продолжился миг тишины -
Я пал от бесчисленных стрел, но не сложно подняться:
«Ни сталь, ни серебряный сплав мне теперь не страшны,
Не сможете вы, неизвестные, ранить и пальца»!

Навстречу беззвучно пять воинов вышли из тьмы,
Без луков-мечей, без доспехов, все в белом стояли.
Жрец знал, что они - безпощадные ветры зимы,
А сам он - костёр, до сих пор угасимый едва ли.



И с пальцев моих соскользнул фиолетовый гром,
Стволы необъятных деревьев, как щепки летели,
Воители-Волхвы ушли в темноту вчетвером -
У пятого - не было даже царапин на теле.

И в крепких ладонях его появилось копьё,
И в крепких ладонях моих появились кинжалы,
Сегодня один, без сомнений, другого убьёт,
Но чувство беды на сердцах у обоих лежало.

И Волхв победил! Он безжалостным Индрой ведом!
Впервые хозяин теней оказался безсилен,
Железо прорезало грудь, и я вспомнил мой дом,
Я вспомнил жену и с печалью подумал о сыне...

Теперь, в этот миг просто так умереть не дано -
Устами моими изрёк голос зла и заката:
«Свершилось, что было задумано нами давно -
Так брат Древней Крови убил невиновного брата…».
                            Эпилог.

Мой взгляд посветлел, умирая, свободным я был,
О, как тяжело сознавать неизбывную правду,
Но в жизни последующей не позволю забыть,
А в этой, дай силы, Сварогъ, слёзы льющему брату.

«Мой брат, береги свет сердечный, чти Бога-Зарю,
Пусть в доме твоём будут все и здоровы, и сыты,
Меня не жалей, с благодарностью я говорю,
Души, заточённой во мрак, долгожданный спаситель!




И может быть нет мне прощенья, но пусть этот сказ -
В крови сохранится у всех наших дальних потомков,
Чтоб каждая мукам и горю родная строка -
Хоть в чём-то, но им помогла… помогла бы им только»!

Склонился над телом безжизненным раненый Волхв -
Раненья его - от безжалостных слов, не от боя:
«О, как же отец, как же матерь любили его,
Я младшего брата беречь обещал им обоим…»!
автор - Александр Баранов