Т'кая вся--а
Делаю покупки под ужасное "тынц, тынц", машинально вслушиваюсь в текст, ужасаюсь.
"А я иду т'кая вся-а в Дольче-Габбана, я иду т' кая вся-а, на сь'рце ра--ана", - поет мужской голос, гнусавый, с прононсом, за которым угадывается суржик; мерзко тянет "вся--а", проглатывает наше правильное мААсковское "а". Фу, думаю я, совсем одурели.
Но покупки таки продолжаю, и волей-неволей рисуется мне эта "вся-а" с поддельным Вюиттоном, в стразах, на шпильках, ковыляющая по московским сугробам.
Пробиваю чек и вылетаю пулей, а по дороге думаю с надеждой: может, это стеб? Слишком гнусно, чтоб быть приветом даже от Первого канала. Или не слишком?
Потом мне приходит в голову вот что. На самом деле это гениальное произведение, стеб оно или взаправду. Позвольте объяснить.
Вспомним появление Анны. Не поленюсь, это мне приятно - набивать такой текст.
"Он извинился и пошел было в вагон - не потому, что она была очень красива, не по тому изяществу и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица, когда она прошла мимо его, было что-то особенно ласковое и нежное. Когда он оглянулся, она тоже повернула голову. Блестящие, казавшиеся темными от густых ресниц, серые глаза дружелюбно, внимательно остановились на его лице...... Она потушила умышленно свет в глазах, но он светился против ее воли в чуть заметной улыбке".
И это только начало. Автор имеет много чего сказать по поводу как внешности, так и богатого внутреннего мира одной петербургской дамы.
Могу себе представить, как бы и сколько он описывал "всю-у" и ее Дольче-Габбану. Образец у нас есть.
"Анна была в черном, низко срезанном платье, открывавшем ее точеные, как у старой слоновой кости, полные плечи и грудь и округлые руки с тонкой крошечной кистью. На голове у нее, в черных волосах, своих без примеси, была маленькая гирлянда анютиных глазок... и т.д." Ага. "Она была в леопардовых, низко срезанных леггинсах, обтягивающих ее худые, как у молодого животного, ноги и бедра. На голове у нее, в волосах, выкрашенных в белый цвет.... и др".
Бунин бы выступил сдержаннее, но приплел бы ночное небо, себя, молодого и прекрасного барина, во фраке, страсти-мордасти, офицера какого-нибудь. Пароход, да.
Героиня бы у него была крепостная девка, и герой балдел бы от ее трогательного идиотизма... хотя какие сейчас крепостные девки. Продавщица в ларьке, из гастарбайтеров. Герой бы покупал у нее папиросы. Или секретарша в "лабутенах", ради которых она месяц голодала, а он бы был заезжий начальник именно что в Дольче-Габбане.
А тут! Гениальное же произведение - три фразы, три ноты, гнусавый голос - и все! Больше ничего и не надо: образ создан, и не только образ, но и окружение, и все происшедшее. Виват талантливому автору.
Я погуглила - и точно: это Верка Сердючка. Видимо, это стеб.
http://www.youtube.com/watch?v=MNuCTTvR0WA
"А я иду т'кая вся-а в Дольче-Габбана, я иду т' кая вся-а, на сь'рце ра--ана", - поет мужской голос, гнусавый, с прононсом, за которым угадывается суржик; мерзко тянет "вся--а", проглатывает наше правильное мААсковское "а". Фу, думаю я, совсем одурели.
Но покупки таки продолжаю, и волей-неволей рисуется мне эта "вся-а" с поддельным Вюиттоном, в стразах, на шпильках, ковыляющая по московским сугробам.
Пробиваю чек и вылетаю пулей, а по дороге думаю с надеждой: может, это стеб? Слишком гнусно, чтоб быть приветом даже от Первого канала. Или не слишком?
Потом мне приходит в голову вот что. На самом деле это гениальное произведение, стеб оно или взаправду. Позвольте объяснить.
Вспомним появление Анны. Не поленюсь, это мне приятно - набивать такой текст.
"Он извинился и пошел было в вагон - не потому, что она была очень красива, не по тому изяществу и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица, когда она прошла мимо его, было что-то особенно ласковое и нежное. Когда он оглянулся, она тоже повернула голову. Блестящие, казавшиеся темными от густых ресниц, серые глаза дружелюбно, внимательно остановились на его лице...... Она потушила умышленно свет в глазах, но он светился против ее воли в чуть заметной улыбке".
И это только начало. Автор имеет много чего сказать по поводу как внешности, так и богатого внутреннего мира одной петербургской дамы.
Могу себе представить, как бы и сколько он описывал "всю-у" и ее Дольче-Габбану. Образец у нас есть.
"Анна была в черном, низко срезанном платье, открывавшем ее точеные, как у старой слоновой кости, полные плечи и грудь и округлые руки с тонкой крошечной кистью. На голове у нее, в черных волосах, своих без примеси, была маленькая гирлянда анютиных глазок... и т.д." Ага. "Она была в леопардовых, низко срезанных леггинсах, обтягивающих ее худые, как у молодого животного, ноги и бедра. На голове у нее, в волосах, выкрашенных в белый цвет.... и др".
Бунин бы выступил сдержаннее, но приплел бы ночное небо, себя, молодого и прекрасного барина, во фраке, страсти-мордасти, офицера какого-нибудь. Пароход, да.
Героиня бы у него была крепостная девка, и герой балдел бы от ее трогательного идиотизма... хотя какие сейчас крепостные девки. Продавщица в ларьке, из гастарбайтеров. Герой бы покупал у нее папиросы. Или секретарша в "лабутенах", ради которых она месяц голодала, а он бы был заезжий начальник именно что в Дольче-Габбане.
А тут! Гениальное же произведение - три фразы, три ноты, гнусавый голос - и все! Больше ничего и не надо: образ создан, и не только образ, но и окружение, и все происшедшее. Виват талантливому автору.
Я погуглила - и точно: это Верка Сердючка. Видимо, это стеб.
http://www.youtube.com/watch?v=MNuCTTvR0WA