Когда мы проговаривали хозяйское устроение семинара, и зашла речь о хозяйке семинара, девчонки с ожиданием взглянули на меня. Я объяснила, что раз я веду семинар, то хозяйкой мне быть излишне. Тогда ею вызвалась быть Катя, с тем, чтобы у неё хранились деньги на еду, и она ориентировалась, что мы в какой день готовим. А готовит та, кто вызовется.
На самом деле я немножечко не то чтобы схитрила, а увидела одну мысль, которая из меня шла, и сделала так, чтобы не дать ей развернуться. Я отловила в себе желание контролировать ход семинара.
Когда мы разворачиваем семинары по тому видению, что раскрывается с Алнашевым, хозяйкой семинара может быть любая из участниц. А если таковой желающей не находится, хозяйкой становится организатор(-ша, -ка?) семинара. И семинар разворачивается во многом и по мысли хозяйки. А так как я была в одном лице и организатор, и ведущая, то, не найдись хозяйка, пришлось бы мне как-то проявлять хозяйскую волю. И благо, что хозяйка нашлась, потому что из меня опять исподволь полезла властелинша. Я поймала себя на мысли, что я лучше остальных девчонок знаю и представляю, как организовать наш быт, как дёшево и сердито составить меню, как уложиться в ту небольшую сумму, что мы определили на еду. И чтобы не навязывать им своё видение, быстренько открестилась от хозяйки семинара - сами, сами.
Далее
Когда мы на второй день с утра поехали на рынок - а я решила продолжить семинар не с утра, а после обеда, чтобы уложились вчерашние образы, - я отделилась от компании, поехав на рынок с мамой и обговорив, что из списка необходимостей покупаю я. В итоге девчонки набрали продуктов почти на все деньги, купив многое вне списка, потому что им так захотелось: домашнего масла топлёного, масла сливочного, сметаны, домашних сыров, молока. Ловлю себя на возмущении: как же так, непорядок! Напрасная трата денег! Куда девать такую прорву сливочного масла, если у нас растительное есть! И гашу этот протест. Пусть идёт, как идёт. Купили хозяйки такие продукты, значит, будем есть эти продукты. Нефига навязывать своё видение и свою волю. Я в позволении.
На самом деле я сама себя не узнаю. Обычно я на семинарах командую… Нет, не так жёстко: распоряжаюсь, что и когда мы делаем, какой у нас порядок действий. А тут никаких распоряжений, только рекомендации. Сегодня рисуем после обеда. В какое время нам лучше выйти? Часа в два? Идём во вчерашний лесок. Да? Или хотите пойти поискать место на набережной? Девчонки теряются, похоже, они ждут от меня более точных команд: время такое-то, идём туда, делаем то-то. Но я команд не даю. Для меня это означает взять на себя ответственность и решить вместо них.
Ну так вот, девчонки ждут от меня распоряжений и как-то тянут с обедом и со сборами. Из дому мы выходим позднее двух, отправляемся во вчера разведанный лесок (до озера мы либо не дошли, либо им оказался изрядно заросший прудик), нашли поляну, расселись… С утра я не определилась, какую из двух тем сегодня дам: как рисовать цветы или как рисовать воду в пейзаже. Девчонки выбрали воду. Но там, на поляне, чувствую - тема идёт растительная. Растения мы и стали рисовать. Божья коровка на листке (Люська тут же завела «божия коровка улети на небко!»), букет ромашек в горшке и маки с ромашками в поле. Форматы предлагаю взять чуть побольше - вчера были открыточные, с четвертинку альбомного листа, сегодня пусть будут с половинку. А кто чувствует в себе силы, может рисовать на альбомном.
Начали рисовать, Люся со Стасей, накричавшись про коровку, уснули в траве. Букашки у всех получились замечательные. Мы перешли ко второй картине, когда на поляну из-за Катиной спины внезапно выскочил чёрный пёс и с лаем кинулся к Люське. Я его тут же погнала, Люська даже не проснулась. Следом появился хозяин пса с извинениями:
- Вы не бойтесь, он не злой!
Злой-то он не злой, но дурной. Пугает.
Пса увели, мы с Катей из семинара выпали - трясёт обеих, как тут рисовать! Оставили девчонок вырисовывать ромашки в букете, сами пошли выдвигивать трясучку через заломы. У меня пошла ругань на растяп-мужиков и их дурней-псов. У Кати всплыла ситуация, связанная с реальным страхом, собачья история из детства. Она села её прописывать, я продолжила семинар. Рассказываю девчонкам, как двигать кисточкой, на что обращать внимание на картине, а сама чувствую неуют. Как же так, Катя с нами не рисует! Она же пропускает то, зачем приехала на семинар! А с другой стороны, не можем же мы все ждать, пока она закончит очищение. В общем, я опять стала разрываться, как угодить сразу всем… Когда до меня это дошло, я сказала себе, что Катя сама может определиться, что для неё сейчас более необходимо, и успокоилась. И Катя буквально тут же вернулась к живописи.
Учебная картинка с маками и ромашками у нас пошла туго. Она многоступенчатая, мы на ней рисуем целый пейзаж с цветами на переднем плане, на среднем и вдалеке. У меня маки не укладываются в простые мазки, всё мерещится, что как-то не так они у меня получаются! Непохоже. И я знаю «откуда дровишки» - ещё в марте меня поразила картина с маками на золотом фоне, увиденная на ярмарке на Соборе единого духа Руси. И, похоже, тот образ, с игрой светотени на лепестках, подробными пестиками и тычинками, перекрывает более простой, который я разворачиваю на семинарах.
И, видимо, моя внутренняя сложность передаётся девчонкам. Оксанка запуталась, что где рисовать, какой угол картины для маков оставлять - угол-то она оставила, но он так и красуется пустотой, потому что маки она намалевала поверх ромашек. Вероника тихо злится. Дальние ромашки, где они сливаются в сплошные полосы, у неё получились похожими на след протектора. Эту картину она рисует на альбомном листе, потому что поленилась разделять его на две половинки. В результате не управилась с этим пространством и вместо полёта включила старание. По сути - метание по старым образцам.
А ещё я себя поймала на мысли, что меня тошнит от этого сюжета. В своё время, когда я хотела преподавать в школе креатива у Паши Сивкова (где я, собственно, и освоила эту технику живописи), я сдавала ему своеобразный зачёт, рассказывая пошагово, как рисовать этот пейзаж. Четыре раза сдавала, и он всё время находил, что у меня не так. Этим сюжетом я обычно завершаю семинар. И каждый раз мне как-то тяжко, хотя у всех всё получается…Похоже, каждый раз, рассказывая группе шаги, как рисовать этот сюжет, я сдаю (Ему? Себе?) зачёт. И то, что у девчонок на этот раз не очень получилось, мне, по-видимому, «незачёт».
Увидев, что мы все завязли в этих ромашках и пошло раздражение, я предложила девчонкам нарисовать сливную картинку. Не стараться, не пытаться - махать кисточкой, как пойдёт. Мы нарисовали горшок на столе, в нём - колючий цветок, а над ним мясистых бабочек. Кого от этого рисунка затошнит - можно сжечь.
После рисунка чуть полегчало, однако к вечеру меня расколбасило. Попросила Эвелину подвигать меня в заломах, и увидела изумительные школьные послания про учеников-оболтусов, котором «объясняешь, объясняешь, а до них не доходит». Пока я проговаривала это, меня буквально морозило. И ещё мой полугодовой стаж работы в начальной школе преподавателем ритмики всплыл, когда я пришла выручить приятельницу и доработать за неё учебный год. Это было в колымском посёлке, она уезжала оттуда в Краснодар, и её отпустили из школы, только когда она нашла себе замену. Меня.
Я, тогда двадцатишестилетняя, никогда прежде не преподавала, но согласилась попробовать. Всё сложилось ужасно. Дети на моих уроках бегали и орали, меня всё время сравнивали с ней, любимой учительницей, уехавшей посреди учебного года. А учителя офигевали от моего «неуставного» вида - я на занятия приходила в спортивных штанах. В итоге система меня выдавила с треском и скандалом: созвали педсовет, объявили меня профнепригодной самозванкой, которой нельзя работать с детьми. Я была в изумлении: честно ведь предупреждала, что специального образования у меня нет. Есть только годы занятий в самодеятельности.
Я-то думала, что та история для меня закрыта - я позднее работала балетмейстером в поселковом клубе, ставила танцы с детьми, на сцену их выпускала. Вроде как подтвердила свои способности. И вот тебе - опять всплыло. Тема дилетантства и самозванства, теперь, похоже, применительно к живописи. Потому что специального художественного образования у меня нет. Я просто беру и рисую. Так же как нет писательского образования. Я просто беру и пишу романы.
На вечернем проговоре мы увидели, что нелегко было всем, кроме Эвелины (у неё, кстати, получились прелестные и абсолютно свои ромашки). Вероника увидела, в чём была её ошибка - она поторопилась с большим форматом. Я ведь неслучайно начинаю с небольших картинок - это как учиться ходить, постепенно развивая мускулатуру, с малого листа к большому. Оксанка увидела, что не всегда с нами, часто в каких-то своих мыслях. Катя увидела, что её детская история с собакой потянула за собой корневые решения про мир вокруг. В общем, если вчера творить было радостно, то сегодня пошла тяжесть и боль. Я сказала девчонкам, что это закономерность групповой работы: первый день - втекание, второй - расколбас, третий - пересборка и цельность. Завтра должно быть легче. Завтра мы захотели поехать в Дивноморск.
**
На вторую же ночь у меня вдруг началась аллергия. Першит в горле, течёт из носу, начинается сухой астматический кашель. Такой радости я не знала со времён моей жизни в Рязани. Это там меня год терзали все эти проявления, на «супрастине» жила. Уехала в Москву - как рукой сняло. Подозреваю, что так проявлялись мои нелады с мамой, так как по мере отладки родительской темы моя аллергия в рязанской квартире проявлялась всё меньше, а в последние приезды я и вовсе о ней не вспоминаю. Но если так, то какие внутренние терзания показывает аллергия в этот раз? Хотя у мамы своя версия: комната отделала пластиковыми панелями, может, это они чего-то выделяют. Впрочем, аллергирую только я. И зуд в гортани не единственное, что мне мешает спать. Оказывается, житиё вчетвером в комнате, которая, по сути, проходная к туалету (санузел в номере - это отгороженный стенкой тупик) - то ещё испытание. Да ещё когда трое из четверых похрапывают, двое по нескольку раз за ночь ходят в туалет, а одна заныривает в санузел с утра пораньше и затевает водные процедуры, шумом воды будит всех остальных. Для меня самое сложное - проснуться и терпеть, дожидаясь возможности сбегать в туалет. Всё-таки туалет и душ во дворе (причём благоустроенные, как это было в том же Геленджике на Речной, 24) в этом смысле удобнее - и шума меньше, и свобода действий есть.
Причём я не столько расстраиваюсь за себя, сколько за маму - привыкла с детства, что мамин сон тревожить нельзя, а тут и не спит почти.
Она, к слову, держится молодцом - сама себя развлекает и даже борщ нам сварила. Правда, похоже, чем-то отравилась накануне. Оксанка тоже отравилась, и тоже не поняла, чем.
С утра бросаю взгляд на наши картинки с ромашками. Моя, накануне вызывавшая отвращение, мне нравится. Да и «неправильная» Оксанкина - тоже! Вставляю свою в рамку над кроватью, закрыв хозяйские пазлы - вообще красота! Ушло отвращение, ура! Но напряжение ещё оставалось.
Собираясь в Дивноморск, мы договорились, что выезжаем часов в девять. Однако время опять тянется. Мы вяло завтракаем, вяло собираемся. Оксанку тошнит. Отлавливаю себя на том, что никуда не хочу ехать, что вчерашнее напряжение не прошло, что меня саму подташнивает… И предлагаю всем сесть и прописать: для чего мне необходим этот семинар и для чего мне необходима моя жизнь. Мне - в смысле, каждой из нас.
Пишем, собираемся, выходим. Оксана задерживается, потом догоняет. На остановке девчонки вспоминают, что им нужна белая гуашь, и я возвращаюсь в дом за краской, благо, недалеко. Когда возвращаюсь на остановку, выясняется, что теперь с нами нет Вероники - уехала в ЖД кассы за билетами, присоединится к нам на автостанции. На автостанции ждём её минут пятнадцать… Я вижу, что происходит какая-то фигня. Что действия нет, идёт сопротивление. Что мне самой в Дивноморск поехать не принципиально, я могу и на набережной порисовать. Приходит Вероника, спрашиваю девчонок: точно все ехать хотят? Ну… да…, - говорят. Идём в кассу и выясняем, что ближайший автобус - через сорок мину.
В общем, прекратила я эту тягомотину. Предложила пойти к морю, искупаться и найти на набережной место, где мы сможем рисовать.
И мы его нашли! Замечательная полянка под деревом между ограждением набережной и обрывом к морю. Это было место специально для нас: и сели удобно, и оградка нас отделяла от прохожих, и дети нашли себе занятие. Пролезая сквозь промежутки балясин, они резвились на набережной, развлекая скучающих от безделья официанток соседних открытых кафе.
В этот день мы рисовали воду, и стихии нам будто помогали: море переливалось на солнце, а ветер с моря словно добавлял движения. И вот тут, на набережной, рисуя сначала озеро в горах, затем водопад, а после - парус в открытом море, я через эту стихию словно добавляла себе текучести, которая вовсе не пассивность (что сразила нас всех этим утром), а тоже движение, но не порывистое и стремительное, а обстоятельное и наполненное. И девчонки, судя по их рисункам, тоже начали выправляться.
К вечеру, когда мы уже устроили себе пикник под тем же деревом, заплыв в близком море и нарисовали небо, море и стремительный парус, не смотря на то, что ветер усилился так, что вырывал у меня картонку из рук, я почувствовала, что в этот, третий день, семинара действительно произошла какая-то пересборка. Я по-настоящему перешла от компромиссов к позволению, что по сути своей - абсолютно разные состояния.
Вечером нам было хорошо. В Дивноморск едем завтра, из дома выходим в девять ноль-ноль.