имяславческое
У меня на днях спросили моего мнения о причинах, по которым альтернативное православие в лице своих русских клириков почти поголовно болеет такими вещами как царебожие , имябожие или фашизм. Я ответил, что это главным образом результат местечкового стремления "заточить" и концептуализировать более широкий тренд, свойственный православию вообще. Лет двадцать тому назад я заказал знакомому иконописцу модную в моем понимании икону свв. Фотия, Григория и Марка и даже как-то не особенно удивился несколько лет назад, узнав о появлении у греков праздника трем новым святителям http://apologet.spb.ru/ru/824.html Этот тренд хорошо чувствовал о. Александр Шмеман, когда удивлялся в своих дневниках пустоте и бесплодности вопросов, волновавших два центра православной духовности ( Афон и Валаам) в прошедшем столетии. Прошли мировые войны и революции, появились тоталитарные идеологии, оружие массового поражения и миллионы мучеников за веру, а на Афоне люди прошли мимо всего этого в спорах, когда правильнее отмечать Рождество- 25 декабря или 7 января. У меня, кстати, был интересный первый опыт встречи с отголосками этой великой борьбы мышей и лягушек: в 1993 г. я приехал на Валаам с небольшой группой паломников из ОСА, которая привезла туда приличное по тем временам пожертвование из Америки, и был удивлен отказом наместника Валаама о. Бориса сослужить с американским новостильником о. Василием, который незадолго до того сослужил с патриархом. Как объяснил о. Борис, "вы понимаете, мы имели такой печальный опыт борьбы с новым стилем, что меня на Валааме не поймут" и т. д. В другом месте Шмеман замечает: "Православие запуталось в прошлом, обожествленном как предание, оно буквально задыхается под его грузом. А так как подлинное, живое и животворящее Предание приходит к нам из прошлого, через него, ... ( то и найти его) можно, по-моему, только при полной укорененности в настоящем, тогда как первый соблазн православного - бежать из него, идти обратно. Именно тогда, однако, прошлое, переставая быть Преданием - передачей в настоящее, делается мертвым грузом и умиранием…, поэтому эмпирическое православие - либо ностальгическое и романтическое, либо паническое и истерическое «озирание назад». Все православные какие-то «эмигранты» в современности, какое-то «харьковское землячество», суетящееся в случайной парижской или нью-йоркской зале. Развесили портреты, расставили флаги - ну совсем «уголок России». Так и все православие в современном мире какой-то «уголок»…
В альтернативной православной среде эта общая тенденция обостряется еще большей фантастичностью представлений об окружающем мире: например, царебожник, прочитав работы М. Бабкина о предательстве царя русской иерархией в 1917 году, находит простой ответ на вопрос о том, почему так неладно сейчас в Датском королевстве, а имяславец при первом знакомстве с предметом понимает, что причиной революции и гонений стало Синодальное послание 1913 года. При этом их искренно не интересует контекст: царебожник никогда не согласится с очевидным сравнением "предательства" царя в 1917 с попыткой побега женщины от похитившего ее девочкой насильника, успевшего прижить от нее нескольких детей, а имябожник вряд ли увидит сходство своих верований с верой иконопочитателя 7 века, добавлявшего в евхаристическую чашу краску, соскобленную им с иконы Спасителя для лучшего освящения Св. Даров. Мне кажется, в среду альтернативного православия многих выдавливает усталость от жизни в шмемановском " уголке", этнографическом музее официального православия, желание творческого развития ложно понятого и унаследованного "предания". Однако, начиная собственный духовный поиск, люди тут же становятся пленниками своей ограниченности и всяких чудовищ, порожденных сном разума. Мне на днях попался интересный пример догматического оправдания старостильной борьбы против нового календаря, впервые использованный в Бостоне в 70-е гг. о. Василием Саккасом и цитируемый без возражений в книжке синода Противостоящих "A Study of the Ecclesiology of Resistance": "Иконная доска до изображения на ней Спасителя есть простой кусок дерева, который может быть сожжен или поломан. Однако с момента изображения на ней Творца Всяческих это дерево становится освященным и источником освящения для нас, даже если дерево и неважного качества. Подобным образом и солнечный календарь сам по себе ничто, однако с момента наложения на него Церковью своей печати в виде организации Ее жизни на его основе, он остается святым даже если он становится астрономически неточным! " Иными словами, желание оправдать раскол по причинам календаря сравнением с догматом о почитании икон приводит старостильников к утверждению, что испорченную икону не можно (и нужно) сжечь или сделать из нее ступеньки на колокольню, как из Звенигородского Спаса, но к ней надо продолжать относиться как к освященному куску дерева, являющемуся источником освящения. Привет идолу Перуна, или как говорится в анекдоте про разговевшегося курицей дьякона, отдающего кости своей жене: "усю святыню закопай в огороде". Совершенно такая же логика обнаруживается и в утверждении русских имяславцев о том, что имя Божие есть сам Бог, хотя Бог и не есть имя. Это неопаламитское богословие об энергийности имен Божиих без всякого сомнения принимает на веру все противоречия собственно паламизма и делает следующий шаг в никуда: мне приходилось встречать катакомбников, поклоняющихся бумажкам с надписью Иисъ Хрсъ. В их среде тоже есть разные мнения о святости порванной бумажки с половиной, четвертью имени и т. д. Имяславцы из "начитавшихся" скажут тут, что покланяются характиру имени, как и единству ипостаси Христовой в Его иконе, но альтернативное имябожие, отличающее себя от терпимого в официальном православии, мух от котлет здесь в принципе не отличает: в среде последователей известного Вадима-Василия-Григория Мироновича Лурье это "имяславие" служит идеологическим обоснованием возможности становления "самим Богом". Если имена-не сам Бог, то между нами и Ним бездна и бла-бла дальше. К счастью для этих незадачливых людей, дальше правильных рассуждений их мистический опыт не простирается, а то ведь и белый(или красный) свет могли бы увидеть.
Я думаю, живучесть таких идеологий сродни живучести вшей в окопах: условия существования похожие. У меня был в России хороший прихожанин из села, который несколько лет допытывался, не является ли имяславие священной тайной Церкви. Забыв о его общем развитии и об извечной мечте русского человека, озвученной Петром 1, "научиться от Европы всему полезному да и повернуться к ней жопой", я согласился, имея много внутренних оговорок. Он совершенно успокоился и издает теперь имяславский журнал по принципу "чукча не читатель, а писатель". Наверное, наш подражательный тип культуры позволяет многим и неглупым вне церкви людям верить, что Иван Грозный- помазанник Божий, а старый стиль- богоустановленная истина.
В альтернативной православной среде эта общая тенденция обостряется еще большей фантастичностью представлений об окружающем мире: например, царебожник, прочитав работы М. Бабкина о предательстве царя русской иерархией в 1917 году, находит простой ответ на вопрос о том, почему так неладно сейчас в Датском королевстве, а имяславец при первом знакомстве с предметом понимает, что причиной революции и гонений стало Синодальное послание 1913 года. При этом их искренно не интересует контекст: царебожник никогда не согласится с очевидным сравнением "предательства" царя в 1917 с попыткой побега женщины от похитившего ее девочкой насильника, успевшего прижить от нее нескольких детей, а имябожник вряд ли увидит сходство своих верований с верой иконопочитателя 7 века, добавлявшего в евхаристическую чашу краску, соскобленную им с иконы Спасителя для лучшего освящения Св. Даров. Мне кажется, в среду альтернативного православия многих выдавливает усталость от жизни в шмемановском " уголке", этнографическом музее официального православия, желание творческого развития ложно понятого и унаследованного "предания". Однако, начиная собственный духовный поиск, люди тут же становятся пленниками своей ограниченности и всяких чудовищ, порожденных сном разума. Мне на днях попался интересный пример догматического оправдания старостильной борьбы против нового календаря, впервые использованный в Бостоне в 70-е гг. о. Василием Саккасом и цитируемый без возражений в книжке синода Противостоящих "A Study of the Ecclesiology of Resistance": "Иконная доска до изображения на ней Спасителя есть простой кусок дерева, который может быть сожжен или поломан. Однако с момента изображения на ней Творца Всяческих это дерево становится освященным и источником освящения для нас, даже если дерево и неважного качества. Подобным образом и солнечный календарь сам по себе ничто, однако с момента наложения на него Церковью своей печати в виде организации Ее жизни на его основе, он остается святым даже если он становится астрономически неточным! " Иными словами, желание оправдать раскол по причинам календаря сравнением с догматом о почитании икон приводит старостильников к утверждению, что испорченную икону не можно (и нужно) сжечь или сделать из нее ступеньки на колокольню, как из Звенигородского Спаса, но к ней надо продолжать относиться как к освященному куску дерева, являющемуся источником освящения. Привет идолу Перуна, или как говорится в анекдоте про разговевшегося курицей дьякона, отдающего кости своей жене: "усю святыню закопай в огороде". Совершенно такая же логика обнаруживается и в утверждении русских имяславцев о том, что имя Божие есть сам Бог, хотя Бог и не есть имя. Это неопаламитское богословие об энергийности имен Божиих без всякого сомнения принимает на веру все противоречия собственно паламизма и делает следующий шаг в никуда: мне приходилось встречать катакомбников, поклоняющихся бумажкам с надписью Иисъ Хрсъ. В их среде тоже есть разные мнения о святости порванной бумажки с половиной, четвертью имени и т. д. Имяславцы из "начитавшихся" скажут тут, что покланяются характиру имени, как и единству ипостаси Христовой в Его иконе, но альтернативное имябожие, отличающее себя от терпимого в официальном православии, мух от котлет здесь в принципе не отличает: в среде последователей известного Вадима-Василия-Григория Мироновича Лурье это "имяславие" служит идеологическим обоснованием возможности становления "самим Богом". Если имена-не сам Бог, то между нами и Ним бездна и бла-бла дальше. К счастью для этих незадачливых людей, дальше правильных рассуждений их мистический опыт не простирается, а то ведь и белый(или красный) свет могли бы увидеть.
Я думаю, живучесть таких идеологий сродни живучести вшей в окопах: условия существования похожие. У меня был в России хороший прихожанин из села, который несколько лет допытывался, не является ли имяславие священной тайной Церкви. Забыв о его общем развитии и об извечной мечте русского человека, озвученной Петром 1, "научиться от Европы всему полезному да и повернуться к ней жопой", я согласился, имея много внутренних оговорок. Он совершенно успокоился и издает теперь имяславский журнал по принципу "чукча не читатель, а писатель". Наверное, наш подражательный тип культуры позволяет многим и неглупым вне церкви людям верить, что Иван Грозный- помазанник Божий, а старый стиль- богоустановленная истина.