в средней школе плохо организовано изучение людей
Борис Ольшанский в книге "Мы приходим с востока" так описывал обстоятельства, принудившие его бежать на запад:
Судьба моя принимает, кажется, ожидавшийся крен. Вчера Маргарита была в консульстве, осведомиться относительно возможности принять подданство. "Для чего вам оно?" - вежливо спросил человек в сине-стального цвета форме: "Ага. Так..- Пока никаких указаний не имеем. Необходимые бумаги можете оформить. Вот, пожалуйста" - Чиновник вручает пять опросных листов. А на следующий день вызов к начальнику.
- Скажите, кто ваша жена.
- Человек, - отвечаю я несколько развязно.
- А какой национальности? А вы знаете, что вообще с иностранками иметь дело запрещено?
- Чего-либо официального по этому поводу никогда не читал. Мы хотим оформить брак как только к тому представится возможность. Она желает принять подданство. С политической стороны я беру на себя полную ответственность.
- Вас вызывают в штаб.
- Позвольте узнать, по какому вопросу?
- Не знаю. Надлежит явиться сегодня в девятнадцать ноль-ноль в канцелярию генерала Дратвина.
Мой начальник определенно лжет. В сознании рефлекс: не задержат ли сразу, без возврата за вещами домой?!
... Вчера не пошел в канцелярию к Дратвину. Просидел дома и продумал долгие часы...
В консульство Маргариту я не посылал. Туда она пошла по своему наивному размышлению. Пошла потому, что рассказывая ей много хорошего о нашем народе, его молодой, но богатой культуре, искусстве, дерзании, я почти ни слова не сказал о черных сторонах нашей жизни, о "них", власть предержащих...
Она с моих рассказов и на примерах поступков простых русских людей полюбила мой народ. Прочла нашу гордость - Тургенева, Толстого, Пушкина, Достоевского, слушала пересказ новых и старых стихов, русские оперы, музыку, - и подумала, что, если так все тепло, человечно, - в мире, ведь, человечности мало, -то хорошо войти в страну этого народа, вместе со мной...
В комнате номер сорок семь канцелярии генерала Дратвина принимает очень обходительный майор.
- А, садитесь, пожалуйста. Вы знаете, по какой причине вас вызвали?
Я отвечаю незнанием.
- Вы находитесь в связи с немкой. Что вы можете на это сказать?
Реакция ожидается примитивная: часто в подобных или близких случаях люди пытаются или отнекиваться или свести объяснение на фривольный лад: "ну, так это так, это ж". Получается иначе. Внутренне злой, отвечаю так, как сказал своему начальнику.
- Та-ак ... - тянет майор: - Можете изложить в письменном виде на имя генерала Дратвина?
- Пожалуйста. Мне предлагается лист бумаги, я пишу рапорт . . . - Чего мне ожидать ? ...
- Ничего... Ничего особенного. У нас были уже похожие случаи.
... Молчание. Мой вопрос, очевидно, медленно вертится в колесах бюрократической мельницы. По службе я очень занят. Нужен. Слежки за собой не замечаю. Снова вызов к начальнику.
- Вы к работе не допускаетесь.
- Причины?
- С деловой стороны нет претензий. Другая почва...
Знакомый кабинет подполковника Михайленко, с которого начался путь в СВАГ. Михайленко вроде удивлен моему приходу, потом что то вспоминает, роется в бумагах, спрашивает:
- Что у вас с вашим начальником?
- Ничего ... Ни в каком аспекте пожаловаться не могу.
- Прекрасно. Идите работать...
Я опять на службе. Мне опять заявляют, что к работе не допускаюсь . . . Незадолго до развязки поступило предложение преподавать на вновь организованных курсах офицерского состава. Направляюсь к начальнику курсов.
- Вы уволились с прежнего места'работы ?
- Да.
- Мы вас очень хотим иметь. У вас что то в отделе кадров. Я позвоню...
По телефону Михайленко отвечает: "от приема воздержаться, снестись с Политуправлением". Невидимая паутина плетется, стынет длинными, липкими нитями...
- В каких преступлениях меня обвиняют?
- В преступлениях? Да, нет. Ни о каком преступлении нет помина. Но знаете... уголовное действие может за давностью не иметь последствий, что касается политики... критерии иные...
Начальник курсов мягко улыбается...
В третий раз в кабинете Михайленко. Разговор на мажорных тонах.
- Вы отправляетесь в Советский Союз.
- Куда я поеду?
На этот вопрос ответа не получить. Он задан сгоряча, непродуманно. Но Михайленко отвечает:
- Не беспокойтесь, Советский Союз велик. Найдется для вас место... - Потом сглаживая намек: - Обратитесь к полковнику Овчинникову.
Ни к полковнику Овчинникову, ни к кому другому я не обратился. Я пришел домой и сказал:
- Довольно. Хватит!
Из-за того, что Ольшанский не обратился к Овчинникову, пришлось самому Овчинникову обращаться к делу Ольшанского:
В следующей серии: показания Маргариты О. и Владимира Тремля перед комиссией Конгресса США по поводу бегства Ольшанского обратно в СССР.
Судьба моя принимает, кажется, ожидавшийся крен. Вчера Маргарита была в консульстве, осведомиться относительно возможности принять подданство. "Для чего вам оно?" - вежливо спросил человек в сине-стального цвета форме: "Ага. Так..- Пока никаких указаний не имеем. Необходимые бумаги можете оформить. Вот, пожалуйста" - Чиновник вручает пять опросных листов. А на следующий день вызов к начальнику.
- Скажите, кто ваша жена.
- Человек, - отвечаю я несколько развязно.
- А какой национальности? А вы знаете, что вообще с иностранками иметь дело запрещено?
- Чего-либо официального по этому поводу никогда не читал. Мы хотим оформить брак как только к тому представится возможность. Она желает принять подданство. С политической стороны я беру на себя полную ответственность.
- Вас вызывают в штаб.
- Позвольте узнать, по какому вопросу?
- Не знаю. Надлежит явиться сегодня в девятнадцать ноль-ноль в канцелярию генерала Дратвина.
Мой начальник определенно лжет. В сознании рефлекс: не задержат ли сразу, без возврата за вещами домой?!
... Вчера не пошел в канцелярию к Дратвину. Просидел дома и продумал долгие часы...
В консульство Маргариту я не посылал. Туда она пошла по своему наивному размышлению. Пошла потому, что рассказывая ей много хорошего о нашем народе, его молодой, но богатой культуре, искусстве, дерзании, я почти ни слова не сказал о черных сторонах нашей жизни, о "них", власть предержащих...
Она с моих рассказов и на примерах поступков простых русских людей полюбила мой народ. Прочла нашу гордость - Тургенева, Толстого, Пушкина, Достоевского, слушала пересказ новых и старых стихов, русские оперы, музыку, - и подумала, что, если так все тепло, человечно, - в мире, ведь, человечности мало, -то хорошо войти в страну этого народа, вместе со мной...
В комнате номер сорок семь канцелярии генерала Дратвина принимает очень обходительный майор.
- А, садитесь, пожалуйста. Вы знаете, по какой причине вас вызвали?
Я отвечаю незнанием.
- Вы находитесь в связи с немкой. Что вы можете на это сказать?
Реакция ожидается примитивная: часто в подобных или близких случаях люди пытаются или отнекиваться или свести объяснение на фривольный лад: "ну, так это так, это ж". Получается иначе. Внутренне злой, отвечаю так, как сказал своему начальнику.
- Та-ак ... - тянет майор: - Можете изложить в письменном виде на имя генерала Дратвина?
- Пожалуйста. Мне предлагается лист бумаги, я пишу рапорт . . . - Чего мне ожидать ? ...
- Ничего... Ничего особенного. У нас были уже похожие случаи.
... Молчание. Мой вопрос, очевидно, медленно вертится в колесах бюрократической мельницы. По службе я очень занят. Нужен. Слежки за собой не замечаю. Снова вызов к начальнику.
- Вы к работе не допускаетесь.
- Причины?
- С деловой стороны нет претензий. Другая почва...
Знакомый кабинет подполковника Михайленко, с которого начался путь в СВАГ. Михайленко вроде удивлен моему приходу, потом что то вспоминает, роется в бумагах, спрашивает:
- Что у вас с вашим начальником?
- Ничего ... Ни в каком аспекте пожаловаться не могу.
- Прекрасно. Идите работать...
Я опять на службе. Мне опять заявляют, что к работе не допускаюсь . . . Незадолго до развязки поступило предложение преподавать на вновь организованных курсах офицерского состава. Направляюсь к начальнику курсов.
- Вы уволились с прежнего места'работы ?
- Да.
- Мы вас очень хотим иметь. У вас что то в отделе кадров. Я позвоню...
По телефону Михайленко отвечает: "от приема воздержаться, снестись с Политуправлением". Невидимая паутина плетется, стынет длинными, липкими нитями...
- В каких преступлениях меня обвиняют?
- В преступлениях? Да, нет. Ни о каком преступлении нет помина. Но знаете... уголовное действие может за давностью не иметь последствий, что касается политики... критерии иные...
Начальник курсов мягко улыбается...
В третий раз в кабинете Михайленко. Разговор на мажорных тонах.
- Вы отправляетесь в Советский Союз.
- Куда я поеду?
На этот вопрос ответа не получить. Он задан сгоряча, непродуманно. Но Михайленко отвечает:
- Не беспокойтесь, Советский Союз велик. Найдется для вас место... - Потом сглаживая намек: - Обратитесь к полковнику Овчинникову.
Ни к полковнику Овчинникову, ни к кому другому я не обратился. Я пришел домой и сказал:
- Довольно. Хватит!
Из-за того, что Ольшанский не обратился к Овчинникову, пришлось самому Овчинникову обращаться к делу Ольшанского:
В следующей серии: показания Маргариты О. и Владимира Тремля перед комиссией Конгресса США по поводу бегства Ольшанского обратно в СССР.