объяснительная подполковника пастушенко
Мой путь плена.
Попал я в плен 27 мая 1942 года в Лозовеньках, Харьковского окружения 6 и 57 армий. Сдались тогда остатки обеих армий после того, когда в узком замкнутом кольце Лозововеньки сопротивление дальше было невозможно. Иссякли боеприпасы. И после 4 дней непрерывной бомбежки и стало быть гибели тысячами народа. Это узко замкнутое кольцо противника получалось от неумного решения командования 6 армии - генерал-лейтенанта Гордиянского. 17 мая немецкие танки рванулись на стыке 9 и 57 армий у Андреевка, пошли на Барвенково, Изюм, и все части, бросаемые на ликвидацию прорыва, не успевали к месту назначения, упреждались противником, рассеивались и уничтожались.
23.5. противник соединился со своей Балоклеевской группой и замкнул кольцо размером 65 на 40 км, в котором находились 6 и 57 армии. В этом кольце можно было бы держаться, перейти к обороне, укрепиться, а потом подумать как выйти. Однако, этого сделано не было, получилась спешка. 17 гвардейская, 108 СД, 21 и 23 танковые корпусы были брошены на прорыв в общем направлении на восток - на Чепель. Всем частям обеих армий приказали сняться с фронта и двигаться за прорывающими частями. Однако, после 2-х дневного боя прорыва не получилось, а получилось скопление всех частей у Лозовеньки и тягчайшее кровоспускание в этом узком кольце. Так расплатились за ошибки.
К вечеру 26.5. в этом узком кольце примерно 1/3 была перебита от бомбежки и минометного огня. Оставшиеся живые уже настолько были разложены, что если бы и было чем сопротивляться, то, очевидно, не сопротивлялись бы, всем была ясна безысходность. Ночь была спокойная, все спали. 27.5. утром ворвались около 10 танков и предложили сдаться. И так я в плену.
Я был выделен в группу старшего комсостава. 5 чел. нас привезли в колхоз "1 мая" - в штаб дивизии, откуда повезли в штаб корпуса - Андреевка на Донце, где присоединили к нам генерал-майора Михайлова - к-ра 5 гв.т. бригады, Снидорич - комиссара 411 сд и еще двух. Итого стало 9 чел., затем отправили в Харьков - 2-я Холодногорская тюрьма. Это лагерь военнопленных около 2000 чел. Нас посадили в камеры по 2 чел. Вскоре перевели в комнату. Однако нас охраняли русские полицаи из военнопленных, но продавшиеся за улучшенное питание. Питание, как и во всех лагерях Германии, было ужасно скверное. 2 раза в день баланда по литру из отрубей и несоленая. Хлеба давали по 300 грамм и то через день, два. Там же полицаи рассказывали, что зимой умирало по 130 чел. ежедневно. Кормили свежей брюквой и свеклой. Бывало привезут возами, сбросят, бери и ешь. И то дрались, хватая наперебой, а каждый старался побольше нахватать себе. Некотрое количество в этом лагере было перебежчиков со справками, что он перешел добровольно на сторону немцев. Их кормили лучше, но ненамного.
Вскоре харьковский лагерь стал пересыльным. 22.6. около 500 чел. комсостава погрузили на станции Харьков и отправили. Ехали 6 суток в закрытых вагонах по 60 чел. Вагоны без никакого оборудования. Окна забиты колючей проволокой. За весь путь два раза кормили по литру баланды и по 250 грамм хлеба, но т.к. котелков было мало, то эту баланду получали кто во что мог: кто в фуражу, пилотку, кто в полу гимнастерки и даже в карманы и если, т.к. были голодные. Пить не давали. Все ножи, бритвы, часы и пр. вещи были отобраны при погрузке. В уборную не отпускали и вагоны вообще кроме 2-х раз кормежки не открывали. В вагонах оправлялись: вонь, духота, теснота, кошмар и ужас, а к тому же, кто начинает кричать, бить в двери или стены, немцы стреляют. Так за время пути несколько человек было ранено.
Обращаются сопровождающие немцы по-зверски. Если отстаешь на походе, бьет прикладом, совсем не можешь итти - пристреливают, не понял, что он говорит, бьет руками и ногами. Находятся такие, которые угощают сигаретами, то он тогда растет, старается всем показать и подчеркнуть, какое он сделал благодеяние. Вообщем ко побыл в плену у немцев, тот узнал, что такое западная цивилизация, что такое немецкая культура - тот по настоящему прочувствовал, что такое наша родина.
28.6.42 года мы прибыли во Владимиро-Волынский лагерь военнопленных. Там только комсостав. Первое мое впечатление произвело на меня ошеломляющее. Я никогда раньше не мог себе представить, что немцы могут так издеваться над народом. Я ходил по лагерю и смотрел на всех. Все выглядели как прокаженные - худые до скелета, падали некоторые на ходу от слабости, рваные, грязные. Лагерь изолирован от всего, туда ничего не попадает и ничего не выдают: ни мыла, ни белья, ни бриться, ни помыться. Кто в чем пришел, конечно после ограбления каждого, тот в том и живет. Единственное, что было выдано, это колодки деревянные вместо снятых сапог. При разговоре с пленными во всех чувствуется величайшая ненависть к немцам и усиленная любовь к родине. Они говорили - это вы прибыли еще в хорошее время, когда баланда варится из круп и есть немного муки в ней, а вот мы пережили зиму; из 8 тысяч нас осталось едва ли 3500 чел., остальные все умерли. И сейчас наше похоронное бюро работает с полной нагрузкой. Посмотрите вон сколько крестов, показывая мне за лагерем кладбище огромного размера. В лагере лучше выглядят работники кухни, полицаи и гл.н.комсостав, т.к. в лагере люди были разбиты на подразделения по армейскому принципу, до полков. Так например во Владимир-Волынском лагере был один полк украинский, два полка русских и батальон кавказцев. В каждом лагере военнопленных подразделения формируются всегда по национальному принципу и даже кормят нации по разному. Например, кавказцы всегда имеют привилегию в кормежке. Им выдавали сахар и капусту дополнительно, баланда также всегда была гуще и всегда они получали в первую очередь. Мы предполагали, что из кавказцев будут формировать кавказские части против Красной Армии, что и оправдалось позже.
Военнопленные настолько истощены, что они уверены - рано или поздно наступит голодная смерть. Некоторые при помощи врачей высчитывали даже через сколько времени может наступить смерть при этом питании, т.е. при 1200-1400 калорий в день и приходили к выводам для каждого из организмов, кому через 3, кому через 5 и до 8 месяцев он сможет просуществовать, однако, голодная смерть неизбежна. На работы, где бы можно было получить дополнительное питание, попасть никак нельзя. Немцы говорят, что у нас офицеры пленные не работают и вот нельзя и никакие просьбы не помогают. Редко бывают случаи, что выделяют на работу за проволоку несколько человек, но это особые счастливцы. Кто назначается, им завидуют некоторые. До моего прибытия в первых силах мая в лагере был случай, что 30 чел. выделенные на работы по заготовке метел в лесу, убили 2-х немцев и убежали. При мне поймали уже 15-го человека, расстреливали в лагере на глазах всех, остальные пойманы не были.
В лагере имеется т.наз. картотека, где работают гестаповцы переводчики-немцы и есть русские переводчики из военнопленных. Они вызывают к себе поодиночке пленных на беседу и в этой беседе вербуют к себе на службу и вообще против Красной Армии. Когда я был вызван, я решил наняться. Много думал я над этим вопросом; не сделают ли они меня действительным предателем, не запутаюсь ли я. Тем более они пугают, что если согласился, то хотя бы и хотел вернуться потом назад, то там, на родине, не примут, они будут знать, что я стал предателем и расправятся так, как вообще умеет расправляться НКВД и говорили - все равно победа будет на стороне немцев.
Я безусловно не сомневаюсь в том, что немцы никогда не победят, т.к. и во всей истории всегда вторгались в Россию, но никогда не побеждали, решил дать согласие на измену с определенным расчетом. Я говорил себе: что с того, что я буду проявлять открытый патриотизм и отсиживаться в лагерях до конца войны, если останусь жив, а то и сдохнешь голодной смертью и не примешь участия в борьбе больше за родину. Дабы избавиться от подвигающейся голодной смерти, дабы приблизиться к борьбе не отсиживаться в лагере или если даже немцы пошлют меня на работы и сделают меня своим помощником, я решил стать актером, играющим роль предателя. Смогу ли я играть эту роль или нет? И ответил: если ты хочешь еще быть активным участником этой Отечественной войны, ты должен эту роль сыграть с честью, использовать эти предательские организации как трамплин, из которого в избранный известный момент сделать героический прыжок к своим братьям и помочь им бороться против общего врага. И дальше продолжал думать: да в этой Отечественной борьбе все средства хороши и это сейчас предательство будет хорошим средством у меня чтобы вырваться на из этой проклятой обстановки. И таких как я, оказалось потом, было немало.
Когда я согласился, однажды меня вызывают и предлагают прочесть лекцию перед группой 25 чел. Также говорят, таких как я, по идее. Указывают мне литературу "Под знаменем славы", где излагается речь Гитлера в день начала войны и комментарии к ней. Я согласился, думаю себе, испытывают мою верность. Я подготовился, прочел. Гестаповцам понравилось.
И вскоре в группе 50 чел. я был отправлен в концентрационный лагерь в 7 км. сев-зап. города Веймар (Германия). Когда мы прибыли туда, нас поместили в особый блок, размещались казарменно - койка, чистая постель, одеяла, посуда столовая. Кормежка хорошая, но очень мало, голод продолжался. Условия жизни неплохие, но за проволокой в этом лагере мы застали военнопленного генерала Бессонова с группой 12 чел., прибывшие из Хаммельбургского лагеря. Генерал Бессонов произносит нам антисоветскую речь и призывает бороться против большевизма, за новую Россию и заверяет, что мы сделаем это. Начинаются строевые занятия, все методы Красной Армии пренебрегаются, песни также и вводится все старое дореволюционное, царское, вплоть до денщиков, до мордобития.
Нашему советскому гражданину и командиру Красной Армии это стало казаться чуждым, я это переживал. Тяжело было в той обстановке играть роль предателя, но нужно было ее играть, т.к. нас всех предупредили, что теперь обратно в лагерь военнопленных нам возврата нет и давали намек, что теперь или в этой организации быть или расстрел, выбирай, что хочешь. Мы занимались, штаб работал, изредка нас собирал генерал Бессонов и читал нам воззвание к русскому народу и программу российской народной партии реформистов и говорил: немцы не согласны, чтобы наша партия называлась национал-социалистической как у них. Говорил, они говорят, что мы не экспортируем свою партию, т. к. это делают большевики, а посему наша новая партия называется русской народной партией реформистов. Все то, что в этом воззвании и в этой программе было сказано, настолько было пошло, похабно и противно - до тошноты и эти продажные шкуры казались жалкими вшами. Они продались и за то, что их отдели в гражданские старые костюмы, снятые с расстрелянных евреев, за улучшенные условия жизни и улучшенное питание. Однако, наряду с ними, т.е. руководством, я чувствовал своих братьев, оставшихся верными нашей родине, но используют эту организацию как и я.
В Веймаре мы жили так до 8 ноября. За все время несколько раз ходили свободно гулять в лес и по ягоды.
8 ноября прибыли в новый лагерь - в Лейбус (Нижняя Силезия). В Лейбусе мы жили в одном из помещений закрытого монастыря. Здесь проволоки уже было. Занятия продолжались по-прежнему, упор был на тактику партизанской войны, т.к. планы разрабатывались для переброски крупных десантов в тыл Красной Армии с целью отрезать фронт от Урала и тем самым привести к окончательному поражению Красной Армии. Кроме того, в задачу ставили борьбу не только оружием, но и словом, т.е. целью агитации и пропаганды было убедить народ, что большевики принесли народу рабство и неизбежность их гибели. Посему народ должен пойти за нами против большевиков. Безусловно против еврейства, коммунистов и комсомольцев. Говорили, мы принимаем их в свои ряды, кто "честно" осознал свои ошибки. В Оейбусе они объявили свою организацию центром политической борьбы против большевизма (ПЦБ). Генеральным руководителем был генерал Бессонов (псевдоним Катульский), нач.штаба подполковник, кажется, Бродников (псевдоним Лилин). Зам.генерального руководителя - генерал-майор Успенский и еще 4 полковника, настоящие их фамилии не помню, псевдонмы были у каждого. После 1 января 1943 г. прибыло в эту организацию еще 25 чел. комсостава из Хаммельбургского лагеря. Немного раньше прибыло 17 женщин из военнопленных, которых одели в награбленные еврейские платья и костюмы. Жизнь пошла веселая. Частые вечеринки самодеятельности, танцы, вечера с выпивкой показывали, что дела на мази и скоро программа и воззвания будут утверждены фюрером. Частые поездки руководства на экскурсии в Берлин, Париж и вообще по Германии подтверждали это. Уже распределялись портфели министров будущей новой России. Неофициально шушукаясь, высказывали свое предположение, кто кем будет. Всем этим ведал капитан управления СС Шмидт.
15 февраля 1943 года выделили 20 чел. на экскурсию в Берлин. В это число попал и я. В Берлине нас поместили жить в казарме при концлагере в Ораниенбурге. Ездили в Берлин иногда лагерным автобусом, а иногда С-Боном (метро). За неделю экскурсии нам показывали все организации: арбайтсфронт, национал-социалистические организации, юнг-организации т пр., некоторые производства, жилища рабочих и крестьян, два раза были в театре и в кино. И как они не дулись убедить нас, что Германия живет лучше России, что нам нужно строить такую же жизнь у себя в России. Однако, мы убеждались в другом. Мы ясно видели, что все эти организации и все эти мероприятия на фабриках и заводах есть ни что иное как заискивание перед своим рабочим классом в бесконечном страхе перед революцией. Они делают все и создают все условия для рабочих и говорили: смотрите, зачем вам революция, разве вы плохо живете без нее? разве Гитлер не жмет на хозяев предприятий, чтобы вам было хорошо, разве это не забота фюрера о рабочем классе? И это заискивание сквозит везде и всюду и не видеть может этого только идиот. Сами немцы это видят, но боятся говорить, т.к. малейшее сомнение приводит к исчезновению человека, там не говорят, что арестовали. а просто не стало человека и все, а куда он делся - вопроса этого не задают. Как я понял Германию? Народ хороший, хорошие труженики, одного им не хватает - советской власти при настоящем общественном и техническом развитии их.
23 февраля переехала организация в Линсдорф Судетской обл. быв. Чехословакии. В этот же день приезда у меня получилось прободение язвы желудка и я с криком экстренно был отправлен в больницу на операционный стол, где и была мне сделана операция. Еще в Лейбусе я связался с капитаном Пашец как верные нашей родине, красноармейцам, большевистской партии. Там же я также подпольно связался с подполковником Леусом, мл.лейтенантом Бунчковским и лейтенантом Цехмейструк. Это явились основоположниками подпольной организации в бессоновской группе ПЦБ. Было решено: больше пока не втягивать никого в эту подпольную группу, т.к. было опасно как бы не нарваться на предателя.
Однако после переезда в Линсдорф организовалась службу государственной безопасности, возглавляемая генералом Успенским. Один из руководителей этой службы был Бунчковский, т.е. свой благодаря которому наша подпольная группа смогла удержаться в подполье. Я продолжал вербовку людей верных нашей родине, хотя и много раз меня удерживали и предупреждали, что я играю с огнем. Тут же, в больнице я связался с Чугуновым и с рядом других товарищей и примерно к марту мес. нас насчитывалось единомышленников около 40 чел. из 130 этого гнусного ПЦБ. Опасность была каждую минуту, а вдруг их этой тайной группы найдется предатель, однако, не нашлось. Я твердо верил и убежден, что эти советские люди не выдадут. В это время неофициально оформились я и Чугунов возглавляли организацию, с нами старались все понемногу встретиться, поговорить по вопросу оценки текущего момента как на фронтах, о предательской печати, по группе - кто как себя ведет и кто чего стоит. Нас с Чугуновым слушали и мы руководили. Знали, кого нужно бояться, кого вербовать, а кто свой, но вербовке не подлежит. У нас был свой учет всех людей. За время нашего существования на глазах расстреляли Кожухова за побег, это был наш посланник для сообщения - что создается ПЦБ.
В марте также стало известно о воззвании генерал-лейтенанта Власова. Чувствовалась некоторая ревность нашего руководства к Власову. Однако, что там среди них происходило нам было неизвестно. В мае мес. приехал этот же немецкий капитан Шмидт и объявил ПЦБ несуществующим. Итак ПЦБ было похоронено одним объявлением немецкого капитана, а "вождь русского народа" как себя именовал генерал Бессонов в составе 5 чел. его руководства были увезены якобы к генералу Власову. Остальным сказали, что вы будете из себя представлять отряд по борьбе с партизанами и поедете на Великолукское направление оправдывать наше доверие в борьбе, тогда достойно вольетесь в армию Власова. Эта бессоновская организация была в ведении управления СС, которым никакие ПЦБ были не нужны. Им нужны темные солдафоны, которые с оружием в руках могли сражаться против своих братьев. Не видя никаких перспектив победы и даже чувствуя свое поражение как утопающий за соломинку хватаются за каждого русского, согласившегося итти против своих братьев за лишнюю порцию баланды. Они вынуждены пойти по линии создания т.н. освободительного движения в лице Власова и его армии и это им тоже не нужно - это обман. Немцы положили миллионы своих солдат, миллиарды европейских средств в этой войне на Восточном фронте против Красной Армии и не за красивые глаза какого-то нового русского правительства они отдадут независимо править Россией в случае победы. Эту оценку каждый понимал.
Группы, которые по несколько человек прибывали в бессоновскую организацию рассказывали, что в лагере Замостье (в Польше) в течение зимы 1941-42 г.г. умерло 75 тысяч из 100 тысяч. В Минске из 30 тысяч умерло 26. И такие же цифры примерно рассказывали прибывшие из других лагерей. Таким образом, можно считать, что из всех военнопленных осталась одна четверть всего состава, большинство которых спасая себя от голодной смерти дали согласие итти в армию Власова, затаить в себе ненависть к немцам, ожидая момента перейти или повернуть оружие. За время нашей жизни в Линсдорфе была возможность ходить гулять в села немецкие и чешские. Нам ясно, что из себя представляют чехи. Если немцы сдержанно проявляют недовольство войной, однако, нужно учесть, они боялись и нас, ходивших тогда в немецкой форме солдата, то чехи прямо питали ненависть к нам, а кто узнавал, что мы только до момента получения оружия и перехода на свою территорию, тот с восторгом делился с нами всем и угощал. Причем, с чехами разговаривать на темы против немцев совсем было не опасно и у нас сложилось такое мнение: строжайше бойся у нас в казарме и не бойся никогда о чехами. Вся Чехия - сплошные ненавистники немцев, готовы в любой момент выступить против немцев. Однако их разоружили и за некоторое малейшее оставление хотя бы охотничьего оружия - расстреливают.
8 июля 1943 года мы, получив 60 винтовок, 20 чешских автоматов, которые раздались особым отрядам - молодым -, но без патронов, были отправлены. 13 июля прибыли в Себеж. 22 июля несмотря на окруженность города озером мы в составе 20 чел. бежали к партизанам. Почему мы не бежали все 40 чел? Среди нас был разнобой в планах действия: одни хотели сделать вооруженный переворот при помощи партизан - это был мой план. Однако, связь с партизанами была восстановлена быстро, но партизаны не пошли на это, т.е. не ответили и ждали нашего побега. Самим делать это не было возможности, т.к. патроны выдавалась немцами только каждому по 15 штук на винтовку. автоматы были без патронов. Вернее, нам еще не доверяли оружие. Другие хотели ожидать, пока окончательно доверят оружие и пошлют ловить партизан, тогда мол лучше будет уходить с оружием. Третьи вообще хотели чего-то ждать, а ждать было некогда. Нужно было решать вопрос побега быстро. 22.7. по общему объявлению ушло 20 чел.
Итак мы считаем себя дома, в своей родной партизанской среде.
Рассказать можно было бы больше, чем описывать.
ПОДПОЛКОВНИК ПАСТУШЕНКО
___ августа 1943 года.
Концовка той же истории в передаче М.Гавриша ("Позови меня в день скорби"):
Наступила зима, а мы всё ещё жили в неведении, что нас ждет. И да на пороге нашего тихого приюта появились старшие чины, потянулись к апартаментам русских генералов. К вечеру всех г в банкетном зале замка, руководство объявило, что партия наконец-то получила признание властей и теперь надо срочно переоформить документы на нашу принадлежность к Русской народной партии социалистов-реалистов. Каждый должен взять псевдоним и под ним занести себя в списки РНПСР. Всех заставили принести клятву верности идеалам новой партии и расписаться. Организация засекречена и выход из нее будет жестоко караться. Генерал Бессонов втолковывал:
- Задача руководства партии, которую я представляю, состоит в том, чтобы сохранить жизнь командному составу Рабоче-крестьянской Красной армии. Командиры могут быть востребованы для строительства реального социализма в России, после ее поражения в войне с Германией. Но организация отрицает идеи фашизма и не пойдет на использование советских военнопленных в вооруженной борьбе против своего народа, на стороне немцев.
На другой день по этому поводу назначали торжественный ужин. Нам впервые представлялась возможность испить стаканчик-другой русской водки. Но мероприятие не состоялось. Его сорвали наши войска. Утром пришло сообщение о разгроме армии Паулюса под Сталинградом. Мы ликовали! Новоиспеченных партийцев распирала гордость за русское оружие. Внешне все были спокойны, но выдавали глаза - они светились той тихой радостью, какая бывает только у русских людей. Вот это успех - победа, трудная и долгожданная! Немцы же объявили траур по погибшим. Офицеры не могли скрыть от нас своей растерянности и до конца дня ходили в подавленном состоянии, стыдливо отводя глаза в сторону.
Вскоре русский контингент перевели в Судетскую область, оккупированную Германией еще до войны с Россией. По этой причине всех новоявленных партийцев переодели в форму чешской армии без знаков различия - местному населению ничто не должно напоминать о нашей принадлежности к другой расе. Но переодевание озадачило личный состав: большинство не собиралось связывать свою судьбу с Германией. Между тем руководители объяснили, что, поскольку сталинский режим разрушить изнутри невозможно, значит, придется его ликвидировать силовым способом. Так что придется походить в чужой шкуре...
Однажды руководство новоявленной Русской народной партии социалистов-реалистов было вывезено эсэсовцами неизвестно куда. Исчезли и наши генералы - ночью, втихую, мы даже не знали об этом. Из старшего командного состава остались только полковник Пастушенко и два майора, среди которых полицай Владимиро-Волынского лагеря Башта. Комнаты партийного начальства заняли немецкие офицеры. На наших глазах положение менялось, и менялось не в лучшую сторону...
В тот день командовал построением майор Башта. Он сообщил, что мы будем переброшены в район Себежа, для поддержания порядка и отражения вылазок партизан. Кто не желает участвовать в этой кампании пусть выйдет из строя. Я, за мной Николай Тупиков и ещё двое вышли на два шага вперёд. Башта презрительно бросил взгляд в нашу сторону: "Предатели... Подыхайте в лагере!" Нашу четверку конвой этапировал в Ченстохов, в общий лагерь для военнопленных.
Уже после войны судьба свела меня с Ваней Донцовым. Его я встретил в пересыльном лагере. Он и рассказал о том, что произошло с ними летом 43-го. Привожу его рассказ полностью:
"Не спрашивая на то согласия, нас, как бессловесных животных и неудавшихся партийцев, погрузили в телятники и отправили на восток. Сквозь распахнутые двери видел - по всей территории Польши натыканы посты, железную дорогу охраняют днём и ночью. Чем ближе к России, тем постов больше. Команда прибыла в Себеж, небольшой русский городок, где и людей-то на улицах не встретишь. Разве что изредка пройдет молчаливая женщина или проковыляет одинокий старик. Мужчин вовсе не было. Словно какой разбойник прошелся по этому краю огнём и мечом. Да так оно и было...
Разместили в здании школы. Выйти в город без разрешения нельзя. Винтовки и боеприпасы заперты в кладовке, рядом с комнатой, которую заняли Башта и Коротков. За нами - глаз да глаз. Четыре унтер офицера, те, что сопровождали нас от самого Бухенвальда, держали пленников под прицелом. Кроме них, рядом вертелись двое в штатском, вероятно гестаповцы - тоже при оружии. Думаю, это были латышские полицаи. Они открыто не доверяли русским, всякий раз выказывая немцам свою преданность. А когда заводили с нами разговор, то чувствовалось, что проверяют нас на верность немцам. Мы были осторожны с ними.
А тут прошел слух, что в лесу за озером действуют партизаны. Можно рвануть к нашим. Немцы поручили командование не подполковнику Пастушенко, а майору Баште, который вскоре показал свой азиатский нрав, дав понять, кто здесь хозяин.
Зашептались по углам заговорщики, пора бежать к партизанам. Иначе хана - немцы и их прихвостни погонят на борьбу с партизанами.
Шанин, Бончковский под началом Пастушенко стали тайно готовить людей к побегу.
И такой день настал. Командование, довольное поведением пленников, разрешило им воскресную прогулку по городу. Пастушенко предложил прокатиться по озеру. Отряд, пересев в лодки, переплыл на противоположный берег. Местные жители пожаловались коменданту, что лодки наши люди взяли без разрешения, сорвав с привязи. Когда немцы и Башта бросились к берегу, было поздно - беглецов и след простыл. Пленники уже были недосягаемы, а вскоре и вовсе пропали, высадившись на противоположном берегу. Люди убегали в полной уверенности, что попадут к своим. Дорогу указывал Пастушенко. В ярости метался по берегу Башта, понимая ужас своего положения. Последними словами клял он подполковника Пастушенко и всех тех, кто бежал с ним.
Остаток команды под конвоем - кончилась свобода - переправили в польский городок Радом. Началось следствие. Кто еще не отказался послужить немцам за лишний кусок хлеба? Башта надеялся на них и выкладывался на полную катушку, активно помогая немецким спецам в расследовании происшедшего.
... печальная участь постигла и наших беглецов. Партизаны не расположены были к дружественным объятьям, по приказу Ставки переправили они узников в Москву. Там не по верили ни единому слову бывшим советским офицерам, их судили, дали по десять лет, а подполковника Пастушенко расстреляли".
Попал я в плен 27 мая 1942 года в Лозовеньках, Харьковского окружения 6 и 57 армий. Сдались тогда остатки обеих армий после того, когда в узком замкнутом кольце Лозововеньки сопротивление дальше было невозможно. Иссякли боеприпасы. И после 4 дней непрерывной бомбежки и стало быть гибели тысячами народа. Это узко замкнутое кольцо противника получалось от неумного решения командования 6 армии - генерал-лейтенанта Гордиянского. 17 мая немецкие танки рванулись на стыке 9 и 57 армий у Андреевка, пошли на Барвенково, Изюм, и все части, бросаемые на ликвидацию прорыва, не успевали к месту назначения, упреждались противником, рассеивались и уничтожались.
23.5. противник соединился со своей Балоклеевской группой и замкнул кольцо размером 65 на 40 км, в котором находились 6 и 57 армии. В этом кольце можно было бы держаться, перейти к обороне, укрепиться, а потом подумать как выйти. Однако, этого сделано не было, получилась спешка. 17 гвардейская, 108 СД, 21 и 23 танковые корпусы были брошены на прорыв в общем направлении на восток - на Чепель. Всем частям обеих армий приказали сняться с фронта и двигаться за прорывающими частями. Однако, после 2-х дневного боя прорыва не получилось, а получилось скопление всех частей у Лозовеньки и тягчайшее кровоспускание в этом узком кольце. Так расплатились за ошибки.
К вечеру 26.5. в этом узком кольце примерно 1/3 была перебита от бомбежки и минометного огня. Оставшиеся живые уже настолько были разложены, что если бы и было чем сопротивляться, то, очевидно, не сопротивлялись бы, всем была ясна безысходность. Ночь была спокойная, все спали. 27.5. утром ворвались около 10 танков и предложили сдаться. И так я в плену.
Я был выделен в группу старшего комсостава. 5 чел. нас привезли в колхоз "1 мая" - в штаб дивизии, откуда повезли в штаб корпуса - Андреевка на Донце, где присоединили к нам генерал-майора Михайлова - к-ра 5 гв.т. бригады, Снидорич - комиссара 411 сд и еще двух. Итого стало 9 чел., затем отправили в Харьков - 2-я Холодногорская тюрьма. Это лагерь военнопленных около 2000 чел. Нас посадили в камеры по 2 чел. Вскоре перевели в комнату. Однако нас охраняли русские полицаи из военнопленных, но продавшиеся за улучшенное питание. Питание, как и во всех лагерях Германии, было ужасно скверное. 2 раза в день баланда по литру из отрубей и несоленая. Хлеба давали по 300 грамм и то через день, два. Там же полицаи рассказывали, что зимой умирало по 130 чел. ежедневно. Кормили свежей брюквой и свеклой. Бывало привезут возами, сбросят, бери и ешь. И то дрались, хватая наперебой, а каждый старался побольше нахватать себе. Некотрое количество в этом лагере было перебежчиков со справками, что он перешел добровольно на сторону немцев. Их кормили лучше, но ненамного.
Вскоре харьковский лагерь стал пересыльным. 22.6. около 500 чел. комсостава погрузили на станции Харьков и отправили. Ехали 6 суток в закрытых вагонах по 60 чел. Вагоны без никакого оборудования. Окна забиты колючей проволокой. За весь путь два раза кормили по литру баланды и по 250 грамм хлеба, но т.к. котелков было мало, то эту баланду получали кто во что мог: кто в фуражу, пилотку, кто в полу гимнастерки и даже в карманы и если, т.к. были голодные. Пить не давали. Все ножи, бритвы, часы и пр. вещи были отобраны при погрузке. В уборную не отпускали и вагоны вообще кроме 2-х раз кормежки не открывали. В вагонах оправлялись: вонь, духота, теснота, кошмар и ужас, а к тому же, кто начинает кричать, бить в двери или стены, немцы стреляют. Так за время пути несколько человек было ранено.
Обращаются сопровождающие немцы по-зверски. Если отстаешь на походе, бьет прикладом, совсем не можешь итти - пристреливают, не понял, что он говорит, бьет руками и ногами. Находятся такие, которые угощают сигаретами, то он тогда растет, старается всем показать и подчеркнуть, какое он сделал благодеяние. Вообщем ко побыл в плену у немцев, тот узнал, что такое западная цивилизация, что такое немецкая культура - тот по настоящему прочувствовал, что такое наша родина.
28.6.42 года мы прибыли во Владимиро-Волынский лагерь военнопленных. Там только комсостав. Первое мое впечатление произвело на меня ошеломляющее. Я никогда раньше не мог себе представить, что немцы могут так издеваться над народом. Я ходил по лагерю и смотрел на всех. Все выглядели как прокаженные - худые до скелета, падали некоторые на ходу от слабости, рваные, грязные. Лагерь изолирован от всего, туда ничего не попадает и ничего не выдают: ни мыла, ни белья, ни бриться, ни помыться. Кто в чем пришел, конечно после ограбления каждого, тот в том и живет. Единственное, что было выдано, это колодки деревянные вместо снятых сапог. При разговоре с пленными во всех чувствуется величайшая ненависть к немцам и усиленная любовь к родине. Они говорили - это вы прибыли еще в хорошее время, когда баланда варится из круп и есть немного муки в ней, а вот мы пережили зиму; из 8 тысяч нас осталось едва ли 3500 чел., остальные все умерли. И сейчас наше похоронное бюро работает с полной нагрузкой. Посмотрите вон сколько крестов, показывая мне за лагерем кладбище огромного размера. В лагере лучше выглядят работники кухни, полицаи и гл.н.комсостав, т.к. в лагере люди были разбиты на подразделения по армейскому принципу, до полков. Так например во Владимир-Волынском лагере был один полк украинский, два полка русских и батальон кавказцев. В каждом лагере военнопленных подразделения формируются всегда по национальному принципу и даже кормят нации по разному. Например, кавказцы всегда имеют привилегию в кормежке. Им выдавали сахар и капусту дополнительно, баланда также всегда была гуще и всегда они получали в первую очередь. Мы предполагали, что из кавказцев будут формировать кавказские части против Красной Армии, что и оправдалось позже.
Военнопленные настолько истощены, что они уверены - рано или поздно наступит голодная смерть. Некоторые при помощи врачей высчитывали даже через сколько времени может наступить смерть при этом питании, т.е. при 1200-1400 калорий в день и приходили к выводам для каждого из организмов, кому через 3, кому через 5 и до 8 месяцев он сможет просуществовать, однако, голодная смерть неизбежна. На работы, где бы можно было получить дополнительное питание, попасть никак нельзя. Немцы говорят, что у нас офицеры пленные не работают и вот нельзя и никакие просьбы не помогают. Редко бывают случаи, что выделяют на работу за проволоку несколько человек, но это особые счастливцы. Кто назначается, им завидуют некоторые. До моего прибытия в первых силах мая в лагере был случай, что 30 чел. выделенные на работы по заготовке метел в лесу, убили 2-х немцев и убежали. При мне поймали уже 15-го человека, расстреливали в лагере на глазах всех, остальные пойманы не были.
В лагере имеется т.наз. картотека, где работают гестаповцы переводчики-немцы и есть русские переводчики из военнопленных. Они вызывают к себе поодиночке пленных на беседу и в этой беседе вербуют к себе на службу и вообще против Красной Армии. Когда я был вызван, я решил наняться. Много думал я над этим вопросом; не сделают ли они меня действительным предателем, не запутаюсь ли я. Тем более они пугают, что если согласился, то хотя бы и хотел вернуться потом назад, то там, на родине, не примут, они будут знать, что я стал предателем и расправятся так, как вообще умеет расправляться НКВД и говорили - все равно победа будет на стороне немцев.
Я безусловно не сомневаюсь в том, что немцы никогда не победят, т.к. и во всей истории всегда вторгались в Россию, но никогда не побеждали, решил дать согласие на измену с определенным расчетом. Я говорил себе: что с того, что я буду проявлять открытый патриотизм и отсиживаться в лагерях до конца войны, если останусь жив, а то и сдохнешь голодной смертью и не примешь участия в борьбе больше за родину. Дабы избавиться от подвигающейся голодной смерти, дабы приблизиться к борьбе не отсиживаться в лагере или если даже немцы пошлют меня на работы и сделают меня своим помощником, я решил стать актером, играющим роль предателя. Смогу ли я играть эту роль или нет? И ответил: если ты хочешь еще быть активным участником этой Отечественной войны, ты должен эту роль сыграть с честью, использовать эти предательские организации как трамплин, из которого в избранный известный момент сделать героический прыжок к своим братьям и помочь им бороться против общего врага. И дальше продолжал думать: да в этой Отечественной борьбе все средства хороши и это сейчас предательство будет хорошим средством у меня чтобы вырваться на из этой проклятой обстановки. И таких как я, оказалось потом, было немало.
Когда я согласился, однажды меня вызывают и предлагают прочесть лекцию перед группой 25 чел. Также говорят, таких как я, по идее. Указывают мне литературу "Под знаменем славы", где излагается речь Гитлера в день начала войны и комментарии к ней. Я согласился, думаю себе, испытывают мою верность. Я подготовился, прочел. Гестаповцам понравилось.
И вскоре в группе 50 чел. я был отправлен в концентрационный лагерь в 7 км. сев-зап. города Веймар (Германия). Когда мы прибыли туда, нас поместили в особый блок, размещались казарменно - койка, чистая постель, одеяла, посуда столовая. Кормежка хорошая, но очень мало, голод продолжался. Условия жизни неплохие, но за проволокой в этом лагере мы застали военнопленного генерала Бессонова с группой 12 чел., прибывшие из Хаммельбургского лагеря. Генерал Бессонов произносит нам антисоветскую речь и призывает бороться против большевизма, за новую Россию и заверяет, что мы сделаем это. Начинаются строевые занятия, все методы Красной Армии пренебрегаются, песни также и вводится все старое дореволюционное, царское, вплоть до денщиков, до мордобития.
Нашему советскому гражданину и командиру Красной Армии это стало казаться чуждым, я это переживал. Тяжело было в той обстановке играть роль предателя, но нужно было ее играть, т.к. нас всех предупредили, что теперь обратно в лагерь военнопленных нам возврата нет и давали намек, что теперь или в этой организации быть или расстрел, выбирай, что хочешь. Мы занимались, штаб работал, изредка нас собирал генерал Бессонов и читал нам воззвание к русскому народу и программу российской народной партии реформистов и говорил: немцы не согласны, чтобы наша партия называлась национал-социалистической как у них. Говорил, они говорят, что мы не экспортируем свою партию, т. к. это делают большевики, а посему наша новая партия называется русской народной партией реформистов. Все то, что в этом воззвании и в этой программе было сказано, настолько было пошло, похабно и противно - до тошноты и эти продажные шкуры казались жалкими вшами. Они продались и за то, что их отдели в гражданские старые костюмы, снятые с расстрелянных евреев, за улучшенные условия жизни и улучшенное питание. Однако, наряду с ними, т.е. руководством, я чувствовал своих братьев, оставшихся верными нашей родине, но используют эту организацию как и я.
В Веймаре мы жили так до 8 ноября. За все время несколько раз ходили свободно гулять в лес и по ягоды.
8 ноября прибыли в новый лагерь - в Лейбус (Нижняя Силезия). В Лейбусе мы жили в одном из помещений закрытого монастыря. Здесь проволоки уже было. Занятия продолжались по-прежнему, упор был на тактику партизанской войны, т.к. планы разрабатывались для переброски крупных десантов в тыл Красной Армии с целью отрезать фронт от Урала и тем самым привести к окончательному поражению Красной Армии. Кроме того, в задачу ставили борьбу не только оружием, но и словом, т.е. целью агитации и пропаганды было убедить народ, что большевики принесли народу рабство и неизбежность их гибели. Посему народ должен пойти за нами против большевиков. Безусловно против еврейства, коммунистов и комсомольцев. Говорили, мы принимаем их в свои ряды, кто "честно" осознал свои ошибки. В Оейбусе они объявили свою организацию центром политической борьбы против большевизма (ПЦБ). Генеральным руководителем был генерал Бессонов (псевдоним Катульский), нач.штаба подполковник, кажется, Бродников (псевдоним Лилин). Зам.генерального руководителя - генерал-майор Успенский и еще 4 полковника, настоящие их фамилии не помню, псевдонмы были у каждого. После 1 января 1943 г. прибыло в эту организацию еще 25 чел. комсостава из Хаммельбургского лагеря. Немного раньше прибыло 17 женщин из военнопленных, которых одели в награбленные еврейские платья и костюмы. Жизнь пошла веселая. Частые вечеринки самодеятельности, танцы, вечера с выпивкой показывали, что дела на мази и скоро программа и воззвания будут утверждены фюрером. Частые поездки руководства на экскурсии в Берлин, Париж и вообще по Германии подтверждали это. Уже распределялись портфели министров будущей новой России. Неофициально шушукаясь, высказывали свое предположение, кто кем будет. Всем этим ведал капитан управления СС Шмидт.
15 февраля 1943 года выделили 20 чел. на экскурсию в Берлин. В это число попал и я. В Берлине нас поместили жить в казарме при концлагере в Ораниенбурге. Ездили в Берлин иногда лагерным автобусом, а иногда С-Боном (метро). За неделю экскурсии нам показывали все организации: арбайтсфронт, национал-социалистические организации, юнг-организации т пр., некоторые производства, жилища рабочих и крестьян, два раза были в театре и в кино. И как они не дулись убедить нас, что Германия живет лучше России, что нам нужно строить такую же жизнь у себя в России. Однако, мы убеждались в другом. Мы ясно видели, что все эти организации и все эти мероприятия на фабриках и заводах есть ни что иное как заискивание перед своим рабочим классом в бесконечном страхе перед революцией. Они делают все и создают все условия для рабочих и говорили: смотрите, зачем вам революция, разве вы плохо живете без нее? разве Гитлер не жмет на хозяев предприятий, чтобы вам было хорошо, разве это не забота фюрера о рабочем классе? И это заискивание сквозит везде и всюду и не видеть может этого только идиот. Сами немцы это видят, но боятся говорить, т.к. малейшее сомнение приводит к исчезновению человека, там не говорят, что арестовали. а просто не стало человека и все, а куда он делся - вопроса этого не задают. Как я понял Германию? Народ хороший, хорошие труженики, одного им не хватает - советской власти при настоящем общественном и техническом развитии их.
23 февраля переехала организация в Линсдорф Судетской обл. быв. Чехословакии. В этот же день приезда у меня получилось прободение язвы желудка и я с криком экстренно был отправлен в больницу на операционный стол, где и была мне сделана операция. Еще в Лейбусе я связался с капитаном Пашец как верные нашей родине, красноармейцам, большевистской партии. Там же я также подпольно связался с подполковником Леусом, мл.лейтенантом Бунчковским и лейтенантом Цехмейструк. Это явились основоположниками подпольной организации в бессоновской группе ПЦБ. Было решено: больше пока не втягивать никого в эту подпольную группу, т.к. было опасно как бы не нарваться на предателя.
Однако после переезда в Линсдорф организовалась службу государственной безопасности, возглавляемая генералом Успенским. Один из руководителей этой службы был Бунчковский, т.е. свой благодаря которому наша подпольная группа смогла удержаться в подполье. Я продолжал вербовку людей верных нашей родине, хотя и много раз меня удерживали и предупреждали, что я играю с огнем. Тут же, в больнице я связался с Чугуновым и с рядом других товарищей и примерно к марту мес. нас насчитывалось единомышленников около 40 чел. из 130 этого гнусного ПЦБ. Опасность была каждую минуту, а вдруг их этой тайной группы найдется предатель, однако, не нашлось. Я твердо верил и убежден, что эти советские люди не выдадут. В это время неофициально оформились я и Чугунов возглавляли организацию, с нами старались все понемногу встретиться, поговорить по вопросу оценки текущего момента как на фронтах, о предательской печати, по группе - кто как себя ведет и кто чего стоит. Нас с Чугуновым слушали и мы руководили. Знали, кого нужно бояться, кого вербовать, а кто свой, но вербовке не подлежит. У нас был свой учет всех людей. За время нашего существования на глазах расстреляли Кожухова за побег, это был наш посланник для сообщения - что создается ПЦБ.
В марте также стало известно о воззвании генерал-лейтенанта Власова. Чувствовалась некоторая ревность нашего руководства к Власову. Однако, что там среди них происходило нам было неизвестно. В мае мес. приехал этот же немецкий капитан Шмидт и объявил ПЦБ несуществующим. Итак ПЦБ было похоронено одним объявлением немецкого капитана, а "вождь русского народа" как себя именовал генерал Бессонов в составе 5 чел. его руководства были увезены якобы к генералу Власову. Остальным сказали, что вы будете из себя представлять отряд по борьбе с партизанами и поедете на Великолукское направление оправдывать наше доверие в борьбе, тогда достойно вольетесь в армию Власова. Эта бессоновская организация была в ведении управления СС, которым никакие ПЦБ были не нужны. Им нужны темные солдафоны, которые с оружием в руках могли сражаться против своих братьев. Не видя никаких перспектив победы и даже чувствуя свое поражение как утопающий за соломинку хватаются за каждого русского, согласившегося итти против своих братьев за лишнюю порцию баланды. Они вынуждены пойти по линии создания т.н. освободительного движения в лице Власова и его армии и это им тоже не нужно - это обман. Немцы положили миллионы своих солдат, миллиарды европейских средств в этой войне на Восточном фронте против Красной Армии и не за красивые глаза какого-то нового русского правительства они отдадут независимо править Россией в случае победы. Эту оценку каждый понимал.
Группы, которые по несколько человек прибывали в бессоновскую организацию рассказывали, что в лагере Замостье (в Польше) в течение зимы 1941-42 г.г. умерло 75 тысяч из 100 тысяч. В Минске из 30 тысяч умерло 26. И такие же цифры примерно рассказывали прибывшие из других лагерей. Таким образом, можно считать, что из всех военнопленных осталась одна четверть всего состава, большинство которых спасая себя от голодной смерти дали согласие итти в армию Власова, затаить в себе ненависть к немцам, ожидая момента перейти или повернуть оружие. За время нашей жизни в Линсдорфе была возможность ходить гулять в села немецкие и чешские. Нам ясно, что из себя представляют чехи. Если немцы сдержанно проявляют недовольство войной, однако, нужно учесть, они боялись и нас, ходивших тогда в немецкой форме солдата, то чехи прямо питали ненависть к нам, а кто узнавал, что мы только до момента получения оружия и перехода на свою территорию, тот с восторгом делился с нами всем и угощал. Причем, с чехами разговаривать на темы против немцев совсем было не опасно и у нас сложилось такое мнение: строжайше бойся у нас в казарме и не бойся никогда о чехами. Вся Чехия - сплошные ненавистники немцев, готовы в любой момент выступить против немцев. Однако их разоружили и за некоторое малейшее оставление хотя бы охотничьего оружия - расстреливают.
8 июля 1943 года мы, получив 60 винтовок, 20 чешских автоматов, которые раздались особым отрядам - молодым -, но без патронов, были отправлены. 13 июля прибыли в Себеж. 22 июля несмотря на окруженность города озером мы в составе 20 чел. бежали к партизанам. Почему мы не бежали все 40 чел? Среди нас был разнобой в планах действия: одни хотели сделать вооруженный переворот при помощи партизан - это был мой план. Однако, связь с партизанами была восстановлена быстро, но партизаны не пошли на это, т.е. не ответили и ждали нашего побега. Самим делать это не было возможности, т.к. патроны выдавалась немцами только каждому по 15 штук на винтовку. автоматы были без патронов. Вернее, нам еще не доверяли оружие. Другие хотели ожидать, пока окончательно доверят оружие и пошлют ловить партизан, тогда мол лучше будет уходить с оружием. Третьи вообще хотели чего-то ждать, а ждать было некогда. Нужно было решать вопрос побега быстро. 22.7. по общему объявлению ушло 20 чел.
Итак мы считаем себя дома, в своей родной партизанской среде.
Рассказать можно было бы больше, чем описывать.
ПОДПОЛКОВНИК ПАСТУШЕНКО
___ августа 1943 года.
Концовка той же истории в передаче М.Гавриша ("Позови меня в день скорби"):
Наступила зима, а мы всё ещё жили в неведении, что нас ждет. И да на пороге нашего тихого приюта появились старшие чины, потянулись к апартаментам русских генералов. К вечеру всех г в банкетном зале замка, руководство объявило, что партия наконец-то получила признание властей и теперь надо срочно переоформить документы на нашу принадлежность к Русской народной партии социалистов-реалистов. Каждый должен взять псевдоним и под ним занести себя в списки РНПСР. Всех заставили принести клятву верности идеалам новой партии и расписаться. Организация засекречена и выход из нее будет жестоко караться. Генерал Бессонов втолковывал:
- Задача руководства партии, которую я представляю, состоит в том, чтобы сохранить жизнь командному составу Рабоче-крестьянской Красной армии. Командиры могут быть востребованы для строительства реального социализма в России, после ее поражения в войне с Германией. Но организация отрицает идеи фашизма и не пойдет на использование советских военнопленных в вооруженной борьбе против своего народа, на стороне немцев.
На другой день по этому поводу назначали торжественный ужин. Нам впервые представлялась возможность испить стаканчик-другой русской водки. Но мероприятие не состоялось. Его сорвали наши войска. Утром пришло сообщение о разгроме армии Паулюса под Сталинградом. Мы ликовали! Новоиспеченных партийцев распирала гордость за русское оружие. Внешне все были спокойны, но выдавали глаза - они светились той тихой радостью, какая бывает только у русских людей. Вот это успех - победа, трудная и долгожданная! Немцы же объявили траур по погибшим. Офицеры не могли скрыть от нас своей растерянности и до конца дня ходили в подавленном состоянии, стыдливо отводя глаза в сторону.
Вскоре русский контингент перевели в Судетскую область, оккупированную Германией еще до войны с Россией. По этой причине всех новоявленных партийцев переодели в форму чешской армии без знаков различия - местному населению ничто не должно напоминать о нашей принадлежности к другой расе. Но переодевание озадачило личный состав: большинство не собиралось связывать свою судьбу с Германией. Между тем руководители объяснили, что, поскольку сталинский режим разрушить изнутри невозможно, значит, придется его ликвидировать силовым способом. Так что придется походить в чужой шкуре...
Однажды руководство новоявленной Русской народной партии социалистов-реалистов было вывезено эсэсовцами неизвестно куда. Исчезли и наши генералы - ночью, втихую, мы даже не знали об этом. Из старшего командного состава остались только полковник Пастушенко и два майора, среди которых полицай Владимиро-Волынского лагеря Башта. Комнаты партийного начальства заняли немецкие офицеры. На наших глазах положение менялось, и менялось не в лучшую сторону...
В тот день командовал построением майор Башта. Он сообщил, что мы будем переброшены в район Себежа, для поддержания порядка и отражения вылазок партизан. Кто не желает участвовать в этой кампании пусть выйдет из строя. Я, за мной Николай Тупиков и ещё двое вышли на два шага вперёд. Башта презрительно бросил взгляд в нашу сторону: "Предатели... Подыхайте в лагере!" Нашу четверку конвой этапировал в Ченстохов, в общий лагерь для военнопленных.
Уже после войны судьба свела меня с Ваней Донцовым. Его я встретил в пересыльном лагере. Он и рассказал о том, что произошло с ними летом 43-го. Привожу его рассказ полностью:
"Не спрашивая на то согласия, нас, как бессловесных животных и неудавшихся партийцев, погрузили в телятники и отправили на восток. Сквозь распахнутые двери видел - по всей территории Польши натыканы посты, железную дорогу охраняют днём и ночью. Чем ближе к России, тем постов больше. Команда прибыла в Себеж, небольшой русский городок, где и людей-то на улицах не встретишь. Разве что изредка пройдет молчаливая женщина или проковыляет одинокий старик. Мужчин вовсе не было. Словно какой разбойник прошелся по этому краю огнём и мечом. Да так оно и было...
Разместили в здании школы. Выйти в город без разрешения нельзя. Винтовки и боеприпасы заперты в кладовке, рядом с комнатой, которую заняли Башта и Коротков. За нами - глаз да глаз. Четыре унтер офицера, те, что сопровождали нас от самого Бухенвальда, держали пленников под прицелом. Кроме них, рядом вертелись двое в штатском, вероятно гестаповцы - тоже при оружии. Думаю, это были латышские полицаи. Они открыто не доверяли русским, всякий раз выказывая немцам свою преданность. А когда заводили с нами разговор, то чувствовалось, что проверяют нас на верность немцам. Мы были осторожны с ними.
А тут прошел слух, что в лесу за озером действуют партизаны. Можно рвануть к нашим. Немцы поручили командование не подполковнику Пастушенко, а майору Баште, который вскоре показал свой азиатский нрав, дав понять, кто здесь хозяин.
Зашептались по углам заговорщики, пора бежать к партизанам. Иначе хана - немцы и их прихвостни погонят на борьбу с партизанами.
Шанин, Бончковский под началом Пастушенко стали тайно готовить людей к побегу.
И такой день настал. Командование, довольное поведением пленников, разрешило им воскресную прогулку по городу. Пастушенко предложил прокатиться по озеру. Отряд, пересев в лодки, переплыл на противоположный берег. Местные жители пожаловались коменданту, что лодки наши люди взяли без разрешения, сорвав с привязи. Когда немцы и Башта бросились к берегу, было поздно - беглецов и след простыл. Пленники уже были недосягаемы, а вскоре и вовсе пропали, высадившись на противоположном берегу. Люди убегали в полной уверенности, что попадут к своим. Дорогу указывал Пастушенко. В ярости метался по берегу Башта, понимая ужас своего положения. Последними словами клял он подполковника Пастушенко и всех тех, кто бежал с ним.
Остаток команды под конвоем - кончилась свобода - переправили в польский городок Радом. Началось следствие. Кто еще не отказался послужить немцам за лишний кусок хлеба? Башта надеялся на них и выкладывался на полную катушку, активно помогая немецким спецам в расследовании происшедшего.
... печальная участь постигла и наших беглецов. Партизаны не расположены были к дружественным объятьям, по приказу Ставки переправили они узников в Москву. Там не по верили ни единому слову бывшим советским офицерам, их судили, дали по десять лет, а подполковника Пастушенко расстреляли".