"мое бессмертие, я знаю, уже написано этим же пером"
Предв. замечание: ключевой для этой истории факт обнаружил год назад messie_anatol. Я лишь собрал подробности и высказал некоторые догадки.
Постоянные читатели моего журнала наверняка помнят историю с Евгением Садовским. Считалось, что он погиб в начале 1942 года, его имя высечено на мемориальной доске "Московские писатели, погибшие на фронтах Великой Отечественной войны" в ЦДЛ. На самом деле, он добровольно перешел на сторону немцев, служил переводчиком в газете "Речь" Михаила Октана, а в третьей жизни и вовсе стал профессором университета во Флориде.
Оказывается, биография еще одного писателя с той же мемориальной доски вызывает определенные вопросы. Из "Литературной энциклопедии":
СОСЛАНИ, Шалва Виссарионович [18.04.1902, с. Диди-Джихаиши, ныне Самтредского р-на Груз. ССР, - октябрь 1941, р-н Вязьмы] - груз. сов. писатель. Род. в семье фотографа. Учился на лит. ф-те МГУ. В 1923 выступал со стихами (на груз. яз.) в футуристич. манере. В дальнейшем писал на рус. яз. В 1931 опубл. лирич. повесть "Конь и Кэтевана", во многом автобиографическую. В книгах повестей и рассказов "Речи рек" (1932), "Ача" (1933), "Новый сад" (1936) показывал борьбу нового в сов. жизни с архаичным, отживающим. Красочный язык С. - своеобразное слияние "восточного" письма со стилем "индустриальной" прозы 30-х гг. Роман "Золотое руно" не завершен. Во время Великой Отечеств. войны погиб в боях за Москву.
До войны.
Из незаконченной автобиографии:
Родился я в селе Диди-Джихаиши в Кутаисской губернии в 1902 году. Двенадцати лет лишился отца. Я смог окончить только четыре класса высшего начального училища. С четырнадцати лет для пропитания семьи - матери и двух младших детей (сестры и брата) - батрачил у зажиточных крестьян. В 1918 году дядя - железнодорожный рабочий - устраивает меня учеником в аптеку в Батуми.
С первых же дней Советской Грузии я ушел служить в 1-й пехотный красноармейский полк.
Из воспоминаний первой жены писателя Н.В.Сослани (Лысак):
Шалико... приехал в Москву из Тифлиса в 1924 г. вместе с актерской труппой режиссера Вахтанга Ивановича Мчаделова, вскоре умершего. У него было две студии - русская и грузинская. Шалва был в последней (он хотел в ту пору стать актером). Мы познакомились с ним у вдовы Мчаделова, еще до того, как в 1925 г. студия распалась. Шалва уехал вТифлис, оттуда писал, что хочет восстановить студию. В 1926 г. он возвратился в Москву, и мы поженились. Свадьба была бедная (я работала машинисткой, Шалико, который приехал в столицу с одной корзиночкой, еще не был устроен), но веселая, с моими и его друзьями.
В том же 1926 году он поступил на литературный факультет университета.
В то же время он переводил на грузинский язык законы страны. Мы ходили в Дом писателей, где Шалико подружился с Александром Фадеевым и другими писателями. Летом мы ездили в Грузию к его сестре Шушане (Шуре) Нацубидзе..."
Из воспоминаний критика О.Резника:
Я хорошо помню порывистого, экспансивного кавказца, который в начале 30-х годов с маху "въехал" в литературу на своем романтическом "коне". Познакомились мы с ним в 1929 г. у писателя С. Д. Мстиславского. В его небольшом деревянном домике в Гагаринском переулке... регулярно собирались студенты руководимой Мстиславским "мастерской прозы" Литературных курсов... Как-то позабылось, что читали в тот вечер, но запомнились мне фигуры студентов и среди них коренастый, среднего роста, молодой человек в мягких сапогах и защитного цвета длинной толстовке, перетянутой топким ремешком. Он слушал по-особому, как бы впитывая каждое слово, то удивляясь или восторгаясь, то недоумевая или начисто отвергая... При этом в его умных, широко раскрытых глазах пробегали синие колючие огоньки, а ноздри чуть вздрагивали, как у норовистых породистых лошадей.
Потом поздним вечером, мы вышли вместе с ним, и по пути от Кропоткинских ворог до Страстного бульвара (оба мы, оказалось, живем в одном районе) он сбивчиво и застенчиво рассказывал мне о том, что задумал и пишет странную повесть.
Опубликованная в 1931 г. в журнале "Красная новь" повесть "Конь и Кэтевана" принесла Шалве Сослани известность. Он оставил работу в Кремле где служил переводчиком законов и распоряжений ЦИК и Совнаркома и полностью посвятил себя писательской деятельности.
Из отзывов на повесть:
Дорогой т. Сослани. Я только что прочел Вашу яркую, душистую книгу, и хотя во второй части далеко не все понял (прочту еще раз и, вероятно, вдумчивей), - но общее впечатление: свежего, весеннего ветра; некоторые страницы, особенно в первой части, вызывали радостный вскрик; и знаете почему? Потому что я, сторонник скрупулезной работы и враг только "нутра", очаровывался непосредственностью, выпрядающей, как горный поток - сразу; и сразу же ошарашивающей читателя. (А.Белый)
Шалико! Мне чертовски понравилась твоя работа! О таком стиле, поистине живописном и романтическом - ироническом стиле можно сказать, что ему одному будет дана широкая дорога нами - подрастающим поколением писателей. Не прими это за дифирамб, но -
не могу молчать! (А.Фадеев).
Я оставил дома 4-й No "Кр. Н.", не успев дочитать до конца части "Коня и Кэтеванны", там помещенной. Но прочитанное очаровало меня своей теплотой и поэтической свежестью. (Б.Пастернак)
Впрочем, восторг разделяли не все. Получив новую повесть Сослани "Клич" Максим Горький раздраженно замечает:
Автор очень плохо обращается с русским языком, убедиться в этом можно бы и в Москве, не посылая рукопись в Италию. Стоит ли тратить мое время на правку малограмотных рукописей? Эту работу мог бы делать Авербах или кто-нибудь другой из редакции Альманаха.
Из письма Сослани:
... меня вызывал к себе А.М. и разъяснял мне... непригодность печатания этой "безусловно даровитой" повести в "Годе XVI"... В целом на меня произвел весьма обаятельное впечатление. Навел на важные литературные мысли.
По всей видимости, переделанный вариант повести под названием "Контролер" был опубликован в 1933 г. в "Красной Нови". С 1932 г. Сослани прочно входит в московский "литературный истэблишмент", участвует в заседаниях писательской ассоциации, устраиваются его творческие вечера, в центральных журналах публикуются новые произведения: "Кфэна-ветер" ("Молодая гвардия", 1935), "Дом № 10 на Страстном" ("Новый мир", 1935), "Си коули бата" ("Знамя", 1939)
Ополчение.
Из воспоминаний Б.Рунина "Писательская рота":
Наша ополченческая рота необычна во многих отношениях. Достаточно сказать, что она укомплектована преимущественно профессиональными литераторами, членами Союза советских писателей - прозаиками, драматургами, поэтами, критиками. Но кроме того, она не соответствует обычным представлениям о воинском подразделении и по возрастному составу. Здесь представлены не просто разные годы рождения, но буквально разные поколения...
Только что назначенный командир роты ПВО, случившийся тут же, после этого эпизода затребовал меня... к себе. Заодно в формируемую роту ПВО откомандировали и моих приятелей Павла Фурманского и Шалву Сослани.
О Шалве тут необходимо сказать хотя бы несколько слов. Он тоже был фигурой необычайно колоритной. Грузинский крестьянин по происхождению, с четырнадцати лет батрак, он впоследствии становится актером-студийцем, а затем переезжает в Москву, поступает на литфак и начинает писать русскую прозу...
Дружбы в ополчении складывались менее всего на основе наших литературных репутаций. Я до сих пор мысленно горжусь тем, что, когда нам было предложено при рытье противотанковых рвов разбиться на пары, Шалва выбрал меня в напарники. Шалва с его могучими крестьянскими руками, с детства привыкший иметь дело с неподатливой грузинской землей (в отличие от большинства из нас, горожан), на строительстве оборонительных рубежей выполнял свой урок играючи. В тех условиях такого рода способности были куда актуальнее романтического стиля...
Всем ополченцам, имевшим офицерское звание по запасу, стали спешно подыскивать соответственные должности... Перевели в штаб и Шалву Сослани, аттестованного, как и многие писатели накануне войны, в результате лагерного сбора.
Из фронтовых писем Шалвы Сослани своей жене Лали (Алле) Сослани:
7-8 августа 1941 г.
Что тебе написать, моя любимая? Вчера мы вышли воинским походом под вечер. Нагруженные винтовками, тяжелой вещевой сумкой, нашим красным одеялом, завернутым в плащ-палатку, несли лопаты, противогазы и т. д. Обещали, что мы должны пройти 35 километров, вместо этого прошли 52 километра в течение ночи и дня, в жару... А сейчас стоим против врага в районе Смоленска, в деревне Холопка... И ты знай, смерти я не боюсь. Мое бессмертие, я знаю, уже написано этим же пером гораздо раньше, чем какая-либо пули сможет сразить меня. По мне больно от того, что я вижу: наше государство в таком тяжком положении, и наша победа потребует очень больших усилий и жертв. И все же я верю, что мы еще свидимся, обязательно, обязательно, моя девочка!..
Что же касается моих творческих переживаний, которые протекают более глубоко, чем все остальное, то откровенно признаюсь: я чрезвычайно рад, что мне приходится быть свидетелем, живым наблюдателем величайших исторических дел, событий... Передо мной обнаженные человеческие характеры... Какое богатство характеров!... Какое изобилие материала!.. Если бы только удавалось мне все это заносить хотя бы отдельными штрихами в свою "походную тетрадь"!.. Эта кровавая реальность полна для меня и фантастичности и романтизма... Даже вот сейчас, когда я тебе пишу эти строки, над моей головой в листьях нескошенного овса и кустов среди ржаного поля, куда я залег, со свистом пролетают пули..
3 сентября 1941 г.
Сколько мы прощли бесконечных пространств... моя дорогая Лалик!.. Лучше бы мне попасть прямо в бой, чем эти бесконечные переходы... В этот день, когда была прислана тобой посылка через Яльцева, я послал тебе открытку. Ту ночь до 5 часов утра я стоял на посту и только один час успел уснуть, как весь полк подняли и с 6 утра до 10 вечера шли пешком. Прошли около 40 километров. Дорога бесконечным полем, в дождь и ветер. И остановились в какой-то маленькой деревушке на берегу Днепра... Мы стоим в 30-40 километрах от врага. Коли мы сумеем их отбросить, то пройдем вперед, а если нет, они могут нас смять. Как трудно нам, в особенности мне, при профессии, и трижды трудно - уроженцу нашей маленькой Грузии пройти эти бесконечные пространства. Жалко, если мои дневники со мной вместе здесь затеряются - очень хотелось, чтобы эти "походные тетради" дошли до тебя, в них иногда успеваю записать свои впечатления, увиденные и услышанные,- жаль, если со мной вместе погибнут. Как хотелось бы, чтобы "походные тетради" сохранились, дошли бы до тебя, чтобы через эти поспешные, "мимоходные" записи можно было восстановить какую-нибудь картину... Я просил П.Жаткина "при случае" заполучить вместе с моим противогазом, в котором я держу мои записки, мои две "походные тетради" и прислать их тебе. Это ему удастся легче, потому что он находится при санчасти санитаром. Вместе с ним Ал. И. Роскин, Базилевскпй, Волосов, гл.врач Тригер и др.
Со мной вместе на посту ВНОС, куда я командирован из 3-й роты нашего 1-го батальона, находятся Рубинштейн [Рунин] и Фурманский.
Я просил Рубинштейна, чтобы он написал своей жене, которая бы созвонилась с тобой; познакомьтесь и подружитесь. Мне этот Рубинштейн нравится. Со мной вместе находятся также двое москвичей - К.А.Заржецкий и С.И.Тома и двое коломенских ребят- Воронцов н Набатчиков. Живем в дружбе и согласии. Вообще, моя дорогая Лалико, с назначением на этот пост у меня больше времени - час-два для работы с дневником. Из этой тетради в будущем можно будет составить прекрасную, редкую книгу.
Я твое милое драгоценное письмо перечитываю тысячи и тысячи раз... Нет минуты, чтоб о тебе не подумал.
Твой Шалва. (цит. по книге "Строка, оборванная пулей", 1978)
Из материалов ОБД Мемориал:
Рижский районный военный комиссариат г. Москвы
4 января 1960 г.
Начальнику отдела по персональному учету потерь сержантов и солдат Советской Армии.
Москва, пр. Ольминского, д.3
В Рижский райвоенкомат г.Москвы обратилась гр.СОСЛАНИ Алла Сергеевна проживающая по адресу: Москва, ул.Кирова дом № 21, кв.31 по вопросу розыска мужа рядового СОСЛАНИ Шалва Виссарионовича, 1902 года рождения, уроженца: Грузинской ССР Кутаиского района села Диди-Джихаиши.
В Советскую Армию СОСЛАНИ Шалва Виссарионович был призван Краснопресненским райвоенкоматом гор. Москвы в июле 1941 года и зачислен в народное ополчение. Призыв подтверждается. До призыва СОСЛАНИ Ш.В. проживал: Москва, Сретенский бульвар дом 6, кв.18.
По словам жены последнее письмо от него было получено в октябре 1941 года с адресом отправителя: Действующая армия полевая почтовая станция 3322 СП штаба II сб. Конверт с адресом отправителя не сохранился-
Прошу проверить и сообщить, значится ли рядовой СОСЛАНИ Шалва Виссарионович, 1902 года рождения, в числе погибших или пропавших без вести в Великую Отечественную войну.
Рижский райвоенком гв. полковник Александров.
[Резолюция] Учесть проп. б/вести в декабре 1941 г. Реш.[подпись] 3.2.60 г.
Смоленск.
Прозаик Родион Акульшин служил во время войны в московском ополчении, попал в плен (перипетии чего описал еще в военных публикациях), согласился сотрудничать с немцами, оказался в Смоленске и работал там в газете "Новый путь" под псевдонимом Дмитрий Березов. Затем служил в Берлине в "Винете", после немецкой капитуляции оказался в Зальцбурге. Как "Родион Березов" выехал в США, чем дал имя т.н. "березовской болезни" - сообщении ложных данных при заполнении иммиграционных документов. Под давлением общественности американские власти сменили гнев на милость, Березов остался в США, активно печатался. Роман "Вечно живет" (первый том - 1965 год, второй - 1967 г.) написан от лица женщины-актрисы, себя автор выводит под псевдонимом Кленов:
Мы стали встречаться с Кленовым. Часто вместе выступали по радио. В Смоленске остались некоторые артисты. Было организована труппа. Стали устраиваться концерты. Кленов выступал в каждом концерте. Вскоре состав сотрудников газеты увеличился за счет прибывших из лагерей писателей и журналистов.
В газете стали работать Сергей Широков, Шалва Сослани и бывшие репортеры московской "Вечерней Москвы"...
Враг приближался.
Редакция "Нового Пути" эвакуировалась сначала в Могилев, потом в Минск.
Кое-кто из рабочих типографии уговаривал меня и Кленова остаться и ждать "своих"... Но и я и мой друг за последние два года напечатали несколько антикоммунистических статей в газете. Нас бы арестовали сразу. Оправдаться бы мы не смогли. Профессор Гречишников остался. Сергей Широков за полгода до этого был вызван в Германию. С ним поехала и его жена. Женился он в Смоленске. Шалва Сослани был арестован немцами за то, что поручился за одного еврейского писателя, который перебежал к своим.
Был арестован, якобы за связь с партизанами, и бывший сотрудник "Вечерней Москвы". Перед отступлением из Москвы немцы расстреляли его.
Рассказ Березова ставит всё с ног на голову. Итак, Сослани не погиб под Вязьмой? Но история оккупации Смоленска достаточно подробно описана, и ни в одном рассказе журналист Сослани не фигурирует. Впрочем, нет, оказалось, как минимум еще одно упоминание существует. В издававшемся в начале 50-х в Мюнхене журнале "Литературный современник" была рубрика "Голоса погибших" (как мы уже знаем из истории А.Бондаревского в ней публиковались и стихи живых людей, сведений о судьбе которых у публикаторов не было). Был напечатан и рассказ Сослани с таким предисловием:
ШАЛВА СОСЛАНИ - популярный советский писатель, попал в плен к немцам и был брошен гитлеровцами в застенки Гестапо. Большевики "освободили" его и посадили в советский концлагерь. Рассказ "Дом № 10 на Страстном" был напечатан в журнале "Новый Мир"... в то время, когда журнал редактировал И. М. Гронский - позднее объявленный "врагом народа" и арестованный НКВД. Мы помещаем первоначальный вариант рассказа, полученный нами от друзей автора. Сослани через образ Правдина показывает гибель русской интеллигенции. И хотя автор прикрылся, как видит читатель, советской трактовкой облика старого интеллигента, тем не менее, симпатии и автора и читателя - на стороне гибнущих. Это и было причиной того, что редакция "Нового Мира", принимая рассказ, потребовала, чтобы Сослани внес ряд серьезных дополнений политического характера... Мы сознательно эти дополнения опускаем, публикуя этот рассказ таким, каким его задумал автор.
"Посадили в советский концлагерь" означает, по всей видимости, что автор предисловия потерял связь с Сослани после эвакуации из Смоленска. Непонятно также, действительно ли редактура рассказа соотносилась с желаниями автора или была вызвана стремлением снять с текста излишне советский налет. Важно, однако, другое - это второе и, скорее всего, независимое (Березов жил в Зальцбурге и с "Литературным современником" не сотрудничал) подтверждение пребывания Сослани в оккупированном Смоленске.
Имя, сестра!
Мне показался странным тот факт, что Алла Сослани обратилась в военкомат за подтверждением факта смерти мужа лишь в 1960 г. Особенно, если учесть, что она считала его мертвым уже в 1942-м:
В Литинституте мне дважды пришлось вместе с Б. В. экзаменовать аспиранток - первый раз “за упокой”, а второй раз “за здравие”. В первый раз чего-то добивалась вдова Шалвы Сослани, грузина, даже хорошенькая, но ничего не знавшая и притом с большой амбицией: “Я - вдова Шалвы, он погиб, защищая Родину!” Так-то так, но была она “ни в зуб ногой”, и мы дружно ее провалили.
Нет в ОБД Мемориал и документов о призыве Ш.Сослани на фронт. Возможный вариант подсказывает "Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей " (1958, т.3)
Ш. В. Сослани - Соселия Шалва Виссарионовна
Женский род тут, по всей видимости, от лукавого, но я решил поискать в ОБД Мемориал Шалву Соселия. И, к своему удивлению, немедленно нашел в списке безвозвратных потерь рядового и сержантского состава по району им. Берия г.Тбилиси:
СОСЕЛИЯ Шалва Виссарионович; кр-ец; рядов. радист; б/п; 1900 [г.р.]; село Диди Джихаши Самтредский р-н ГССР; [призван] Московским ГВК 15.08.41; пропал б/вести 28.10.41; пр.б/в 12.41; [ближайший родственник] сестра СОСЕЛИЯ Шушана Виссарионовна, Тбилиси, ГССР.
Сравним биографические данные Сослани и Соселия.
Совпадает: имя, отчество, место рождения, место призыва, дата, когда пропал без вести.
Не совпадает: год рождения (разница в два года), дата призыва (первое письмо жене написано до 15.08.41).
Однако, есть и еще одно интересное совпадение. Первая жена Сослани (см. выше) писала, что у него была сестра Шушана Нацубидзе [правильно, по всей видимости, Нуцубидзе]. Но и у Шалвы Соселия есть сестра Шушана!
Окончательно все запутывает пассаж из книги К.Столярова "Палачи и жертвы", посвященный послевоенному министру госбезопасности Грузии Н.Рухадзе:
[Рухадзе] скрыл еще одно немаловажное обстоятельство - один из его двоюродных братьев, Николай Соселия, в 1937 году был арестован органами НКВД и расстрелян, а другой, Шалва Соселия, в начале Великой Отечественной войны сдался в плен, активно сотрудничал с немцами, а позднее находился в американской зоне оккупации Германии.
Итак, факт не вызывающий сомнений: Шалва Сослани не погиб в октябре 1941-го под Вязьмой. Вопросы, на которые пока нет ответа:
1. Что стало с ним после освобождения Смоленска советскими войсками?
2. Действительно ли "Сослани" лишь псевдоним Шалвы Соселия или все совпадения случайны?
3. Если первое, и информация Столярова верна, почему товарищи Сослани по Смоленску, также жившие в американской зоне, ничего не знали о нем?
Постоянные читатели моего журнала наверняка помнят историю с Евгением Садовским. Считалось, что он погиб в начале 1942 года, его имя высечено на мемориальной доске "Московские писатели, погибшие на фронтах Великой Отечественной войны" в ЦДЛ. На самом деле, он добровольно перешел на сторону немцев, служил переводчиком в газете "Речь" Михаила Октана, а в третьей жизни и вовсе стал профессором университета во Флориде.
Оказывается, биография еще одного писателя с той же мемориальной доски вызывает определенные вопросы. Из "Литературной энциклопедии":
СОСЛАНИ, Шалва Виссарионович [18.04.1902, с. Диди-Джихаиши, ныне Самтредского р-на Груз. ССР, - октябрь 1941, р-н Вязьмы] - груз. сов. писатель. Род. в семье фотографа. Учился на лит. ф-те МГУ. В 1923 выступал со стихами (на груз. яз.) в футуристич. манере. В дальнейшем писал на рус. яз. В 1931 опубл. лирич. повесть "Конь и Кэтевана", во многом автобиографическую. В книгах повестей и рассказов "Речи рек" (1932), "Ача" (1933), "Новый сад" (1936) показывал борьбу нового в сов. жизни с архаичным, отживающим. Красочный язык С. - своеобразное слияние "восточного" письма со стилем "индустриальной" прозы 30-х гг. Роман "Золотое руно" не завершен. Во время Великой Отечеств. войны погиб в боях за Москву.
До войны.
Из незаконченной автобиографии:
Родился я в селе Диди-Джихаиши в Кутаисской губернии в 1902 году. Двенадцати лет лишился отца. Я смог окончить только четыре класса высшего начального училища. С четырнадцати лет для пропитания семьи - матери и двух младших детей (сестры и брата) - батрачил у зажиточных крестьян. В 1918 году дядя - железнодорожный рабочий - устраивает меня учеником в аптеку в Батуми.
С первых же дней Советской Грузии я ушел служить в 1-й пехотный красноармейский полк.
Из воспоминаний первой жены писателя Н.В.Сослани (Лысак):
Шалико... приехал в Москву из Тифлиса в 1924 г. вместе с актерской труппой режиссера Вахтанга Ивановича Мчаделова, вскоре умершего. У него было две студии - русская и грузинская. Шалва был в последней (он хотел в ту пору стать актером). Мы познакомились с ним у вдовы Мчаделова, еще до того, как в 1925 г. студия распалась. Шалва уехал вТифлис, оттуда писал, что хочет восстановить студию. В 1926 г. он возвратился в Москву, и мы поженились. Свадьба была бедная (я работала машинисткой, Шалико, который приехал в столицу с одной корзиночкой, еще не был устроен), но веселая, с моими и его друзьями.
В том же 1926 году он поступил на литературный факультет университета.
В то же время он переводил на грузинский язык законы страны. Мы ходили в Дом писателей, где Шалико подружился с Александром Фадеевым и другими писателями. Летом мы ездили в Грузию к его сестре Шушане (Шуре) Нацубидзе..."
Из воспоминаний критика О.Резника:
Я хорошо помню порывистого, экспансивного кавказца, который в начале 30-х годов с маху "въехал" в литературу на своем романтическом "коне". Познакомились мы с ним в 1929 г. у писателя С. Д. Мстиславского. В его небольшом деревянном домике в Гагаринском переулке... регулярно собирались студенты руководимой Мстиславским "мастерской прозы" Литературных курсов... Как-то позабылось, что читали в тот вечер, но запомнились мне фигуры студентов и среди них коренастый, среднего роста, молодой человек в мягких сапогах и защитного цвета длинной толстовке, перетянутой топким ремешком. Он слушал по-особому, как бы впитывая каждое слово, то удивляясь или восторгаясь, то недоумевая или начисто отвергая... При этом в его умных, широко раскрытых глазах пробегали синие колючие огоньки, а ноздри чуть вздрагивали, как у норовистых породистых лошадей.
Потом поздним вечером, мы вышли вместе с ним, и по пути от Кропоткинских ворог до Страстного бульвара (оба мы, оказалось, живем в одном районе) он сбивчиво и застенчиво рассказывал мне о том, что задумал и пишет странную повесть.
Опубликованная в 1931 г. в журнале "Красная новь" повесть "Конь и Кэтевана" принесла Шалве Сослани известность. Он оставил работу в Кремле где служил переводчиком законов и распоряжений ЦИК и Совнаркома и полностью посвятил себя писательской деятельности.
Из отзывов на повесть:
Дорогой т. Сослани. Я только что прочел Вашу яркую, душистую книгу, и хотя во второй части далеко не все понял (прочту еще раз и, вероятно, вдумчивей), - но общее впечатление: свежего, весеннего ветра; некоторые страницы, особенно в первой части, вызывали радостный вскрик; и знаете почему? Потому что я, сторонник скрупулезной работы и враг только "нутра", очаровывался непосредственностью, выпрядающей, как горный поток - сразу; и сразу же ошарашивающей читателя. (А.Белый)
Шалико! Мне чертовски понравилась твоя работа! О таком стиле, поистине живописном и романтическом - ироническом стиле можно сказать, что ему одному будет дана широкая дорога нами - подрастающим поколением писателей. Не прими это за дифирамб, но -
не могу молчать! (А.Фадеев).
Я оставил дома 4-й No "Кр. Н.", не успев дочитать до конца части "Коня и Кэтеванны", там помещенной. Но прочитанное очаровало меня своей теплотой и поэтической свежестью. (Б.Пастернак)
Впрочем, восторг разделяли не все. Получив новую повесть Сослани "Клич" Максим Горький раздраженно замечает:
Автор очень плохо обращается с русским языком, убедиться в этом можно бы и в Москве, не посылая рукопись в Италию. Стоит ли тратить мое время на правку малограмотных рукописей? Эту работу мог бы делать Авербах или кто-нибудь другой из редакции Альманаха.
Из письма Сослани:
... меня вызывал к себе А.М. и разъяснял мне... непригодность печатания этой "безусловно даровитой" повести в "Годе XVI"... В целом на меня произвел весьма обаятельное впечатление. Навел на важные литературные мысли.
По всей видимости, переделанный вариант повести под названием "Контролер" был опубликован в 1933 г. в "Красной Нови". С 1932 г. Сослани прочно входит в московский "литературный истэблишмент", участвует в заседаниях писательской ассоциации, устраиваются его творческие вечера, в центральных журналах публикуются новые произведения: "Кфэна-ветер" ("Молодая гвардия", 1935), "Дом № 10 на Страстном" ("Новый мир", 1935), "Си коули бата" ("Знамя", 1939)
Ополчение.
Из воспоминаний Б.Рунина "Писательская рота":
Наша ополченческая рота необычна во многих отношениях. Достаточно сказать, что она укомплектована преимущественно профессиональными литераторами, членами Союза советских писателей - прозаиками, драматургами, поэтами, критиками. Но кроме того, она не соответствует обычным представлениям о воинском подразделении и по возрастному составу. Здесь представлены не просто разные годы рождения, но буквально разные поколения...
Только что назначенный командир роты ПВО, случившийся тут же, после этого эпизода затребовал меня... к себе. Заодно в формируемую роту ПВО откомандировали и моих приятелей Павла Фурманского и Шалву Сослани.
О Шалве тут необходимо сказать хотя бы несколько слов. Он тоже был фигурой необычайно колоритной. Грузинский крестьянин по происхождению, с четырнадцати лет батрак, он впоследствии становится актером-студийцем, а затем переезжает в Москву, поступает на литфак и начинает писать русскую прозу...
Дружбы в ополчении складывались менее всего на основе наших литературных репутаций. Я до сих пор мысленно горжусь тем, что, когда нам было предложено при рытье противотанковых рвов разбиться на пары, Шалва выбрал меня в напарники. Шалва с его могучими крестьянскими руками, с детства привыкший иметь дело с неподатливой грузинской землей (в отличие от большинства из нас, горожан), на строительстве оборонительных рубежей выполнял свой урок играючи. В тех условиях такого рода способности были куда актуальнее романтического стиля...
Всем ополченцам, имевшим офицерское звание по запасу, стали спешно подыскивать соответственные должности... Перевели в штаб и Шалву Сослани, аттестованного, как и многие писатели накануне войны, в результате лагерного сбора.
Из фронтовых писем Шалвы Сослани своей жене Лали (Алле) Сослани:
7-8 августа 1941 г.
Что тебе написать, моя любимая? Вчера мы вышли воинским походом под вечер. Нагруженные винтовками, тяжелой вещевой сумкой, нашим красным одеялом, завернутым в плащ-палатку, несли лопаты, противогазы и т. д. Обещали, что мы должны пройти 35 километров, вместо этого прошли 52 километра в течение ночи и дня, в жару... А сейчас стоим против врага в районе Смоленска, в деревне Холопка... И ты знай, смерти я не боюсь. Мое бессмертие, я знаю, уже написано этим же пером гораздо раньше, чем какая-либо пули сможет сразить меня. По мне больно от того, что я вижу: наше государство в таком тяжком положении, и наша победа потребует очень больших усилий и жертв. И все же я верю, что мы еще свидимся, обязательно, обязательно, моя девочка!..
Что же касается моих творческих переживаний, которые протекают более глубоко, чем все остальное, то откровенно признаюсь: я чрезвычайно рад, что мне приходится быть свидетелем, живым наблюдателем величайших исторических дел, событий... Передо мной обнаженные человеческие характеры... Какое богатство характеров!... Какое изобилие материала!.. Если бы только удавалось мне все это заносить хотя бы отдельными штрихами в свою "походную тетрадь"!.. Эта кровавая реальность полна для меня и фантастичности и романтизма... Даже вот сейчас, когда я тебе пишу эти строки, над моей головой в листьях нескошенного овса и кустов среди ржаного поля, куда я залег, со свистом пролетают пули..
3 сентября 1941 г.
Сколько мы прощли бесконечных пространств... моя дорогая Лалик!.. Лучше бы мне попасть прямо в бой, чем эти бесконечные переходы... В этот день, когда была прислана тобой посылка через Яльцева, я послал тебе открытку. Ту ночь до 5 часов утра я стоял на посту и только один час успел уснуть, как весь полк подняли и с 6 утра до 10 вечера шли пешком. Прошли около 40 километров. Дорога бесконечным полем, в дождь и ветер. И остановились в какой-то маленькой деревушке на берегу Днепра... Мы стоим в 30-40 километрах от врага. Коли мы сумеем их отбросить, то пройдем вперед, а если нет, они могут нас смять. Как трудно нам, в особенности мне, при профессии, и трижды трудно - уроженцу нашей маленькой Грузии пройти эти бесконечные пространства. Жалко, если мои дневники со мной вместе здесь затеряются - очень хотелось, чтобы эти "походные тетради" дошли до тебя, в них иногда успеваю записать свои впечатления, увиденные и услышанные,- жаль, если со мной вместе погибнут. Как хотелось бы, чтобы "походные тетради" сохранились, дошли бы до тебя, чтобы через эти поспешные, "мимоходные" записи можно было восстановить какую-нибудь картину... Я просил П.Жаткина "при случае" заполучить вместе с моим противогазом, в котором я держу мои записки, мои две "походные тетради" и прислать их тебе. Это ему удастся легче, потому что он находится при санчасти санитаром. Вместе с ним Ал. И. Роскин, Базилевскпй, Волосов, гл.врач Тригер и др.
Со мной вместе на посту ВНОС, куда я командирован из 3-й роты нашего 1-го батальона, находятся Рубинштейн [Рунин] и Фурманский.
Я просил Рубинштейна, чтобы он написал своей жене, которая бы созвонилась с тобой; познакомьтесь и подружитесь. Мне этот Рубинштейн нравится. Со мной вместе находятся также двое москвичей - К.А.Заржецкий и С.И.Тома и двое коломенских ребят- Воронцов н Набатчиков. Живем в дружбе и согласии. Вообще, моя дорогая Лалико, с назначением на этот пост у меня больше времени - час-два для работы с дневником. Из этой тетради в будущем можно будет составить прекрасную, редкую книгу.
Я твое милое драгоценное письмо перечитываю тысячи и тысячи раз... Нет минуты, чтоб о тебе не подумал.
Твой Шалва. (цит. по книге "Строка, оборванная пулей", 1978)
Из материалов ОБД Мемориал:
Рижский районный военный комиссариат г. Москвы
4 января 1960 г.
Начальнику отдела по персональному учету потерь сержантов и солдат Советской Армии.
Москва, пр. Ольминского, д.3
В Рижский райвоенкомат г.Москвы обратилась гр.СОСЛАНИ Алла Сергеевна проживающая по адресу: Москва, ул.Кирова дом № 21, кв.31 по вопросу розыска мужа рядового СОСЛАНИ Шалва Виссарионовича, 1902 года рождения, уроженца: Грузинской ССР Кутаиского района села Диди-Джихаиши.
В Советскую Армию СОСЛАНИ Шалва Виссарионович был призван Краснопресненским райвоенкоматом гор. Москвы в июле 1941 года и зачислен в народное ополчение. Призыв подтверждается. До призыва СОСЛАНИ Ш.В. проживал: Москва, Сретенский бульвар дом 6, кв.18.
По словам жены последнее письмо от него было получено в октябре 1941 года с адресом отправителя: Действующая армия полевая почтовая станция 3322 СП штаба II сб. Конверт с адресом отправителя не сохранился-
Прошу проверить и сообщить, значится ли рядовой СОСЛАНИ Шалва Виссарионович, 1902 года рождения, в числе погибших или пропавших без вести в Великую Отечественную войну.
Рижский райвоенком гв. полковник Александров.
[Резолюция] Учесть проп. б/вести в декабре 1941 г. Реш.[подпись] 3.2.60 г.
Смоленск.
Прозаик Родион Акульшин служил во время войны в московском ополчении, попал в плен (перипетии чего описал еще в военных публикациях), согласился сотрудничать с немцами, оказался в Смоленске и работал там в газете "Новый путь" под псевдонимом Дмитрий Березов. Затем служил в Берлине в "Винете", после немецкой капитуляции оказался в Зальцбурге. Как "Родион Березов" выехал в США, чем дал имя т.н. "березовской болезни" - сообщении ложных данных при заполнении иммиграционных документов. Под давлением общественности американские власти сменили гнев на милость, Березов остался в США, активно печатался. Роман "Вечно живет" (первый том - 1965 год, второй - 1967 г.) написан от лица женщины-актрисы, себя автор выводит под псевдонимом Кленов:
Мы стали встречаться с Кленовым. Часто вместе выступали по радио. В Смоленске остались некоторые артисты. Было организована труппа. Стали устраиваться концерты. Кленов выступал в каждом концерте. Вскоре состав сотрудников газеты увеличился за счет прибывших из лагерей писателей и журналистов.
В газете стали работать Сергей Широков, Шалва Сослани и бывшие репортеры московской "Вечерней Москвы"...
Враг приближался.
Редакция "Нового Пути" эвакуировалась сначала в Могилев, потом в Минск.
Кое-кто из рабочих типографии уговаривал меня и Кленова остаться и ждать "своих"... Но и я и мой друг за последние два года напечатали несколько антикоммунистических статей в газете. Нас бы арестовали сразу. Оправдаться бы мы не смогли. Профессор Гречишников остался. Сергей Широков за полгода до этого был вызван в Германию. С ним поехала и его жена. Женился он в Смоленске. Шалва Сослани был арестован немцами за то, что поручился за одного еврейского писателя, который перебежал к своим.
Был арестован, якобы за связь с партизанами, и бывший сотрудник "Вечерней Москвы". Перед отступлением из Москвы немцы расстреляли его.
Рассказ Березова ставит всё с ног на голову. Итак, Сослани не погиб под Вязьмой? Но история оккупации Смоленска достаточно подробно описана, и ни в одном рассказе журналист Сослани не фигурирует. Впрочем, нет, оказалось, как минимум еще одно упоминание существует. В издававшемся в начале 50-х в Мюнхене журнале "Литературный современник" была рубрика "Голоса погибших" (как мы уже знаем из истории А.Бондаревского в ней публиковались и стихи живых людей, сведений о судьбе которых у публикаторов не было). Был напечатан и рассказ Сослани с таким предисловием:
ШАЛВА СОСЛАНИ - популярный советский писатель, попал в плен к немцам и был брошен гитлеровцами в застенки Гестапо. Большевики "освободили" его и посадили в советский концлагерь. Рассказ "Дом № 10 на Страстном" был напечатан в журнале "Новый Мир"... в то время, когда журнал редактировал И. М. Гронский - позднее объявленный "врагом народа" и арестованный НКВД. Мы помещаем первоначальный вариант рассказа, полученный нами от друзей автора. Сослани через образ Правдина показывает гибель русской интеллигенции. И хотя автор прикрылся, как видит читатель, советской трактовкой облика старого интеллигента, тем не менее, симпатии и автора и читателя - на стороне гибнущих. Это и было причиной того, что редакция "Нового Мира", принимая рассказ, потребовала, чтобы Сослани внес ряд серьезных дополнений политического характера... Мы сознательно эти дополнения опускаем, публикуя этот рассказ таким, каким его задумал автор.
"Посадили в советский концлагерь" означает, по всей видимости, что автор предисловия потерял связь с Сослани после эвакуации из Смоленска. Непонятно также, действительно ли редактура рассказа соотносилась с желаниями автора или была вызвана стремлением снять с текста излишне советский налет. Важно, однако, другое - это второе и, скорее всего, независимое (Березов жил в Зальцбурге и с "Литературным современником" не сотрудничал) подтверждение пребывания Сослани в оккупированном Смоленске.
Имя, сестра!
Мне показался странным тот факт, что Алла Сослани обратилась в военкомат за подтверждением факта смерти мужа лишь в 1960 г. Особенно, если учесть, что она считала его мертвым уже в 1942-м:
В Литинституте мне дважды пришлось вместе с Б. В. экзаменовать аспиранток - первый раз “за упокой”, а второй раз “за здравие”. В первый раз чего-то добивалась вдова Шалвы Сослани, грузина, даже хорошенькая, но ничего не знавшая и притом с большой амбицией: “Я - вдова Шалвы, он погиб, защищая Родину!” Так-то так, но была она “ни в зуб ногой”, и мы дружно ее провалили.
Нет в ОБД Мемориал и документов о призыве Ш.Сослани на фронт. Возможный вариант подсказывает "Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей " (1958, т.3)
Ш. В. Сослани - Соселия Шалва Виссарионовна
Женский род тут, по всей видимости, от лукавого, но я решил поискать в ОБД Мемориал Шалву Соселия. И, к своему удивлению, немедленно нашел в списке безвозвратных потерь рядового и сержантского состава по району им. Берия г.Тбилиси:
СОСЕЛИЯ Шалва Виссарионович; кр-ец; рядов. радист; б/п; 1900 [г.р.]; село Диди Джихаши Самтредский р-н ГССР; [призван] Московским ГВК 15.08.41; пропал б/вести 28.10.41; пр.б/в 12.41; [ближайший родственник] сестра СОСЕЛИЯ Шушана Виссарионовна, Тбилиси, ГССР.
Сравним биографические данные Сослани и Соселия.
Совпадает: имя, отчество, место рождения, место призыва, дата, когда пропал без вести.
Не совпадает: год рождения (разница в два года), дата призыва (первое письмо жене написано до 15.08.41).
Однако, есть и еще одно интересное совпадение. Первая жена Сослани (см. выше) писала, что у него была сестра Шушана Нацубидзе [правильно, по всей видимости, Нуцубидзе]. Но и у Шалвы Соселия есть сестра Шушана!
Окончательно все запутывает пассаж из книги К.Столярова "Палачи и жертвы", посвященный послевоенному министру госбезопасности Грузии Н.Рухадзе:
[Рухадзе] скрыл еще одно немаловажное обстоятельство - один из его двоюродных братьев, Николай Соселия, в 1937 году был арестован органами НКВД и расстрелян, а другой, Шалва Соселия, в начале Великой Отечественной войны сдался в плен, активно сотрудничал с немцами, а позднее находился в американской зоне оккупации Германии.
Итак, факт не вызывающий сомнений: Шалва Сослани не погиб в октябре 1941-го под Вязьмой. Вопросы, на которые пока нет ответа:
1. Что стало с ним после освобождения Смоленска советскими войсками?
2. Действительно ли "Сослани" лишь псевдоним Шалвы Соселия или все совпадения случайны?
3. Если первое, и информация Столярова верна, почему товарищи Сослани по Смоленску, также жившие в американской зоне, ничего не знали о нем?